В XIII веке туман развеялся и открылась новая, геометрически правильная конструкция феодального устройства, которая не могла не радовать глаз. Внизу крестьяне, ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство, и, наконец, король. Всё так продумано, устойчиво, гармонично. Это восторженное упоение порядком чудно описали братья Стругацкие в романе «Трудно быть богом»:
«Чему еще меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор. Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз, – также и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду».
Феодальная система достигла расцвета. Это означало, что в европейском обществе господствует класс людей, которых с детства готовили к военной профессии. Рыцари-вассалы приносили своему феодальному господину клятву верности за пожалования – земли и почести. Рыцари-феодалы чтили своих господ – королей, герцогов, графов, даже архиепископов и епископов, особенно если последние были доблестными полководцами. Повсюду возводились рыцарские замки – грандиозные сооружения с высокими стенами и еще более высокими башнями.
Большой сеньор мог добиться успеха тремя путями. Во-первых, завоевать другие страны: это повышало королевский престиж и давало ему земли для дарений приближенным. Во-вторых, заключить брачный союз, который позволил бы королю или его преемникам наследовать новые владения. Наконец, связать определенными обязательствами влиятельных людей, целые семейства или организации, а также усовершенствовать механизмы управления.
В XII веке появляется новая форма самоуправления – ремесленный цех. Такой цех не был похож на современные профсоюзы, поскольку в него входили и работодатели, и работники, причем тон всегда задавали работодатели – квалифицированные мастера. Цех принимал свой устав, составлял письменные отчеты о своей деятельности, регулировал коммерческую жизнь ремесленной общины.
Заметные перемены происходят в торговле. Венецианцы и генуэзцы всё больше вытесняли своих конкурентов. Именно итальянцы развивали самые сложные формы торговых операций: разнообразные варианты торговых товариществ позволяли им привлекать значительные оборотные капиталы, необходимые для строительства и оснащения кораблей, покупки товаров и платы команде во время заморских плаваний, длившихся порой месяцами. Появление «товариществ» вызвало необходимость ведения регулярной отчетности, которая позволяла каждому участнику в каждом торговом предприятии получить свою долю прибыли или понести свою долю убытков. Так возникла система двойной бухгалтерии. А поскольку всегда существовала опасность стать жертвой штормов, пиратов и военных действий, купцы завели морское страхование.
Почти все купцы использовали кредит. Торговля в XIII веке, вероятно, не возросла бы столь значительно, оставайся в силе принцип оплаты по факту. В наличном обращении просто не оказалось бы достаточно денег. Гораздо удобнее и надежнее было покупать и продавать в кредит, выдавая долговые обязательства, нежели постоянно расплачиваться значительными – в том числе и по весу – суммами в серебре и золоте. Эти долговые обязательства, или векселя, можно было использовать и для того, чтобы скрыть проценты на займы и не перечислять их «живыми» деньгами.
Церковь с неодобрением относилась к взиманию процентов. Теологи придерживались теории Аристотеля, согласно которой деньги являются только средством обмена и сами по себе не приносят блага. Тем не менее запретить взимание процентов по ссудам оказалось невозможно. И церковь смотрела на это сквозь пальцы.
2.2. Средневековый космос
Феодализм есть и формация, и цивилизация. Феодальная цивилизация отличается от других цивилизаций по образу мышления, по способу восприятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, событие. Современный смысл этих понятий созвучен более всего, быть может, именно средневековым представлениям. Расширяющая Вселенная, в контексте нашей картины мира, ограничена.
Пространство неотделимо от времени и от события.
На протяжении всей истории можно выделить два представления о пространстве. Для Платона пространство – вместилище тел – непрерывное, неограниченное, трехмерное пространство само по себе. В таком пространстве отсутствует какое-либо различение точек. Для Аристотеля пространство – это отношения между телами, их взаимное расположение. Понятие расположения Аристотель связывает с представлениями о двух телах, одно из которых, «объемлющее», является необходимым условием для второго «объемлемого»:
«Тело, снаружи которого находится какое-либо другое объемлющее его тело, находится в некотором месте. Тело, у которого этого нет, – не находится».
Средневековая христианская идея существенно модифицировала понятие пространства, введя понятие места.
Тварный мир есть совокупность мест.
В процессе творения и одновременно с самим творимым творится его место в пространстве. Бог всё творит.
Бог – вне мирского пространства и вне времени. Созданный Богом мир – Земля, небо и все населяющие их существа – представляется Августину очень большим, но не безграничным. Он писал:
«Это "нечто”я представил себе огромным… и всюду ограниченным. Ты же, Господи, со всех сторон окружал и проникал его, оставаясь во всех отношениях бесконечным».
Само пространство неотделимо от времени. Данте, «последний поэт Средневековья», ясно выразил идею пространственно-временного континуума. Герои древности – библейской, античной и христианской – соседствуют в аду с современниками или непосредственными предшественниками поэта. И этому есть основание. Временная категория жизни tempus соседствует с божественной категорией вечности aeternitas. Гонорий Августодунский интерпретирует эти временные понятия следующим образом. Aevum – вечность, она существует «до мира, с миром и после мира» (Aevum est ante mundum, cum mundo, post mundum), она принадлежит одному лишь Богу, который не был, не будет, но всегда есть (non fuit, пес erit, sed semper est). «Земное же время – это тень вечности» (Tempus autem mundi est umbra aevi). Бог же превыше всех времен и пребывает вне времени в вечности, по сравнению с которой самое длительное время ничего не значит.
«Когда Бог создал время, Он сотворил его достаточно».
Таково средневековое отношение к длительности времени. Земное время и вечность не столько противостоят, сколько дополняют друг друга. Наряду с оппозицией «время – вечность» в средние века причудливым образом соседствовали мифические представления о времени как о повторяющемся цикле и христианские представления о неповторимом времени. Августин, например, отвергал цикличность времен. Его словами:
«Здравый разум разрывает вращающиеся круги [времени]».
Из Ветхого Завета средневековые теологи и философы выводили свое понимание времени. Если пространство есть совокупность мест, то время есть совокупность событий. По просьбе Иисуса Навина Бог остановил солнце, чтобы битва завершилась в тот же день. Таким образом, время неотделимо от события. Гонорий Августодунский пишет:
«Время – не что иное, как череда событий».
В такой трактовке уже не пространство и время первичны, но событие предшествует им. Августин говорит, что
«Святая Троица движима не пространством и временем, но Своими творениями во времени и пространстве».
В средневековых представлениях события, словно фантомы, пронизывают пространство и время. Протекшие века ничего не означали. Крестоносцы в конце XI века были убеждены, что карают не потомков палачей Спасителя, но самих этих палачей. Интуитивно средневековый человек чувствовал, что любая цепочка событий есть лишь субъективная трактовка, уловка, самообман. В многочисленных описаниях жития святых причинно-следственная связь событий, приведших человека к святости, отсутствует. Он либо внезапно перерождается, сразу и без подготовки переходя из одного состояния (греховности) в другое (святости), либо его святость дана заранее (человек уже родился святым) и постепенно только раскрывается. И отдельный человек, и Вселенная пребывают в данном состоянии, изменения внезапны и подчинены божественному Провидению. События, пространство и время оказываются «дискретными», «точечными», «скачущими».
Пространство представляется как кластер из разрозненных «мест», которые связывает, собственно, только человеческий взгляд. Перспектива и масштаб событий, в которых их рассматривает автор, всё время меняются; создается впечатление, что средневековые сюжеты передвигаются в пространстве скачками, как фигуры на шахматной доске. Ландшафт рыцарского романа – лишь место странствия рыцаря. Сад есть только место его любовного приключения или беседы, поле не более, чем место поединка и т. и. валенное описывается так, как если бы оно было видно вблизи. В живописи позднего Средневековья далекое изображается как уменьшенное близкое. Герои рыцарской поэзии не стареют. Ланселот, Персеваль, Гавэн и сам король Артур всегда остаются юными и мужественными, постоянно готовыми к подвигу. Общего времени нет, для каждого героя оно протекает по-разному. В «Повести о Граале» Кретьена де Труа пять лет в жизни Персеваля оказываются всего несколькими днями в жизни Гавэна. И это совсем не смущало ни автора, ни его читателей. Не смущало и то, что в романе одновременно действуют люди разных эпох. При таком ракурсе прошлое и будущее – лишь тени вечности. В поисках Грааля, который воплощает его будущее, Персеваль обретает свое собственное прошлое. Грааль – вот инвариант, объединяющее начало для событий, пространства и времени в артурианском цикле. Этот символический инвариант – источник жизни – полагалось найти, узнать и обозначить.