«Преобразование есть выражение ожидаемого уподобления, которым знаменательно предсказуется будущее».
В соответствие с типологической доктриной Иисус Навин, один из великих вождей древних евреев, служил прообразом Иисуса Христа. Совпадение их имен указывает на сходство их миссий: если первый ввел избранный народ в обетованную землю, то Господь вводит новый Израиль в Царство Небесное. Евсевий Памфила писал:
«Моисей по внушению духа Божия, предвидя имя Иисуса, счел Навина достойным особого отличия… Иисус, сын Наве, был образом Спасителя нашего».
Принцип подобия и доктрину о «преобразовании» дополняет принцип бережливости, получивший название «бритвы Оккама». Его сформулировал монах-францисканец, родом из деревушки Ockham, что в графстве Суррей, Англия. Кратко этот принцип гласит:
«Не должно множить сущее без необходимости».
Однако одним из важнейших схоласты считали принцип триединства. Триединство – древний концепт. Средневековые философы заимствовали его от греков. В свою очередь, греки заимствовали его у древних жрецов и магов. Индуистские боги – Брахма, Вишну и Шива – существуют в триединстве – тримурти (санскр. , «три лика»).
Тримурти – «три лико»
На основе первого христианского догмата о Троице схоласты сознательно стремятся свести всякую тему к тринитарной форме. И не случайно к любой интерпретации схоласты предъявляют три требования: завершенность, четкая логическая структура и ясность изложения предмета. К этим основным требованиям Фома Аквинский добавлял ряд приемов: сжатость речи, параллелизм частей (parallelismus membrorum) и рифму слога. Он писал:
«Чувствам приятны вещи в должной степени со-размерные – как нечто себе подобное, ибо и чувство есть своего рода разум, как и всякая познавательная способность».
Простота изложения, воздействие на чувства и легкость запоминания оттачивались в нескончаемых диспутах, которые схоласты вели по всей Западной Европе. Цель диспута – «финальное определение» – убедительный вывод. Получить логический точный и чувственно ощутимый вывод следовало путем выдвижения аргументов и контраргументов – sic et non – «за и против». Роджер Бэкон, трезво проанализировав различные истоки этого метода, свел его к трем следующим компонентам:
«разделение на множество частей, как у диалектиков; ритмические созвучия, как у грамматиков; принудительное согласование, как у юристов».
Всё это отнюдь не означает, что схоласты мыслили более упорядоченно и логично, чем Платон и Аристотель, но это означает, что, в отличие от Платона и Аристотеля, они чувствовали себя обязанными сделать ход своей мысли доступным и понятным. Важен был сам процесс «разъяснения ради разъяснения». Не открытие, но интерпретация является целью средневековой мысли. Результатом этого процесса популяризации идей становится Manifestatio – проявление идеи в доступной форме.
Нельзя не заметить, что в Средние века во всех стратах общественной жизни доминирует универсализм. И среди книг есть одна – та, которая вмещает все знания, настоящие и будущие, – книга, созданная коллективным сознанием, – Библия. В ней нет ничего сокрытого, всё явлено и всё имеет право на новые и новые интерпретации. На свете есть много уникальных вещей. Но схоласты без устали сводят их в бесконечные древовидные классификации наподобие генеалогического дерева – упорядоченные системы классов и подклассов, а средневековые философы стремятся свести многообразия к универсалиям.
Универсалии есть символические линии, общие многим вещам.
Последователи Платона считали, что общее есть идея. Идеи существуют до вещей (ante res) и вне их. Номиналисты полагали, что общее существует после вещей (post res). Их кредо: «Назвать – значит узнать». Последователи Аристотеля считали, что общее существует лишь в вещах (in rebus), но не вне вещей. Фома Аквинский признает все три рода универсалии: ante res (до вещей) – поскольку они суть мысли Бога, in rebus (в вещах) – поскольку они составляют общую сущность вещей, и post res (после вещей) – поскольку ум человека извлекает их из предметов и образовывает понятия.
Теологи с беспокойством размышляли над тем, не ведет ли признание извечной умопостигаемой структуры творения к отрицанию безграничной творческой мощи Бога.
И на этот вопрос отвечали различно. Согласно Дунсу Скоту, воля Божья свободна лишь в выборе возможностей (Идей), предсуществующих независимо от воли в Божественном мышлении. Согласно Уильяму Оккама, воля Бога не ограничена ничем. Правда, Богу присуща «интеллектуальная интуиция идей» и потому всё, что делает Бог, существует в гармонии между собой и со всем миром.
В XV веке несчетные диспуты на тему универсалий зашли в тупик. Никола д Отрекур подвел итог:
«Нельзя утверждать, что какая-то вещь является причиной другой; мы не можем обнаружить иерархии степеней бытия; не существует вещей более или менее совершенных относительно других; суждения об иерархиях выражают лишь наши личные предпочтения. Нет никакой возможности проповедовать органичность, гармоническую взаимозависимость вещей, соответствие предназначению, пропорциональный порядок, причинную зависимость совершенства вторичного (perfectio secunda) от совершенства первичного (perfectio prima) или же возможность усовершенствования одного через другое».
Универсализм элитарной прослойки образованных и квалифицированных людей мог сохраниться в Европе лишь при условии экономического застоя и интеллектуальной стагнации. Успешное экономическое развитие европейского общества стимулировало отход от универсализма. Экономический и культурный рост способствовали рифлению Европы и подрывали элитарный универсализм. Рифление проявлялось в образовании новых региональных центров, которые усиливали динамизм и ускоряли развитие феодальной цивилизации за счет интенсивной конкуренции, вынуждающей жертвовать традицией в пользу рациональности и изобретательности.
Уникальность стала универсальным качеством реальности.
Рациональные древовидные классификации, линейные, сухие и мертвые, всё меньше соответствовали средневековому восприятию «цветущей сложности Бытия». В эпоху Высокого Средневековья осознание скудости древовидных классификаций побудило к поиску альтернатив. И средневековый символизм открыл новый тип классификаций.
Сегодня мы бы поставили его в один ряд с сетевыми классификациями. Суть его в том, что каждый образ со всеми своими свойствами может быть символом множества других образов и каждое свойство может обозначать различные вещи.
Эммануэле Тезауро в трактате «Подзорная труба Аристотеля» (1665) описывает «подлинно секретный, чудодейственный метод». Тезауро предлагает модель метафоры как способа раскрытия неприметных связей между известными явлениями. Суть метода – в умении уловить аналогии и сходства, которые остались бы незамеченными, если бы каждый предмет оставался в той категории, куда попал при классификации. Этот метод иллюстрирует Джузеппе Арчимбольдо. Он берет элементы возможного списка (все существующие фрукты и овощи, или же все плоды) и облекает их в форму, но не ту, которой ждут. При таком подходе, помимо линий «вид – род», моделью классификации выступает уже не древо, но нечто, весьма напоминающее ризому Делёза и Гваттари или фрактал.
Случайность теперь – это не просто досадная ошибка или результат неосведомленности. Регулярная случайность – это одно из самых рациональных качеств реальности. В XV веке итальянский поэт Доменико Буркьелло (Domenico di Giovanni) прославился «насмешливыми» сонетами «alia burchia». Название указывает на французскую традицию «лодочных» стихов («burchia» означает «суденышко», «лодка»), т. е. буквально слова, «набросанные как попало», как товар на речных судах.
Кортино-перевертыш Джузеппе Арчимбольдо
В этих сонетах поэт «собирает» воедино самые разные предметы, расположенные произвольно и соединенные между собой в тексте при помощи «правильных» синтаксических связей. Предметы описания у поэта являются фрагментами расчлененной реальности, перечисленные совершенно произвольно, лишенные их естественного контекста – в беспорядке. «Иль буркьелло» – буквально это и значит: «в спешке, в беспорядке». Этот стиль предполагает импровизацию, допускает жаргон и жонглирование идеями из самых разных сфер, почти несовместных. В нем могут соприкасаться и перемешиваться «Грета Гарбо, жареная картошка, ситроен DS-19 и Ролан Барт».
Нонсенс оказывает сильное стимулирующее действие на воображение.
Столкновение понятий однажды производит эмоцию (удивление, восхищение или раздражение). Эмоция запускает процесс внимательного созерцательного осмысления, в результате которого производится идея. В этом смысле метод «иль буркьелло» напоминает «игру в бисер» – игру со всеми смыслами и нелепостями человеческой культуры, с параллельным синтезом методик и стилей, естественных и гуманитарных наук, музыки, искусства, мастерства, мистики. Игрок проявляет почтение ко всему, что можно обнаружить при поверхностном наблюдении, разумеется, если это наблюдение достаточно продолжительно и беспристрастно.
В конце XX в. вирус «иль буркьелло» проник в самую сердцевину научного метода. Во времена охоты за кварками стало привычным наделять эти неуловимые частицы свойствами цветов и ароматов, привнося эмоцию. Очаровательная странность элементарной материи в том, что, исчезая, она оставляет чистую геометрию – паттерн – форму, приятную для восприятия в любом и всяком масштабе. При таком положении дел метод восприятия реальности, сформулированный Фейгенбаумом, не выглядит чудачеством. Митчелл Фейгенбаум – один из тех, кто создал теорию хаоса, – выразил весь смысл метода кратко и поэтично:
«Можно сосредоточиться на чем угодно, на островке водяной пены, на облаке, на морской волне, на любом объекте. Если быстро поворачивать голову, можно разглядеть всю внезапно ставшую различимой структуру поверхности и как бы почувствовать ее внутри себя… любой, кто хоть немного понимает в математике, при взгляде на бурную воду, или на облака, клубящиеся одно над другим, или на море во время шторма чувствует, что на самом деле не знает ровным счетом ничего».