– Как только костер разгорелся, рядом со мной кто-то начал шуметь, возиться, и вдруг сильный ветер свалил меня с ног. Вокруг все так загудело, будто я нечаянно выпустил из-под земли ураган. Это была птица. А ураган поднимали ее крылья. Должно быть, огонь спугнул ее с гнезда.
– Она не сгорела?
– Нет, она улетела, – сказал Иван Гермогенович, – а я начал искать ее гнездо. Ведь не зря же она сидела так тихо.
– Нашли?
– Конечно… Из этого гнезда я и добыл яйцо.
– Оно не воронье?
– Нет. По всем признакам это яйцо малиновки, белое с крапинками. Вы когда-нибудь видели яйца малиновки?.. Они чуть побольше крупной горошины. Но мне пришлось изрядно повозиться с ним. Я катил его перед собой, как бочку, и по дороге, наверно, раз десять отдыхал. Но еще труднее было разбить скорлупу. Целый час, кажется, я долбил ее камнем. Наконец разбил все-таки и чуть было не утонул в белке… Хорошо еще, что успел отскочить в сторону.
Профессор, посмеиваясь, поглядел на ребят:
– Ну, все остальное просто. Белок вывалился сам, а желток я поджарил на скорлупе, как на сковородке.
Карик встал, одернул незабудковую рубашку.
– Иван Гермогенович, – сказал он, рассматривая внимательно собственные ноги, – если вы хотите дать каждому из нас по хорошему подзатыльнику – не стесняйтесь, пожалуйста. Мы готовы расплатиться за свое поведение… Нам, конечно, ничего не надо было трогать у вас в кабинете, но понимаете… Так уж получилось! Только знаете что, вы лучше влепите мне два подзатыльника. Один за себя, один за Вальку. Она же маленькая!..
Профессор добродушно махнул рукой:
– Да ну тебя! Придумал тоже… Чепуху какую-то… Вы и так уж наказаны за непослушание, а потому садитесь и не петушитесь. Побереги свой затылок, он тебе еще пригодится.
Подкинув в костер охапку сучьев, профессор улыбнулся:
– А в сущности, друзья мои, и здесь, в этом мире, можно неплохо прожить! Вот подождите, привыкнем немного и тогда устроимся поуютнее.
– Как? – с тревогой в голосе спросил Карик. – Разве вы думаете, что мы не вернемся домой и останемся такими, как сейчас?
– Этого я не думаю, – ответил профессор, – однако мы должны быть готовы к самому худшему… Наш маяк может повалить буря; наконец, какой-нибудь любопытный паренек может забрать фанерный ящик домой для исследования… Мало ли что на свете бывает…
– И что тогда?
– Да ничего особенного, – пожал плечами Иван Гермогенович. – Будем жить травяными робинзонами… Кстати, друзья мои, наше положение куда лучше, чем у настоящего Робинзона. Ему нужно было целое хозяйство завести, а у нас все под рукой. Молоко, яйца, мед, душистый нектар, ягоды, мясо. Лето мы проживем без особых забот. А на зиму насушим черники, земляники, грибов; запасемся медом, вареньем, хлебом…
– Хлебом?
– Ну да. Мы посадим одно только зерно, и нам хватит урожая на всю зиму…
– Но откуда же мы возьмем мясо?
– А будем есть насекомых.
– Насекомых? Разве их едят?
– Представьте себе, – сказал Иван Гермогенович. – Даже в большом мире и там едят насекомых… Вот саранча, например. Ее едят и жареную, и копченую, и сушеную, и соленую, и маринованную.
Профессор, вспомнив что-то, улыбнулся:
– Когда спросили арабского халифа Омар Бен-эль‑Коталя, что он думает о саранче, халиф ответил: «Я желал бы иметь полную корзину этого добра, уж я бы поработал зубами…» В старые времена, когда саранча налетала целыми тучами на арабские земли, в Багдаде падали цены на мясо… Между прочим, из саранчи приготовляют муку и пекут на масле превосходные лепешки.
– Фу, гадость! – с отвращением плюнула Валя.
– Ну вот уж и гадость! – засмеялся Иван Гермогенович. – Просто непривычная для тебя пища – и только… Едим же мы омаров, креветок, крабов и даже раков, которые питаются падалью. Едим да еще похваливаем… А вот арабы смотрят на тех, кто ест крабов и раков, с отвращением… Кроме саранчи, люди едят и других насекомых. В Мексике, например, туземцы собирают яйца полосатого плавунчика клопа, называют они их «готль» и считают самым лакомым блюдом… Неплоха, по мнению знатоков, и цикада. Та самая цикада, которую воспел в своей оде поэт Древней Греции Анакреон.
Иван Гермогенович откашлялся и, подняв руку над головой, прочитал нараспев:
Сколь блаженна ты, цикада,
Ты – почти богам подобна.
Профессор задумчиво погладил бороду:
– А простые греки-прозаики жарили эту богоподобную цикаду в масле и с аппетитом ели… Даже таким насекомым, как муравьи, и тем случалось попадать в руки поваров. Когда-то во Франции из муравьев делали соус к мясным и рыбным кушаньям… Индейцам, между прочим, очень нравятся зонтичные муравьи. Они жарят их, чуть подсолив, на сковороде, но, бывает, едят и сырыми.
– А жуков едят? – спросила Валя. – Они самые противные, по-моему.
– В Египте, – ответил Иван Гермогенович, – из жука медляка бороздчатого приготовляли особое кушанье. Это кушанье ели женщины, желающие потолстеть.
– Вот это здорово, – сказал Карик. – Теперь я вижу, что у нас дело пойдет на лад… Мы закоптим окорока кузнечиков, наготовим колбасы из бабочек, засолим бочку стрекоз… Прямо целый амбар придется строить. Под потолком повесим окорока и колбасы, а вдоль стен поставим бочки с маринованными тлями.
– А муравьи? – спросила Валя. – Они кисленькие?
– Из муравьев приготовим пикули… Нет, лучше сделаем из них разные приправы к блюдам.
– Замечательно! – поглаживал бороду Иван Гермогенович. – Просто замечательно!.. Как видите, друзья мои, наше будущее прекрасно. Если случится что-нибудь и мы не сумеем попасть домой, то проживем здесь лучше всех робинзонов мира.
– Все это хорошо, – сказала Валя, – но ведь мы замерзнем зимой, и все окорока и маринады пропадут зря.
– Ничего, – успокоил Валю Иван Гермогенович, – мы найдем пещеры с газовым отоплением. Наконец, можно провести по камышовым и тростниковым трубам этот газ куда угодно.
– Конечно, – сказал Карик. – Торфяной газ даст нам тепло и свет и… Иван Гермогенович, мы ведь сможем построить тут целые фабрики и заводы…
– О нет, мой друг, – улыбнулся Иван Гермогенович. – Но мы могли бы заняться приручением насекомых…
– Ура! – крикнул Карик. – Мы будем на них летать, переплывать озера.
– Мы, – подхватила Валя, – заставим их рыть тоннели, прокладывать каналы и… и вообще – пускай они работают.
– Правильно! – сказал Карик. – На гусеницах можно пахать, жуков поставим на заготовку леса, а на стрекозах будем летать.
– А чтобы нас не съели, – вздохнув, сказала Валя, – хорошо бы придумать такие дома, как у ручейника, чтобы их можно было таскать на себе.
– Тоже выдумала! – махнул рукой Карик. – Я же говорил, что ты улитка. Улитка и есть.
– Но как же нам защищаться? – спросила Валя.
– Иван Гермогенович выдумает порох, – ответил Карик и повернулся к профессору: – Вы можете выдумать порох, Иван Гермогенович?
– Ой, нет… Пороха я, пожалуй, не выдумаю, – засмеялся Иван Гермогенович, – но я надеюсь, что мы и так не пропадем. Без пороху. Я ведь, друзья мои, биолог. Неплохо знаю жизнь окружающего нас мира, а эти знания сильнее всех взрывчатых веществ… А теперь, Карик, подбрось в костер хворосту. Приятно сидеть, когда в огне потрескивают сучья.
Карик принес охапку хворосту, бросил его в зеленый огонь и растянулся на земле, задумчиво поглядывая на костер. Все замолчали.
Весело трещали сучья и ветки. Дым столбом поднимался в небо.
Путешественники сидели у огня и думали каждый о своем.
Торопиться было некуда. Пока туман не рассеется, двигаться вперед невозможно. Да и куда, в какую сторону идти? Где теперь маяк? Впереди? Сзади?
– Ну, – сказал профессор, – пока нам нечего делать, предлагаю спеть песню.
Ребята испуганно переглянулись.
«Что угодно, только не это», – можно было прочитать на лицах Карика и Вали. Слушать спокойно, как поет Иван Гермогенович, могли бы только мертвые. На всех живых голос профессора действовал, как удар дубиной по голове.
Жмурясь от дыма и закрывая лицо руками, Карик повернулся боком к дымящемуся костру и поспешно спросил профессора, который готов уже был запеть:
– А скажите, Иван Гермогенович, как вы догадались, что с нами случилось, и как вы нас разыскали?
– Очень просто, – ответил профессор. – Вы же выпили у меня почти полстакана жидкости… И это я, конечно, заметил.
– Но…
– И у меня было «но», – засмеялся Иван Гермогенович. – Выпить-то вы выпили, а вот куда после этого исчезли?.. Я целый час ползал по полу с лупой в руках, но… ничего… Понимаете? Никаких следов.
– Значит, мы улетели! – сказала Валя.
– Это слишком поспешный вывод, – остановил ее Иван Гермогенович.
– Но мы же в самом деле улетели, – сказала Валя.
– Тем не менее я не имел основания предполагать этого, пока собака уважаемого фотографа Шмидта не разыскала ваши трусики и не бросилась на подоконник… Вот тут-то я и вспомнил, что, когда вошел в кабинет, на подоконнике сидела стрекоза. И я готов был ручаться, что слышал комариные голоса, которые кричали: «Сюда!»
– Да, да… Это мы кричали.
– Сначала я подумал, что ослышался, но потом, сопоставляя одно с другим, я понял: шалунов утащила стрекоза, и, если я хочу спасти их, я должен бежать в Дубки, к пруду, который зовут «Гнилое болото».
– Но почему вы пошли сюда? – спросил Карик. – Ведь стрекоза могла утащить нас в лес, в поле…
– Нет, этого не могло быть, – снисходительно улыбнулся Иван Гермогенович. – Стрекозы живут около воды. В воду они кладут яйца, в воде родятся, в воде живут и растут стрекозьи личинки. У воды стрекозы обычно и охотятся. Но иногда в погоне за добычей стрекоза улетает от места постоянной охоты.
– И как далеко, – сказала Валя. – Ведь от нас до Дубков более пятнадцати километров.
– Для стрекозы это не такое уж большое расстояние. Стрекозы за час покрывают расстояние в девяносто километров.
– Ого! Быстрее поезда, значит? Это, наверное, самые быстрые насекомые?