Обозначить – значить знать.
Такова формула средневековой мысли. В «Искусстве и красоте в средневековой эстетике» Умберто Эко заметил, что «символический космос Средневековья» уступил место естественнонаучному универсуму, который более на заключал в себе знаков. Но пришла пора, и средневековая формула «назвать – значить знать» снова становится актуальной и современной. Присвоение символа смыслу, прикрепление знака к вещи, явлению или контенту становится актуальным, ведь знаки и символы служат целям навигации, целям соблазна и целям выбора. Современное представление о пространстве-событии-времени созвучно средневековым представлениям. Однако, в отличие от средневековых представлений, современная интерпретация пространства-события-времени восходит не столько к христианскому мировоззрению, сколько к натуральной философии. Готфрид Лейбниц выводил пространство как феномен, вытекающий из существования других явлений. Его современник Исаак Ньютон относился к пространству как к бесконечно протяженной арене, на которой достаточно места для всех явлений. Ньютон декларировал:
«Абсолютное пространство, по самой природе своей и независимо от внешних факторов, всегда остается неизменным и неподвижным».
Это означало, что все физические явления происходят в трехмерном пространстве. Это протяженное пространство было нормировано тремя ортогональными декартовыми осями координат и осью времени. Индустриальный капитализм формировался в этих координатах. Сочетание гладких линий и прямых углов использовалось повсеместно. Кривые стены и неправильные углы – обычное дело в средневековые времена. Но в архитектуре индустриального периода они под запретом. Не удивительно, что трудовые процессы организуются по такой же линейной логике. Вместе с тем постепенно и повсеместно идет слияние пространства и процесса. Генри Форд организует конвейер согласно внутренней логике процесса производства, даже если при этом потребуется больше машин. Французский философ Анри Бергсон в «Творческой эволюции» пишет:
«Само основание – пространство и время – создается по мере бега, и бег как бы отмеряет его под собой… Рождающиеся таким образом пространство и время, как и само движение, уже неотделимы друг от друга».
Пространство сливается с процессом и теряет свою гладкость. Гладкая ткань пространства становится всё более рифленой. По мере проникновения в микромир на смену гладкому пространству приходит изрезанное и изломанное многомерное образование, причудливо изогнутое и компактно свернутое на разных масштабах. И социальная реальность становится всё более фрагментарной. При этом она покрывается сетевыми структурами. Сетевая идея становится доминирующим фоном нашего повседневного быта. И не только в пространстве Интернета. В новом сетевом мире весь ландшафт состоит из «складок и трещин». Нет ни прямых, ни прямоугольников, ни кругов. Есть замысловатый рельеф в процессе его перманентного рифления.
Расширение простора за счет рифления есть своего рода высвобождение места, пригодного для того или иного обитания. В складках и изгибах всему найдется место. Пространство, сколь угодно плотно насыщенное событиями, допускает просвет между ними. Просвет – не пустота. Просвет есть «допускание места». В этом Хайдеггер хорошо разобрался и пришел к выводу, что именно в просвете
«дает о себе знать, и вместе таится событие».
Для иллюстрации рифленого пространства фрактальная геометрия подходит лучше всего. Фракталам присущи изрезанность, шероховатость, пористость или раздробленность, причем «в одинаковой степени и в любом масштабе». Во фрактале нет и не должно быть ничего лишнего. Однако всему хватает места. Чем меньше пространства, тем больше места. Фрактал смещает фокус внимания от отношений формальных к отношениям между формой и функцией, структурой и процессом, ведь элементы фрактала никогда не отделены от его структуры, не отделены от процесса непрерывного дробления, к которому сводится функционирование фрактала. В известном смысле фрактал возвращает к тому, что предшествовало геометрии, к «протогеометрии», в которой фигуры еще не были отделены от процесса их построения: линия от своего становления. Уже были «округления», но не было круга, было «выравнивание», но не было прямой. Фрактал строится от точки – к точке. И это указывает на ключевое отличие между гладким и рифленым.
В гладком пространстве точки подчинены траектории, в рифленом пространстве у линий и траекторий есть тенденция подчиниться точкам: мы идем от одной точки к другой.
Сегодня математики определяют пространство как множество каких-либо объектов, которые называются его точками. Точками могут быть геометрические фигуры, функции, состояния физической системы. Отношения между точками определяют «геометрию пространства». И таких пространств появилось множество: векторное пространство, гильбертово пространство, функциональное пространство, топологическое пространство и прочие.
В современном понимании пространство может быть физическим или виртуальным. Физическое пространство представляет собой одиннадцатимерную матрицу, большинство измерений которой, согласно теории струн, компактно свернуты. Виртуальное пространство есть множество битов, отношения между которыми определяются конфигурацией вычислительной системы. Общим элементом физического и виртуального пространства можно считать событие. Будучи фиксированным как файл, любое событие становится точкой среди множества таких же событий. Событие может быть фактическим или фиктивным. В этом нет разницы. Гёте писал:
«Не всегда обязательно, чтобы истинное телесно воплотилось; достаточно уже, если его дух веет окрест и производит согласие, если оно как колокольный звон с важной дружественностью колышется в воздухе».
Мы создали виртуальное пространство «по образу и подобию». Виртуальная реальность не ограничена тремя измерениями. Она многомерна. Цифровые потоки оказываются чрезвычайно пластичны. Они легко сворачиваются и ко всему прилаживаются. По ним можно скользить, как по ленте Мёбиуса. В них внешнее и внутреннее, субъект и объект, прошлое и будущее легко меняются местами и больше не могут служить ориентирами. Свобода воли почти ничем не ограничена. Всё дозволено, хотя и не всё разрешено. В виртуальном пространстве любая утопия находит себе место.
Утопия буквально означает «место, которого нет». После появления книги Томаса Мора «Утопия» (1516 г.) само слово «утопия» стало означать логически обоснованный проект идеального общества и государства. Томазо Кампанелла продолжил эту традицию. В 1602 году был опубликован его проект идеального общества «Город Солнца». Спустя два столетия Карл Маркс сделал научно-философский анализ возможности построения идеального общества всеобщего труда и изобилия. Коммунистическая утопия Маркса и логична, и обоснованна. Она кажется реализуемой. И она такой является, но только в пределах виртуальной реальности. Сегодня утописты новой волны пророчат нам жизнь в глобальной деревне, живописуя «локальную глобализацию». Но мы уверены в том, что
глобальная деревня – это утопия, глобальные джунгли – это настоящая реальность.
Справедливости ради скажем, что у средневекового человека был свой вариант виртуальной реальности. Между мирским и божественным мирами располагался «Тот Свет». Он был не менее реальным, чем мир земной, более того – он был нетленным. Пространство того света изображается средневековыми авторами как рай и ад. Они максимально отстранены друг от друга. Рай – на небесах, а ад расположен в подземном царстве. Вместе с тем ад и рай оказываются в близком соседстве, так что муки обитателей преисподней усиливаются от созерцания райского света.
Естественные оппозиции «Ад – Рай», «Тварь – Бог», «Земля – Небо» воспринимались как отражения одного в другом. Идея отражения высшего в низшем, макрокосма в микрокосме пронизывает средневековое мировосприятие. Эта идея высшей симметрии находит свое символическое выражение в представлениях о небесных сферах. Вселенная в сознании средневековых людей – «луковица сфер».
О числе сфер можно было спорить: Бэда Достопочтенный, опираясь отчасти на древних, писал, что землю окружают семь сфер: воздух, эфир, олимп, огонь, звездная сфера, небо ангелов и небо Троицы. В XII в. Гонорий Августодунский различал три небесные сферы: телесную, или видимую, духовную, или ангельскую, и интеллектуальную, где избранные блаженные созерцают святую Троицу. Схоласты, ссылаясь на схему Аристотеля, насчитывали пятьдесят пять сфер, к которым они добавляли еще одну – сферу божественного перводвигателя. Как и в Средние века, современный человек окружен сферами. Это биосфера, техносфера, сферы семейных, кастовых и классовых отношений. И многие другие. Все эти сферы как бы встроены в ноосферу. В средневековом понимании миром и человеком управляет космическая музыка – «музыка сфер». Она символизирует гармонию целого и его частей. Музыка подчинена числу. Число есть символ. Изображая святого – покровителя монастыря или церкви, живописец рисовал храм в руках святого. Средневековый мастер, как и зритель, не видел здесь чистой условности, – изображение было сопричастно прототипу. Символ в какой-то мере воспринимал свойства символизируемого, и на символизируемое переносились свойства символа. В сознании средневековых людей изображение было внутренне едино с изображаемым, духовному приписывались материальные свойства, а часть могла представлять целое.
Осматривая современную реальность, легко заметить многочисленные внешние сходства с эпохой европейского феодализма. На наших глазах в глобальном цифровом облаке формируется новый социальный формат реальности, и он поразительно напоминает средневековый феодализм.
В Интернете, как и в средневековой общине, – всё на виду.
Обыватели и даже подростки вынуждены заботиться о своих высказываниях в Интернете так же тщательно, как это привыкли делать публичные политики. Любой проступок оставляет пожизненное пятно во Всемирной паутине. К 2005 году оформилась концепция облачных технологий. Вкратце ее суть в следующем. Большие вычислительные ресурсы могут быть доступны удаленным пользователям через Интернет.