– Река, река! Прими Ниниэль Ниэнор, дочь Хурина; Скорбную, Скорбную дочь Морвен! Прими меня, унеси меня к Морю!
И бросилась с обрыва: черная пропасть поглотила белый сполох, последний крик растаял в реве реки.
Воды Тейглина струились по-прежнему, но Кабед-эн-Араса больше не было: «Кабед-Наэрамарт» нарекли его люди; ибо ни один олень не перескочил его с тех пор, и все живое чуралось того места, и никто из людей не ходил туда. Последним из людей заглянул в то темное ущелье Брандир сын Хандира; и отшатнулся в ужасе, ибо дрогнуло его сердце, и, хотя и ненавидел он жизнь, не смог он принять там смерть, которой желал[63]. Тут обратился он мыслями к Турину Турамбару и воскликнул:
– Чего ты достоин, ненависти или жалости? Но ты мертв теперь. Я не обязан тебе благодарностью, ибо ты отнял у меня все, чем я владел или желал владеть. Но мой народ в долгу перед тобой. Кому же, как не мне, поведать им обо всем?
И он, содрогнувшись, обошел Дракона и заковылял назад к Нен-Гириту. На крутой тропе он повстречал человека – тот осторожно выглянул из-за дерева и, заметив Брандира, шарахнулся назад. Но свет заходящей луны на миг озарил лицо встречного, и Брандир признал его.
– Эй, Дорлас! – окликнул он. – Что там было? Как вышло, что ты остался жив? И что с моим родичем?
– Не знаю, – огрызнулся Дорлас.
– Странно, – сказал Брандир.
– Ну, если хочешь знать, – запальчиво ответил Дорлас, – Черный Меч заставил нас перебираться через Тейглин вброд, и в темноте. Чего странного, если я отказался? Секирой я владею лучше многих, но я же не горный козел!
– Значит, они пошли на Дракона, а ты остался? Но как же он оказался на этой стороне? Ты ведь, наверно, был тут неподалеку, и все видел?
Но Дорлас промолчал – он смотрел на Брандира исподлобья, и глаза его горели ненавистью. И Брандир вдруг понял, что этот человек бросил товарищей, от стыда утратил мужество и спрятался в лесу.
– Позор тебе, Дорлас! – воскликнул Брандир. – Из-за тебя все наши беды: ты подзадоривал Черного Меча, ты навлек Дракона на нашу голову, ты опозорил меня, ты погубил Хунтора, – а сам струсил и удрал в кусты!
Тут ему пришла новая мысль, и он гневно вскричал:
– Ведь ты мог бы хоть прийти и рассказать обо всем! Этим ты отчасти искупил бы свою вину. Принеси ты вести, госпожа Ниниэль не пришла бы сюда, не встретилась бы с Драконом, она бы теперь была жива! Дорлас, я тебя ненавижу!
– Ненавижу! Подумаешь! – фыркнул Дорлас. – Твоя ненависть бессильна, как твои советы. Да если бы не я, орки давно бы повесили тебя вместо пугала в твоем же огороде. Сам ты трус, понял?
Дорлас сгорал от стыда, и потому был еще вспыльчивей обычного. Он замахнулся на Брандира огромным кулачищем – и умер, не успев как следует удивиться: Брандир выхватил меч и зарубил Дорласа на месте. Он стоял и дрожал – ему стало дурно от вида крови. Потом Брандир отшвырнул меч и потащился дальше, тяжело опираясь на клюку.
Когда Брандир вышел к Нен-Гириту, бледная луна уже села, и ночь близилась к рассвету: восток светлел. Люди, что прятались у моста, увидели серый силуэт Брандира в слабом предутреннем свете. Кто-то изумленно окликнул его:
– Где ты был? Ты видел ее? Госпожа Ниниэль ушла, ты знаешь?
– Да, – ответил Брандир. – Она ушла. Она ушла, она не вернется! Но я принес вам вести. Слушай меня, народ Бретиля – никогда не слышал ты подобной повести! Дракон лежит мертвый, и рядом с ним лежит Турамбар. Оба они мертвы, и это добрые вести – и та, и другая.
Люди зашушукались, дивясь его речам. Иные стали говорить, что Брандир сошел с ума, но он воскликнул:
– Выслушайте меня! Я еще не все сказал. Ниниэль тоже мертва, Ниниэль прекрасная, Ниниэль, которую вы любили, которую я любил больше всего на свете! Она бросилась с обрыва Олений Прыжок[64] в клыки Тейглину. Она возненавидела свет солнца и ушла, ибо перед смертью узнала, что они были братом и сестрой, детьми Хурина. Его звали Мормегилем, а сам себя он назвал Турамбаром, скрывая свое прошлое, но имя ему – Турин сын Хурина. Ниниэлью звали мы ее, не ведая ее прошлого, но то была Ниэнор, дочь Хурина. В Бретиль принесли они тень своей черной судьбы. Здесь настиг их рок, и край сей вовек не освободится от этой скорби. Не Бретиль ему имя отныне, и не край халетрим: зовите его Сарх-ниа-Хин-Хурин, «Могила детей Хурина»!
Люди горько зарыдали, хотя все еще не могли понять, как это вышло. И многие говорили:
– Ниниэль прекрасная нашла могилу в Тейглине, пора упокоиться в могиле и Турамбару, отважнейшему из людей. Нельзя оставить нашего спасителя непогребенным. Идем, позаботимся о нем.
Когда Ниниэль бросилась прочь, Турин шевельнулся – сквозь непроглядный мрак ему послышался далекий зов возлюбленной. Но когда Глаурунг издох, тьма рассеялась, и Турин глубоко вздохнул и уснул крепким сном, ибо безмерно устал. Но ближе к рассвету сильно похолодало. Турин заворочался во сне, рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и он очнулся. Светало. Дул предрассветный ветерок. Турин вскочил на ноги. Он вспомнил, как убил Дракона, и как ему на руку брызнул жгучий яд. Турин поглядел на руку и удивился: рука была перевязана белым лоскутком, еще влажным, и ожог почти не болел.
«Странно, – сказал себе Турин. – Почему меня перевязали, а потом оставили здесь одного, в холодную ночь, на пожарище, рядом с вонючим Драконом? Что за странные дела творятся?»
Он крикнул – никто не отозвался. Вокруг было черно и страшно, и пахло смертью. Турин наклонился и подобрал свой меч – тот остался цел, и клинок сиял, как и прежде.
– Кровь Глаурунга ядовита, – сказал Турин, – но ты, Гуртанг, сильнее меня. Ты выпьешь любую кровь. Ты победил. Ладно! Теперь мне надо найти людей – я устал и промерз до костей.
И Турин пошел прочь, оставив Глаурунга гнить. Но каждый новый шаг давался уходящему все тяжелее.
«Может быть, кто-нибудь из разведчиков остался у Нен-Гирита и ждет меня, – думал Турин. – Поскорей бы очутиться дома – там меня ждет нежная Ниниэль и благой целитель Брандир!»
И вот наконец с первыми бледными лучами рассвета, опираясь на Гуртанг, он дотащился до Нен-Гирита. Люди как раз собирались отправиться за телом Турина, когда он сам вышел им навстречу.
Они в ужасе шарахнулись назад, решив, что это бродит беспокойный дух мертвеца. Женщины спрятали лица и зарыдали. Но Турин сказал:
– О чем вы плачете? Радуйтесь! Смотрите, я ведь жив! И я убил Дракона, которого вы так боялись!
Тут все набросились на Брандира:
– Дурень, что за сказки ты нам рассказывал? «Мертвый, мертвый»! Должно быть, ты и впрямь сошел с ума!
Брандир же стоял, как громом пораженный, ничего не отвечал и с ужасом смотрел на Турина.
Турин же сказал Брандиру:
– Так это ты побывал там и перевязал мне руку? Спасибо тебе. Однако какой же ты лекарь, если не можешь отличить обморок от смерти. Глупцы! – сказал он бывшим рядом. – За что вы браните его? Кто из вас отважился на большее? Он хотя бы побывал на поле битвы, пока вы тут сидели и стенали!
– Послушай, сын Хандира! – продолжал Турин. – Объясни мне, что делаешь здесь ты и все эти люди? Я ведь велел вам ждать в Эффеле. Раз уж я рискую жизнью ради вас, быть может, я имею право требовать, чтобы мне повиновались? А где Ниниэль? Надеюсь, ее-то вы сюда не привели? Она дома, под охраной надежных людей, не так ли?
Никто не ответил.
– Ну же, где Ниниэль, отвечайте! – вскричал Турин. – Она первая, кого я хочу видеть; ей первой поведаю я о деяниях этой ночи.
Все отвернулись. Наконец Брандир выдавил:
– Ниниэли здесь нет.
– Это хорошо, – сказал Турин. – Тогда я пойду домой. Нет ли здесь лошади? Или, лучше, носилок – я еле на ногах стою от усталости.
– Да нет же! – простонал Брандир. – Пуст твой дом. Ее там нет. Она мертва.
Но одна из женщин, жена Дорласа, – она недолюбливала Брандира, – завопила:
– Не верь ему, не верь ему, господин мой! Он свихнулся. Притащился и кричит, что ты, мол, умер, и это добрые вести. А ты ведь жив. Значит, и про Ниниэль все вранье, что она будто умерла, и еще похуже!
– Ах вот как? Значит, это добрые вести, что я умер? – воскликнул Турин, надвигаясь на Брандира. – Я всегда знал, что ты ревнуешь. А теперь она умерла, говоришь? И еще похуже? Что ты еще выдумал в своей злобе, косолапый? Не можешь разить оружием – так хочешь убивать ложью?
Тогда жалость сменилась гневом в сердце Брандира, и он вскричал:
– Я свихнулся? Это ты свихнулся, Черный Меч с черной судьбой! Ты, и все эти безумцы! Я не солгал! Ниниэль мертва, мертва, мертва! Ищи ее в Тейглине.
Турин похолодел.
– Откуда ты знаешь? – тихо спросил он. – Что, это твоих рук дело?
– Я видел, как она прыгнула, – ответил Брандир. – Но это дело твоих рук, Турин сын Хурина. Она бежала от тебя и бросилась в Кабед-эн-Арас, чтобы больше не видеть тебя. Ниниэль! Она не Ниниэль! То была Ниэнор, дочь Хурина.
И в этих словах Турину послышалась поступь настигающего рока, но сердце его ужаснулось и вспыхнуло яростью, не желая признавать поражения, – так смертельно раненный зверь убивает всех, кто попадется на пути, – и Турин схватил Брандира и встряхнул его:
– Да, я Турин сын Хурина! – заорал он. – Ты давно догадался об этом. Но про мою сестру Ниэнор ты ничего не знаешь. Ничего! Она живет в Сокрытом королевстве, она в безопасности! Это ты все выдумал, подлая душонка, это ты довел до безумия мою жену, – а теперь и меня хочешь свести с ума? Ты решил затравить нас до смерти, хромой негодяй?
Брандир вырвался.
– Не трогай меня! – сказал он. – И уймись. Та, кого ты зовешь своей женой, – она пришла и перевязала тебя, и она звала тебя – а ты не отозвался. Вместо тебя отозвался другой. Дракон Глаурунг. Должно быть, это он околдовал вас. Вот что он сказал перед смертью: «Ниэнор дочь Хурина, вот твой брат: он подл с врагами, предает друзей, – проклятие своего рода, Турин сын Хурина».