деньги в это мероприятие, — рассчитывали, что он принесет им немалый доход. Еще бы! Если тюлени, помещенные в обыкновенное деревянное корыто для стирки белья и выставленные для обозрения рыботорговцем Готфридом Гагенбеком на площади Сан-Паули в портовом предместье города, вызвали такой интерес публики, то что же будет, когда откроется зоопарк? Да еще если станет известно, что директор этого зоопарка — доктор Брем! Деньги потекут в карманы акционеров если не рекой, то уж ручьем, во всяком случае.
Деньги, о, эти проклятые деньги! Сколько неприятностей доставляли они Альфреду и в молодости, и вот сейчас, когда он, уже зрелый тридцатипятилетний известный ученый, всей душой отдался новому и увлекательному делу!
Животные в клетках никогда не радовали Брема. Особенно в маленьких и грязных зверинцах. Ему ли любоваться львом, который едва мог повернуться в своей тесной клетушке, когда этих же львов он видел на свободе, слышал их громоподобный рык. В страхе замирало все вокруг, сбивались в кучу домашние животные, жались к своим перепуганным хозяевам грозные сторожевые собаки, когда гордый и благородный царь зверей объявлял о своем выходе на охоту.
Мог ли прикованный цепями грустный слон доставить радость Брему, который видел этих животных свободными, не имеющими равных себе в силе, не знающих страха ни перед кем?
Могли ли доставить ему радость сидящие в клетках птицы, те самые птицы, полетом которых он всегда любовался?
Но Брем понимал и другое: люди должны видеть животных, должны знать их. Огромное количество людей еще живет в плену предрассудков, верит во всякие чудеса, в необыкновенных существ, наделяет даже знакомых животных самыми фантастическими чертами и свойствами. Интерес людей к животным почувствовали дельцы, торговцы зверями и птицами. Значит, зоопарки будут возникать все равно. И задача не в том, чтоб остановить их возникновение, — это все равно не удастся, а в том, чтобы найти для них какую-то новую форму.
Согласившись стать директором Гамбургского зоопарка, Брем мечтал о том, что сможет создать животным, находящимся в неволе, условия, хотя бы отдаленно напоминавшие им природные. Это нужно не только животным, страдающим и гибнущим в зверинцах и зоопарках, — это нужно и людям, которые не могут получить правильного, даже отдаленно правильного представления о зверях и птицах, если они зажаты железными прутьями решеток в узких щелях клеток, если они не могут двигаться, бегать, прыгать, летать…
Так думал доктор Брем, подписывая контракт с председателем акционерного общества, или, как оно себя стыдливо стало называть, наблюдательным советом, — господином Майером.
Так говорил Брем, выступая перед членами попечительского совета будущего зоопарка в Гамбурге.
Так и начал он организацию зоопарка.
И сразу наткнулся на препятствия.
Слушая Брема, Майер — важный и богатый гамбуржец — молчал. Молчали и члены попечительского совета, когда Брем излагал им свои мысли и планы. Но едва начал новый директор действовать, они заговорили.
Брем хочет, чтоб птицы жили не в клетках, а в просторных вольерах? Что ж, похвальное желание, но устройство вольер стоит гораздо дороже, чем клеток!
Господин директор хочет, чтоб клетки хищников были просторными?
Господин доктор требует, чтоб бассейны для крокодилов и бегемотов были гораздо глубже и шире, а копытные животные жили не в клетках, а в загонах, где можно было бы бегать и прыгать, как на воле? Да, это все прекрасно, но подумал ли господин директор, сколько это будет стоить, понимает ли господин доктор, что для этого территория зоопарка должна быть гораздо больше, а земля в Гамбурге очень дорогая?!
Брем не сдавался, и акционерам-попечителям на первых порах пришлось уступить. Но это были жалкие, нищенские уступки. По-прежнему звери, как и всюду, были помещены в маленькие темные клетки, и лишь для птиц удалось Брему отвоевать более или менее сносные условия и устроить вольеры. Но Брем надеялся, что добьется своего[2].
Но если вопрос об устройстве новых вольер, расширении территории зоопарка, создании подходящих условий для животных можно было отложить на какое-то время и вести за это упорную и постоянную борьбу, то были вопросы, отлагательства не терпящие.
По своему маленькому зверинцу в Африке, по многочисленным наблюдениям, наконец, по зоологической литературе, которую тщательно и постоянно изучал, Брем знал, как и чем кормить животных и сколько надо давать им еды. А то, что животные, содержащиеся в неволе, должны быть сытыми, для Брема был вопрос бесспорный. Для хозяев зоопарка было бесспорно другое: животные в зоопарке должны получать столько еды, сколько требуется им, чтоб не умереть с голода. Кормить животных досыта — непростительная роскошь, это стоит слишком много денег. Деньги, опять деньги! Но разве можно экономить на этом?! Брем помнил, как, оказавшись в Хартуме в тяжелейшем положении, продавая вещи, влезая в долги, отказывая себе во всем, он никогда даже подумать не мог о том, чтоб оставить животных голодными.
И вновь при встрече с Майером, на заседаниях попечительского совета говорил об этом Брем. Он каждый раз давал себе слово говорить спокойно, но каждый раз выходил из себя, видя равнодушные лица своих слушателей. Они были спокойны — они знали, что ни одной лишней копейки не отпустят на корм для животных. И до поры до времени прощали Брему его непочтительность и настойчивость — он пока еще был им нужен. Но настало время, когда начали нервничать и члены попечительского совета.
Началось все с эпизода, казалось бы, не имеющего отношения к доходам акционеров (а ведь именно доходы волновали большинство акционеров). Став директором, Брем сразу и категорически потребовал, чтоб сторожа и смотрители, находящиеся при клетках хищников, не дразнили животных. Но странное дело — обычно послушные и исполнительные служители в данном случае не особенно слушались директора. И, если его не было поблизости, продолжали дразнить хищников.
Брем знал, что такое часто практикуется в зверинцах и в некоторых зоопарках. Но ведь Гамбургский зоопарк — совсем другое дело! Разве он может сравниться с бродячим зверинцем, перед входом в который осипший зазывала обещает публике леденящие кровь зрелища?! Требовать от служителей, чтоб они не мучили и не дразнили животных, Брем считал не только своим правом, но и обязанностью. И очень удивился, когда Майер, вызвав его к себе в кабинет, затеял с ним разговор по этому поводу.
В зоопарке был сторож, отличавшийся особо жестоким отношением к животным. Любимым развлечением его было дразнить старого льва. Если лев засыпал, сторож просовывал между прутьями длинную палку и изо всей силы ударял спящее животное. Испуганный лев вскакивал и спросонок бросался на решетку под хохот и улюлюканье собравшихся у клетки зрителей. Но особенно жесток сторож был во время кормления. Бросив в клетку мясо, он ждал, когда голодное животное приблизится к еде, и, просунув сквозь решетку заостренный металлический прут, сильным ударом отгонял его от мяса. Лев отскакивал и снова шел к мясу. И снова встречал его острый прут. Лев начинал злиться, затем приходил в ярость, пытаясь ударить лапой по пруту, приближался к мясу то с одной, то с другой стороны, каждый раз получая удар, и, наконец, доведенный до бешенства, в отчаянье бросался на решетку, за которой стоял его мучитель.
Брем не раз делал замечания сторожу, но это не помогало. И однажды, застав его во время очередного издевательства над животным, директор тут же объявил сторожу, что тот уволен.
А на другой день Брема пригласил к себе президент попечительского совета господин Майер.
— Я восстановил уволенного вами служащего, — сказал он, едва Брем сел в предложенное ему кресло. — Не перебивайте и выслушайте меня, господин доктор, — продолжал он ровным, бесстрастным голосом, — вы уволили служащего за то, что он дразнил льва. Вы хотели его лишить дополнительного заработка…
Брем удивленно посмотрел на Майера.
— А между тем это именно так, уважаемый доктор. Публика охотно платит сторожам за то, что они показывают животных во всей красе. Да, они платят сторожу, чтоб тот злил хищника, они платят за вход в наш зоопарк, чтоб увидать зверей такими, какими они должны быть. И львов они хотят видеть ревущими, рычащими, бросающимися на решетку. Только такими они представляют себе хищников. Вы не согласны со мной?
Брем почувствовал, как кровь приливает к голове, как бешено начинает стучать сердце. Еще немного — и он взорвется, наговорит Майеру дерзостей, возможно, хлопнет дверью.
Он встал и быстро подошел к окну, чтоб хоть не смотреть в холодные прищуренные глаза президента совета.
Почему люди хотят видеть только оскаленные морды животных, их бешеные глаза, слышать их рычание и рев? Да, лев хищник, но разве не он, этот хищник, — пример благородства? Ведь лев никогда не нападет исподтишка, — выходя на охоту, он громким рыком объявляет об этом, как и положено настоящему царю зверей. И убивает он не ради убийства, а ради того, чтобы быть сытым. Он никогда не нападает зря, и Брем сам наблюдал, как мирно паслись антилопы и зебры неподалеку от отдыхающего льва, — лев был сыт и никому не угрожал. Да и разве всегда он должен быть грозным? Кому, как не ему, Брему, знать, что животные способны отвечать добром на доброе к ним отношение? Он видел перед собой веселые и добрые зеленые глаза Бахиды и думал о том, что, возможно, и над ней так же издеваются в Берлинском зоопарке, где она теперь живет.
Задумавшись, он не сразу услышал, о чем продолжает говорить Майер, а услышав, не сразу понял смысл его слов.
— Из-за ваших запретов, господин директор, мы тоже несем убытки, — говорил президент, — публика стала меньше посещать наш зоопарк, и наши доходы сократились. А вы должны наконец понять, что мы не благотворительное общество, а коммерческое предприятие! Поэтому убедительно прошу вас впредь не мешать служителям зарабатывать свои деньги и помогать зарабатывать их нам. Люди должны видеть животных такими, какими они их себе представляют!