– Эй, на юте! Подобрать шкоты!
– А что такое «на юте»? – робко спрашивала Валя.
– Ну, там, где ты стоишь, – это и есть ют!.. Корма, значит. Гей, подбирай шкоты, юнга!
– А что такое шкоты?
– Шкоты – это верёвки.
– А нельзя ли, – робко спросил профессор, – корму называть кормой, а шкоты – верёвками?
Карик только усмехнулся.
– Ну что ж, называйте. Но я тогда буду называть муравьиные коконы муравьиными яйцами.
Профессор схватился за голову.
– Нет, нет, только не яйца, а коконы! Уж как-нибудь я усвою твою морскую тарабарщину, только, пожалуйста, не называй коконы яйцами.
Карик снова заметался по кораблю.
– Отдать концы! – кричал он громовым голосом. – Марсовые по местам! Поднять сигналы!
Профессор выбрал причальную верёвку, аккуратно сложил её на корме. Валя подобрала шкоты.
Теперь «Карабус» был готов к дальнему плаванию.
«А хорошо бы, – подумал Карик, – пальнуть из пушки, перед тем как покинуть гавань…»
Но, к сожалению, пушки не было. Карик прошёл по кораблю, переваливаясь с боку на бок, как заправский моряк, оглядел свою команду и сплюнул за борт.
Минута была торжественная.
Карик поднял руку вверх.
– Внимание!
Команда следила за своим капитаном, не спуская с него глаз.
– Зюйд-вест! Полный вперёд, тысяча чертей и одна ведьма!
– Есть, капитан! – гаркнул Иван Гермогенович, весело подмигнув Вале.
Валя отпустила шкоты. Ветер заполоскал паруса.
«Карабус» дрогнул, качнулся, точно раздумывая, плыть ему или остаться в гавани, и тихо отошёл от берега.
– Полный вперёд! – крикнул бравый капитан.
…Дул ветер.
По воде бежали белые барашки. Корабль качало, подбрасывало на волнах. Тёплые брызги летели в лицо мореплавателям. Славный корабль мчался, черпая бортами воду.
Вокруг «Карабуса» шныряли какие-то странные живые существа. Они обгоняли корабль, выпрыгивали из воды, резвились, точно дельфины. Одно животное, похожее на кролика с рогами оленя, но совершенно прозрачное, долго плыло рядом, не отставая от корабля путешественников.
У этого причудливого спутника «Карабуса» можно было разглядеть сквозь прозрачную оболочку все его внутренности.
– Кто это? – спросила Валя.
– Это самая обыкновенная сида, – ответил профессор, – одна из сотни водяных блох.
Валя стукнула сиду по голове палкой. Сида исчезла.
Мимо, обгоняя корабль, промчалось что-то, очень похожее на подводную лодку. Животное плыло под водой, а на поверхности был виден след. Это животное чуть было не налетело на «Карабус», но в самую последнюю минуту круто свернуло вправо и быстро исчезло под водой.
– Кто это? – прошептала испуганная Валя.
– А это, – ответил спокойно Иван Гермогенович, – самая обыкновенная улитка-прудовик.
– Водяная улитка?
– Угу!
– Как же она передвигается?
– Вот этот вопрос, – сказал, улыбнувшись, Иван Гермогенович, – был самым трудным для всех учёных, однако и он разрешён блестяще. Водяная улитка-прудовик путешествует, как это ни странно, вниз головой. Вытянув свою единственную ногу, она выделяет на поверхность воды слизь, прикрепляется этой слизью к плёнке воды и скользит по ней, как по плоту.
– Но она же в таком случае не видит.
– Прекрасно видит. Ведь её глаза находятся на ноге.
– Вот это здорово! – удивился Карик.
– Н-да! – промычал Иван Гермогенович. – Что ж тут удивительного? Мы уже встречали хищных животных, у которых нет рта; животных, которые слушают ногами; а теперь вы сами увидели существо, которое глядит ногами. Но всё это сущие пустяки по сравнению с тем, что я мог бы рассказать вам о других, ещё более странных животных… Все эти животные живут рядом с нами. Это не чудовища из сказок Андерсена и Гримма. Эти животные существуют в самой лучшей, в самой замечательной сказке, которая называется «жизнь»… Впрочем, я так часто читаю вам лекции, что боюсь, как бы вы не подумали, будто я пришёл к вам не для того, чтобы довезти вас до дому, а для того, чтобы читать лекции. Споёмте лучше что-нибудь, друзья мои.
Но это предложение просто испугало ребят. Рассказы профессора хотя и были иногда скучноваты, но всё-таки их можно было слушать, а вот пение Ивана Гермогеновича… его мог слушать только глухонемой. Поэтому Карик и Валя, опасаясь, как бы профессор не запел (а он всё время порывался запеть), стали расспрашивать его обо всём, что только попадалось им на глаза.
– Ну, – говорил он, откашливаясь, – грянем… кха… кха… что-нибудь вроде «Марш вперёд»… Итак…
– Ой, смотрите, смотрите! – торопливо кричала Валя. – Что это там под водой? Такое большое-большое…
«Карабус» плыл над полосатыми глыбами, которые лежали на боку, точно затонувшие корабли.
Профессор взглянул вниз и сказал добродушно:
– А это, друзья мои, бывшая пища человека. Ракушки. Когда-то, очень давно, эти ракушки были для людей тем же самым, чем сейчас является для нас хлеб. Но теперь мы смотрим на этот бывший хлеб с брезгливостью.
– Не думаю, – сказал Карик, – что ракушки вкуснее хлеба.
– Ты прав, – согласился Иван Гермогенович, – но всё-таки жаль, что такое огромное количество пищи пропадает напрасно. Ведь этих ракушек можно было бы собирать миллионы центнеров.
– Но для чего же, если их не едят?
– В Германии, например, их собирают, варят в больших котлах и…
– Неужели едят?
– Нет!.. Ими кормят свиней… От такой пищи свиньи быстро жиреют, и мясо у них становится исключительно нежным и вкусным.
На некоторое время разговор смолкал, но лишь только ребята слышали угрожающее покашливание, – а это значило, что профессор собирается запеть, – они торопливо задавали ему какой-нибудь вопрос.
Так прошло несколько часов.
«Карабус» мчался на всех парусах. Но вот солнце поднялось высоко, и ветер стих.
Теперь корабль лениво тащился по мёртвой зыби, еле-еле покачиваясь. Паруса обвисли. Капитан приуныл.
Путешественники сели у борта и свесили в прохладную воду ноги.
В колеблющейся воде резвились водяные животные. Они сновали среди зелёных подводных лесов, которые поднимались с тёмного дна озера.
Валя растянулась на палубе. Свесив голову через борт, она рассматривала качающиеся на дне заросли.
Наконец подводные леса кончились. Под «Карабусом» теперь тянулось серое холмистое дно. По склонам подводных холмов ползали, извиваясь, гигантские красные змеи.
Их было так много, что в некоторых местах дно казалось красным.
– Ой, сколько их! И кто они такие? – спросила Валя.
Профессор повёл плечами.
– Кулицида хирономус… А попросту, по-русски, личинки комара-дергуна… Прекрасный рыбий корм. Любимая пища всей мелкой рыбёшки.
– А почему их называют дергунами?
– Да потому, что они всегда дёргают, сучат ногами.
– Значит, все комары называются дергунами, потому что дрыгают ногами? А я и не знала.
– Нет, – сказал профессор, – так называют только один род комаров. У других комаров – другие названия.
– Как? – удивился Карик. – Разве комары бывают разные? Я думал, что все комары на один лад.
– О нет, их сотни видов. В одном только нашем районе есть комары-дергуны, комары-толкунчики, бородатые комарики, комары-долгоносики, малярийные комары, комары перистоусые, комары земноводные, комары обыкновенные. У нас есть даже снежный комарик.
– Белый?
– Нет! Снежным он называется потому, что живёт на снегу.
– Разве и зимой комары живут?
– Жизнь не прекращается ни летом, ни зимой, – ответил Иван Гермогенович. – Летом ползают, прыгают и летают одни насекомые, зимой – другие. Например, у нас на снегу можно встретить снеговых блох, снежных червей, снежных паучков, ледничков, бескрылых комариков и ещё много-много других живых существ.
– А комары все кусаются? – спросила Валя, боязливо поглядывая на личинку дергуна.
– Личинка не кусается, да и взрослый дергун не трогает ни человека, ни других животных. А вообще-то что такое, в сущности, укус нашего комарика? Так! Чепуха! Пустяки!
Иван Гермогенович погладил бороду и, улыбаясь, сказал:
– Вот на острове Барбадосе комары кусают, так это действительно, я вам скажу, кусают!
– А что? Очень больно? – прошептала Валя.
– Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Варакруце какая-то женщина заснула летаргическим сном. Её родственники решили, что она умерла, потому что лицо у неё было восковое, а сама она холодная как лёд. Ну её, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.
– Ну и что же?
– И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись её так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.
– И уже больше она не умирала? – спросил Карик.
– Да, после этого она жила до самой смерти.
Вдруг Валя вскочила и закричала:
– Ой, смотрите, какая барбадоса плывёт! Уй-юй-юй!
Под водой, в стороне от корабля, мчалось длинное серое животное с огромной головой. Всё оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой.
Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстро-быстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струёй оно отталкивалось, двигаясь вперёд, как ракета.
– Личинка стрекозы! – сказал профессор.
– Вот бы нам её, – задумчиво сказал Карик, – вместо мотора.
Профессор засмеялся.
– Ну, с таким мотором нам, пожалуй, и не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает её. А ведь любая рыбёшка по сравнению с нами – целый кит.
– А вот и её мама-стрекоза! – сказала Валя. – Смотрите, куда это она лезет?
Прижав к спине крылья, большеголовая, глазастая стрекоза уцепилась за ствол подводного дерева и стала спускаться на дно вниз головой.