Но когда его великий труд уже был близок к концу, он вдруг обнаружил в газете статью, фактически направленную против курса «Пусть расцветают все цветы», содержащую призывы «не перебарщивать», «не сводить личных счетов», «не увлекаться изображением любви» и так далее.
Если бы Чжуан Чжун не увидел этой статьи, все было бы в порядке, а так она его изрядно напугала: не успел председатель Мао выдвинуть лозунг, как кто-то уже поет ему отходную. Но вслед за испугом родился гнев: эта статья совершенно ошибочна, прежде всего потому, что она направлена против его, Чжуана, гениального произведения, с помощью которого он собирался выйти из колыбели! Затем пришла еще одна мысль – пожалуй, неплохо, что такая статья появилась,— это великолепная цель, по которой нужно ударить. Правильно, напишу-ка я статью, направленную против этой статьи!
Едва он воплотил свой замысел и понес его на почту, как один осведомленный человек сообщил ему, что председатель Мао похвалил автора той статьи, сказал, что это хороший товарищ, преданный партии и государству, что без таких хороших товарищей партия, государство и сам Китай могут погибнуть...
Тут уже южная дорога пошла по северной колее, все перепуталось. Если бы такое услышал человек трусоватый, то у него душа бы ушла в пятки и он навсегда бы зарекся писать статьи. Но героизм Чжуан Чжуна состоял как раз в умении ловить момент и меняться вместе с ним. Найдя достойное применение для своего пакета, он тут же принял участие в собрании, на котором выступил со следующей горячей речью:
— Товарищ, написавший эту статью, не боится ни молний, ни громов. Он поднял руку на сильного врага. Только такой человек может называться настоящим пролетарием!
Глупый Вэй Цзюе стоял среди публики и, сощурив свои большие глаза, смотрел на него с явным недоумением. По-видимому, он решил, что ему изменяет слух. А через несколько дней пришло официальное сообщение, из которого стало ясно, что до сих пор слова председателя Мао толковались неправильно. Оказывается, председатель критиковал того товарища, обвиняя его в левацких тенденциях, и заявил, что он фактически выступает против курса «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы».
— Я давно это говорил! — воскликнул Чжуан Чжун, с довольной улыбкой поглядев на Вэй Цзюе.— Вот учитель Вэй может подтвердить, что я сразу сказал: эта статья открыто направлена против курса «Пусть расцветают все цветы», выдвинутого председателем Мао! Разве не так?
Вэй Цзюе снова сощурил свои большие глаза и ничего не ответил, только загадочно ухмыльнулся.
Недаром Чжуан считал Вэя глупым. Человек написал столько превосходных произведений, а в жизни ничего не понимает, ему вечно самую суть подавай, не соображает, что иногда об этой сути лучше и не заикаться. Так оправдывал себя Чжуан, чувствуя, какие мысли таятся за загадочной ухмылкой учителя.
Между тем все цветы продолжали расцветать, а все школы соперничать. Одни яростно обличали злоупотребления бюрократов, другие нападали на мелочные философствования в культуре, третьи критиковали попытки чрезмерно расширить сферу борьбы и рассматривать товарищей как врагов, четвертые требовали устранить недостатки нашей общественной системы. Во всем этом Чжуан, конечно, не мог отставать. «Расцветайте, расцветайте, расцветайте!» — кричал он, смело бросаясь вперед.
Однажды он даже написал дацзыбао такого содержания: «Почему товарищу, который давным-давно участвовал в революции, без всякой причины уменьшили революционный стаж на целых два года? Разве это не грубое вмешательство в биографию человека? Почему самоотверженно трудившегося товарища на основании какого-то невинного письма понизили в служебном ранге? Разве это заслуженное наказание? Почему литератора, имеющего немалые творческие достижения, не пускают в Союз писателей и отделываются разными отговорками? Разве это не уничтожение кадров?»
В той провинции, где он теперь жил, мало кто знал его подноготную. Сам он, естественно, о ней не рассказывал, но некоторые все же знали и спрашивали:
— Это что, снова «три с минусом» вылез?
— Да, «три с минусом»! — гордо отвечал Чжуан, услышав оскорбительные разговоры.— Но что означают эти «три с минусом»? Сплошную несправедливость! А нынешняя кампания нацелена как раз на то, чтобы восстановить справедливость...
При этом он так бранился и распалял себя, что иногда даже плакал.
Через некоторое время цветы перестали расцветать и началась борьба против правых элементов. Многим людям, шумевшим слишком громко и вскрывавшим общественные пороки, «надели шапку правых». Почувствовав, будто он идет по тонкому льду через огромную реку, Чжуан долго бродил с печальным лицом и всклокоченными волосами, уголки его глаз покрылись таким количеством морщин, что стали еще больше напоминать рыбьи хвосты. Но если вы думаете, что наш крупный писатель сломился, то вы недооценили его стойкий характер. Чжуан обладал исключительной способностью момент подъема безудержно нестись вперед, а в момеи упадка — сразу поджимать хвост. На первом же собрании, посвященном критике правых элементов, он нача с гневом ругать правых, бить себя кулаком в грудь срывающимся голосом кричать:
— Я виноват! Мою вину невозможно измерить. Она велика, как небо! Если родная партия и героический народ помилуют меня, я готов выступить против всех правых на свете...
Он снова заплакал, и слушатели вспомнили, что мужчины не так легко исторгнуть слезы.
Едва избежав опасности, Чжуан помылся, постригся, нарядился в суконный френч и импортные — чешские — ботинки и с невинным видом вновь предстал перед массами, говоря:
— Борьба против правых элементов — это великое дело. Если бы она не началась, в Китае могли бы повториться венгерские события!
А глупый Вэй Цзюе продолжал мертвой хваткой держаться за лозунг «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы», твердил, что он полезен для развития литературы и науки, и все никак не мог понять, что его провозгласили для выявления «ядовитых трав». От него требовали раскаяния, но он не соглашался и яростно спорил.
Чжуану не нравилась эта интеллигентщина. Только теперь он понял всю глубину древнего изречения: «Ученик не обязательно хуже учителя, а учитель не обязательно мудрее ученика». Пытаясь передать свою мудрость Вэй Цзюе, он терпеливо наставлял его:
— Не надо жалеть о прошлом — лучше думать о будущем. Я сейчас скажу вам одну важную вещь, и вы сразу все поймете!
Вэй Цзюе продолжал щуриться, как будто его глаза были не в силах выдержать всей яркости ума Чжуана. Тот приблизился к учителю и таинственным шепотом сказал:
— От всей души хочу вам посоветовать неизменно следовать указаниям председателя Мао! Даже если эти указания передают неправильно, даже если сами эти указания неправильны, следуйте им — и никогда не ошибетесь. Ручаюсь, что не ошибетесь, а если ошибетесь, тоже не беда!
Эти слова он произносил размеренно и проникновенно, сознавая глубочайший смысл каждого звука. Видя, что Вэй Цзюе смотрит на него с недоумением, он добавил:
— И как можно чаще громко декламируйте «Левый марш»[4]. Это навсегда избавит вас от поражений.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Под мужественные звуки «Левого марша» наш герой обобщает свой богатый опыт. С этого времени счастье улыбается ему
Если не слушаешь добрых людей, жди неприятностей. Вэй Цзюе не послушался своего ученика и опростоволосился. Да не только опростоволосился, а крупно пострадал.
В общем-то, он заслуживал этого. Пламя борьбы против правых уже, можно сказать, обжигало ему брови, а он все утверждал, что слова Лу Синя о допустимости изображения любого жизненного материала применимы и сегодня. Его критики обвиняли его в том, что он считает современную эпоху объектом для фельетонов, а он только посмеивался, не желая раскаиваться. Чжуан Чжун, помня, что он все-таки его учитель, пытался урезонить Вэй Цзюе, но тот упорствовал; у старика в голове явно чего-то не хватало.
Из надежных источников Чжуан выяснил, что Вэя давно причислили бы к правым, если бы он не был заблудшим одиночкой. Эта новость и испугала и обрадовала Чжуана. Испугала потому, что Вэй уже находился на краю пропасти, а обрадовала потому, что старика считали одиночкой, то есть не присоединяли Чжуана к нему. Но скоро могли и присоединить, так что особенно радоваться было нельзя, да и проявлять неразборчивость в политических вопросах тоже. «Великий праведник уничтожает даже родных» — такова была добродетель древних, а сейчас самое главное — отмежеваться. Походы к учителю за советами пришлось прервать, фотография в серебряной рамке была без сожале снята со стены.
Так Чжуан Чжун неожиданно оказался в оппозиции к Вэй Цзюе. Но вскоре всех погнали на массовую выплавку стали, и они снова очутились вместе. Чжуан видел, как один старый друг Вэя советовал ему сдать в металлолом свою железную кровать, а тот раздраженно ответил: «Может, и кастрюли начнем переплавлять? Эта глупая затея приносит только ущерб народу!» Другой товарищ Вэя, учившийся экономике за границей, добавил: «Это не выплавка стали, а бессмысленн перевод сырья!»
Все эти разговоры очень напугали Чжуан Чжуна. «Мать моя родная,— подумал он,— что они болтают. Хоть это и правда, но ведь не всякую правду можно говорить!» Он искренне жалел, что стал свидетелем подобных разговоров, и не знал, что предпринять. Его чуткие нервы уже предчувствовали беду. В самом деле, скоро разнеслась весть о том, что на горе Лушань[5] зазвучали пулеметы и гаубицы; известный своей прямотой и бескорыстием маршал Пэн Дэхуай был назван правым оппортунистом, а затем во всем Китае разгорелась ожесточенная классовая борьба.
«Если воду не трогать, она не забурлит; если человека не трогать, он не возбудится». Кипящие, волны политического моря ударили по нервам Чжуан Чжуна и привели его в состояние крайнего возбуждения. Он бродил по комнате и растерянно вздыхал: «Что же делать? Что делать?» Потом, все проанализировав, решил: раз уж такой человек, как Пэн Дэхуай, подвергся обстрелу, то другим людям и вовсе не прожить. Надо немедленно отмежеваться от правых оппортунистов, иначе тебя свяжут с ними одной веревкой. О левом и правом он к этому времени уже имел достаточное представление.