Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне и она месила тесто.
– Эгей! – крикнул Иван Гермогенович, повёртываясь лицом к Карику. – Лови свежие булки!
По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.
Карик поднял один колобок и откусил от него кусочек.
– Ну как? – спросил сверху профессор.
Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы-андрены.
– Это из пыльцы и мёда? – спросил Карик.
– Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?
– Очень вкусно. Как вы их там делаете?
– А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.
Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.
Карик подбирал их и складывал в кучки.
Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.
– А ведь неплохая у нас, в сущности, жизнь! – дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.
– Да, – согласился Карик, – жить тут можно, но всё-таки…
Он вздохнул и замолчал.
– Ну, ну, – сказал Иван Гермогенович, – ничего. Вернёмся домой, и всё будет хорошо.
Профессор встал.
– Хотя до вечера и далеко ещё, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдём-ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.
– И я так думаю, – кивнул головой Карик. – Она же, бедняжка, целый день ничего не ела. Ей теперь всё понравится.
– Это хорошо, – задумчиво сказал Иван Гермогенович, – но как мы понесём колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, друг мой, ты посиди немного, а я пойду поищу корзинку.
Он посмотрел вправо, влево и подошёл к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял её щепочкой.
– Прекрасно, – сказал он. – Кажется, это как раз то, что нам с тобой нужно.
И профессор принялся разгребать кучу.
– Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, – протянул он Карику большой комок грязи.
Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.
Он вошёл по колени в воду и спустил находку профессора в реку.
Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскалённой сковородке. И вдруг что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать её и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твёрдую, хотя и очень тонкую ручку.
– Кажется, в самом деле корзинка! – удивился он.
А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.
Он поднял её за ручку, поднёс к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решётки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.
– Ну, как? Хороша корзинка? – услышал Карик за своей спиной голос профессора.
– Прямо как будто из кружев сплетена, – ответил Карик, любуясь. – Кто ж её такую сделал?
– Об этом после, – сказал профессор, – а сейчас прополощи ещё вот эти.
Иван Гермогенович бросил на землю два тяжёлых шара грязи и пошёл обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.
Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил всё новые и новые.
Одна корзиночка была удивительнее другой.
Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решётки. На решётках лежали щиты, украшенные звёздами, листьями, венками. Можно было подумать, что эти маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.
Одна корзиночка напоминала даже чем-то маленький дворец с ажурными башенками со стрельчатыми окнами. Серебряные решётки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звёзды. А другие и вовсе не были похожи на корзиночки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.
Это были вырезанные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звёзды, кубки, короны.
– И все разные! – удивился Карик.
– Да, – сказал Иван Гермогенович, – они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и всё же ты каждый день будешь открывать всё новые и новые формы этих растений.
– Что? – быстро повернулся к профессору Карик. – Вы сказали – это растение?
– Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живёт простая водоросль – диатомея. Вот в этой, – поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, – живёт диатомея гелиопельта, в этих треугольных – трицератея, в этой ромбовидной – навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, – это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твёрдые оболочки остались. Пройдут ещё десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.
– Ого, – сказал Карик, – они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.
Профессор усмехнулся:
– Потому что оболочка диатомей построена из кремнезёма. А это очень крепкий материал.
– Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..
– Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомеи засыпали сверху донизу.
– Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?
– Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озёр и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, всё выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется её география. Огромные озёра превращаются в болота. Исчезают с географических карт.
На острове недалеко от Ленинграда расположен город Кронштадт. Тридцать километров надо ехать до него по Маркизовой Луже. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет прийти, не замочив ног. Трупы диатомовых покроют Маркизову Лужу плотным и крепким грунтом.
Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли.
Профессор погладил бороду.
– Ну а сейчас, – сказал он, – оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирай-ка для своих колобков кошёлки.
Карик задумчиво наполнил две корзиночки колобками и пошёл следом за профессором.
Путешественники вернулись в энотеровую рощу. Они положили корзинки под деревом и растянулись в прохладной тени. Так, закинув руки за головы, они лежали, негромко разговаривая, и скоро оба стали зевать.
– Поспим, – предложил профессор.
– Спите, – сказал Карик, – а я постерегу вас.
Профессор заснул.
Карик лежал рядом и, слушая мерное дыхание Ивана Гермогеновича, думал о том, как обрадуется мама, когда они и Валя придут домой, и как она будет ахать, когда он, Карик, станет рассказывать ей про это удивительное путешествие.
Глаза Карика слипались.
Он повернулся на бок и заснул так же крепко, как и профессор.
Сквозь сон они слышали какой-то неясный шум и чьи-то тихие шаги, как будто к ним подкрадывался дикий зверь. Потом всё стихло. И вдруг самый настоящий человеческий голос закричал громко:
– Ах, вот вы где! А это что же такое?
Иван Гермогенович и Карик открыли глаза.
Глава 15
Карик знакомится с муравьиным львом. – Ночёвка в пещере. – Шмелиный склад. – Таинственные огни. – Необыкновенная лошадь. – Нападение мух.
В розовом свете вечерней зари перед профессором и Кариком стояла Валя. Живая, настоящая Валя.
В руках она держала корзиночку-диатомею, внимательно рассматривая её серебристые узоры. Она то подносила корзиночку к самым глазам, то поднимала высоко над головой и рассматривала её, прищурив один глаз.
– Глядите, граждане! – засмеялся Карик. – Перед вами продолжение фильма «Девушка с Камчатки». Пропавшая девушка таинственно появляется на западном побережье.
Иван Гермогенович ничего не сказал. Он только крепко прижал Валю к себе и молча погладил её по голове.
Валя вывернулась из рук профессора и, повёртывая перед глазами корзиночку-диатомею, спросила:
– Неужели вы сами сделали? Из чего это? И чем она так вкусно пахнет? Её можно есть?
– Корзиночку нельзя, но булки, которые лежат в корзинке, можно, – сказал профессор.
– Тебе сколько? Две? Три? – спросил Карик, доставая колобки из корзиночки.
– Пять! Мне пять! – быстро ответила Валя.
Иван Гермогенович и Карик засмеялись.
– Вот это называется проголодалась! – сказал Карик.
– Ничего, ничего! Пусть ест как следует. Да и мы с тобой закусим заодно. Хочешь?
– Это можно! – согласился Карик.
Путешественники сели в тени развесистого дерева.
Профессор поставил против Карика и Вали по корзиночке колобков и широким гостеприимным жестом пригласил ребят к ужину.
Валя откусила кусочек колобка, пожевала, сказала:
– Очень вкусно! – и принялась уплетать колобки за обе щеки.
Профессор и Карик посматривали на неё, улыбаясь.
Карик подмигнул Ивану Гермогеновичу и с самым невинным видом спросил:
– А это правда, что в Москве жил человек, у которого был аппетит слона?
– Не слышал, – ответил профессор.
– А я слышал. Говорят, он съедал десять тарелок супа.
– И я съела бы! – сказала Валя, запихивая в рот большой кусок колобка.
Карик подтолкнул Ивана Гермогеновича локтем.
– А на второе – пятнадцать отбивных котлет.
– И я могу пятнадцать, – сказала Валя.
– И, наконец, после обеда он выпивал двадцать компотов! – продолжал Карик.
– И я хоть тридцать!
Карик отодвинул от себя корзинку и вытер пальцы о лепесток.
– А потом этот человек подвязывал салфетку на грудь и говорил: «Ну, кажется, я заморил червячка, теперь, пожалуй, можно приступить и к настоящему обеду!»