«избавляться от врагов, одерживать верх над равными себе и притеснять нижестоящих».
Три принципа феодального поведения можно сформулировать следующим образом:
• все против всех;
• свои против чужих;
• мой дом – моя крепость.
В XIII веке маятник изменил направление движения. Дробление феодальных наделов прекратилось, и началось укрупнение владений. Теперь экономический рост стал определяться обширностью территорий, находящихся под одной властью. Изменение внешней среды всё чаще оказывалось благоприятным для выживания и процветания еще очень редких предвестников капиталистических структур.
Символом грядущих перемен стала Венецианская республика. Появившаяся в конце VII века, республика достигла высшей степени своего могущества в XIII веке, когда дож Энрико Дандоло при содействии французских крестоносцев завоевал в 1204 году Константинополь. Последовавшая война между Венецией и Генуей велась с переменным успехом 130 лет и завершилась в 1381 году победой Венеции. Венеция получила торговую монополию на Востоке. Вот что пишет по этому поводу французский историк Фернан Бродель:
«Венеция съела слабеющую Византию изнутри так, как термиты съедают деревянный каркас. Успех IV-го крестового похода на Константинополь стал основой величия Венеции. После нейтрализации Генуи в 1381 г., Венеция становится госпожой торговли на Востоке, то есть международной торговли той эпохи».
До конца XV столетия Венецианская республика была богата, могущественна, внушала страх своим врагам. И это при том, что Венецианская республика – своего рода мутант среди феодальных образований. Венецианская мутация – провозвестник капитализма. Она стала соблазняющим символом еще только зарождающихся капиталистических ценностей:
«свободы, равенства, братства».
Венеция не имеет крепостных стен и защищена только водой, слишком мелкой для того, чтобы к городу смогли подойти тяжелые военные корабли. Город, которым столетия управлял олигархический «совет десяти» аристократов, был пропитан духом индивидуализма, купеческой любознательности и ремесленной пытливости. Этот город был открыт всем ветрам и веяниям Нового времени.
Новая волна, провозвестником которой была Венеция, накрыла Европу. На плечах третьего сословия по всей Европе формировались капиталистические отношения. Венеция постепенно утрачивала свое исключительное преимущество. Залп Наполеона завершил славную эпоху венецианского процветания. Капитализм пришел на смену феодализму. На смену феодальным замкам пришли капиталистические компании и корпорации. При этом корпоративная культура унаследовала феодальные принципы:
• Все против всех.
• Все конкурируют со всеми.
• Свои против чужих. В зависимости от обстоятельств, «свои» может означать группа компаний, компания, отдел и т. д., вплоть до меня лично.
• Мой дом – моя крепость. Полагаться на свои ресурсы безопаснее, чем попасть в долговую кабалу.
В условиях, когда покупатель, поставщик, конкурент – соседи в экономическом пространстве и враги в деле максимизации дохода, единственный способ преуспеть – построить сильный корпоративный замок. Поддержание высоких, крепких и защищенных стен между компаниями, конфиденциальность и контроль информации, безусловно, обеспечивают безопасность, но увеличивают стоимость продукции. Однако для покупателя значение имеет лишь стоимость товара или услуг. И компании вынуждены подводить под свои стены всё больше и больше смежных процессов и структур. При этом возрастает стоимость контроля и управления, снижается гибкость. «Феодальная замкнутость» капиталистических корпораций всё чаще дает сбои. Майкл Хаммер, автор концепции реинжиниринга, в книге «Beyond reengineering» пишет:
«Когда покупатель и продавец рассматривают свои активы как совершенно секретную информацию, активы взлетают вверх. Когда заказ, пройдя рутину согласования в отделе снабжения, попадает к поставщику, ему предстоит пройти рутину согласований в отделе сбыта до принятия его к исполнению. При этом задержки и сбои неизбежны. Когда поставщик сырья не имеет ни одного грамма информации о моем продукте и не предоставляет ни одного грамма информации более, чем указано в спецификации, то возможности для интеграции потеряны».
Крупные корпорации одними из первых стали создавать группы компаний или холдинги. Внутри холдингов речь не идет о понимании партнерства как неэгоистичных отношений. Напротив, движущей силой остается забота о собственных интересах. Речь идет о партнерских формах взаимодействия, обеспечивающих взаимовыгодные соглашения между компаниями. Такая кооперация делает внутрихолдинговые корпоративные границы проницаемыми. Это позволяет снизить агрессивность конкуренции через кооперацию – слабая, но защита, в условиях эскалации конкуренции.
Ослабление внутрикорпоративных барьеров высвобождает производственные мощности. Джек Уэлш выдвинул концепцию «организации без границ». Он «разрушил стены» внутри и вокруг бизнеса, стер границы между отделами (по горизонтали) и установил проницаемые «полы и потолки» (по вертикали). Для этого были задействованы управленческие и информационные технологии.
Развитие информационных технологий облегчило поиск наиболее выгодного предложения и тем снова разожгло конкуренцию. Конкуренция раскаляется, сжигая мосты сотрудничества. Симбиоз не смирил борьбу за существование.
Александр Бард и Ян Зодерквист в книге «№тократия» описали суть вопроса лаконично и точно:
«Сотрудничество – это то, как мы создаем материальные ценности: как мы печем пирог. Конкуренция – это то, как мы получаем материальные ценности: как мы отрезаем свой кусок пирога. Значимость юридических границ компании теряется (так выгоднее создавать), но не исчезает (пирог надо делить). Матричные организационные формы развиваются (так выгоднее создавать), но вступают в противоречие с инстинктами примитивного человека и, часто, проигрывают (пирог надо делить). Информация становиться открытой (так выгоднее создавать), но информационный разрыв между ”по священными” и ”непосвященными” растет со страшной быстротой. Только информация, полученная с опережением, позволяет выгодным образом пирог поделить».
Информация лишь в тот момент представляет реальный интерес, пока она известна только узкому кругу избранных. Так называемые хеджевые фонды (от англ, hedge – ограждение) появились в XX веке с целью задержать распространение информации и оградить богатых инвесторов от рядовых клиентов банков и от государственного контроля. Это пример возвращения средневековых представлений о замке, высокие стены которого обеспечивают безопасность и процветание. Сегодня эти феодальные стены всё чаще появляются на пространствах виртуальной, информационной реальности.
Поборники накопления информации понимают, что их одурачили, что важна не столько информация сама по себе, сколько своевременность информации, ее контекст, ее трактовка. Информация есть, прежде всего, живая субстанция. Информация обретает жизненное начало в эмоциональных интерпретациях. Эмоциональная трактовка всегда сиюминутна, но при этом способна оказывать влияние на реальность. Эта возможность влияния на реальность есть основа коммерческого успеха и основа власти. Поэтому обработка эмоциональной и чувственной информации оказывается в центре общественного внимания. Такое новейшее отношение к информации как к чувственной субстанции оказывается вполне «в духе Средних веков».
Тоталитаристы от кибернетики уже наделили машины, с которыми они работают, чувственным началом. Они даже не рассматривают предположения о том, что информационные потоки лишены жизненного начала. Они скорее готовы допустить, что машинам присущи собственные мысли и амбиции. И это уже совсем не та объективная информация индустриальной эпохи, которая существует вне зависимости от человека. Это не та информация, которая сводится к энтропии и ничем не отличается от кирпича, встроенного в кладку и обладающего потенциальной энергией. Мы оказываемся в самой гуще потока чувственной и эмоциональной информации и дезинформации. В таком положении значение приобретает информационный фон – легко узнаваемый цвет, ритм или образ. Одним словом, – символ. И этот фон распространяется поверх всех барьеров. Сегодня информационный фон объединяет и синхронизирует всё, от революций до очередей у магазинов в день первой продажи раскрученного товара.
На фоне информационных войн происходит радикальная трансформация корпоративной культуры. Организации последнего поколения индустриального капитализма, по образному выражению Томаса Питерса, представляли собой «флотилию кораблей или стаю дельфинов». Они превратились в «кипящие спагетти». Сетевые организации похожи больше на лианы, чем на шахматное поле. Сетевая сложность – вот новая феодальная стена, которая надежно отделяет лордов от сервов. Новые лорды – те, кто владеет поисковыми системами, сетевыми ресурсами и цифровыми облаками. Они, владельцы удачных сетевых фьевов, получают растущий день ото дня доход от тех оброков, которые платят пользователи ресурса – новые крестьяне.
Крестьяне и лорды виртуальных пространств («Peasants and Lords of the Clouds») – это современная реальность.
В новой реальности лучше следовать средневековым инстинктам, чем линейной логике индустриального капитализма. Стереотипы феодализма возвращаются. В сети каждый ощущает себя «своим среди чужих и чужим среди своих», в корпоративной паутине всякому понятен девиз «мой процесс – моя крепость», а на поле конкурентной борьбы – «один за всех, все за одного и каждый сам за себя».
Мы представляем себя не столько в массе, сколько в стае.
В стае каждый остается наедине с собой, будучи, однако, с другими. Каждый заботится о себе. Каждый имеет свой интерес, с которым согласуется интерес группы, компании, стаи. В этой точке уже формируется новый порядок и формулируются новые принципы рациональных отношений.