Но Турин ответил: «Орочьи дела в лесу за орочьи речи в чертоге!» – и снова рванулся вслед за Саэросом. А тот, не надеясь более на спасение и думая, что смерть его близка, несся, не разбирая дороги. И вдруг впереди показался поток, что бежал к Эсгалдуину в глубоком ущелье среди высоких скал; и было то ущелье таким широким, что только олень перескочит. Но Саэрос был в таком страхе, что прыгнул; однако не удержался на той стороне, и с воплем рухнул вниз, и разбился о камень в ручье. Так окончилась его жизнь в Дориате; и надолго останется он у Мандоса.
Турин взглянул на тело в потоке и подумал: «Несчастный дурень! Ведь тут я отпустил бы его обратно в Менегрот. А теперь из-за него я без вины стал преступником». И он обернулся и мрачно посмотрел на Маблунга и его товарищей, – они догнали его и стояли рядом на обрыве. Все молчали. Наконец Маблунг сказал:
– Увы! Турин, теперь ты должен вернуться с нами, дабы король рассудил твои деяния.
Но Турин ответил:
– Будь король справедлив, он признал бы меня невиновным. Но разве убитый не был его советником? Разве станет справедливый король избирать в друзья сердце, полное злобы? Я не признаю его законов и его суда.
– Нет мудрости в речах твоих, – возразил Маблунг, хотя в глубине души ему было жаль Турина. – Не станешь же ты жить вне закона? Прошу тебя как друга, идем со мной. Есть ведь и другие свидетели. Может быть, когда король узнает правду, он простит тебя.
Но Турин устал от эльфийских чертогов, и боялся, что его заточат в темницу; и сказал он Маблунгу:
– Не пойду я с тобой. Не стану я просить у короля Тингола прощения, не будучи виновным. Лучше отправлюсь я туда, где его приговор не настигнет меня. Выбирай же: либо ты отпустишь меня, либо убьешь, если ваш закон это разрешает. Вас слишком мало, чтобы взять меня живым.
Эльфы увидели по глазам Турина, что он говорит это всерьез, и расступились перед ним. Маблунг сказал:
– Довольно одной смерти.
– Я этого не хотел, но не жалею о содеянном, – бросил Турин. – Пусть Мандос судит его по заслугам; если же когда-либо вернется он в земли живых, пусть будет мудрее. Будьте счастливы!
– Будь свободен, – ответил Маблунг, – ибо этого ты желаешь. Но не стану я сулить тебе счастья, если ты продолжишь как начал. Тень лежит у тебя на сердце. Да не будет она темнее в тот день, когда мы встретимся снова!
На это Турин ничего не ответил. Он повернулся и скрылся, и никто не знал, куда он ушел.
Рассказывают, что когда Турин не вернулся на северные границы Дориата и никаких вестей о нем не пришло, Белег Могучий Лук сам явился в Менегрот искать его. Тяжко сделалось у него на сердце, когда узнал он о делах Турина и о его бегстве. Вскоре после того вернулись в свои палаты Тингол и Мелиан, ибо лето было на исходе; и когда король узнал о том, что случилось, он воссел на свой трон в главном чертоге Менегрота, и вокруг собрались все вожди и советники Дориата.
Тогда было рассказано и выслушано все, вплоть до прощальных слов Турина; и наконец вздохнул Тингол и сказал:
– Увы! Как могла эта тень пробраться в мое королевство? Верным и разумным считал я Саэроса; но, будь он жив, испытал бы он на себе мой гнев, ибо жестокими были его насмешки, и он виноват во всем, что случилось на пиру. Турин же неповинен в этом. Но то, что он опозорил Саэроса и затравил его до смерти – злодеяние, превосходящее оскорбление, и этого я оставить безнаказанным не могу. Это знак жестокого и надменного сердца.
Тингол умолк, но наконец снова заговорил, и печально произнес:
– Неблагодарным оказался мой приемный сын, и слишком высоко возомнил он о себе. Могу ли я привечать того, кто презирает меня и мой закон, и простить того, кто не желает раскаяться? Потому изгоняю я Турина сына Хурина из королевства Дориат. Буде же попытается он проникнуть сюда, надлежит привести его на мой суд; и до тех пор, пока не падет он мне в ноги и не попросит прощения, не сын он мне более. Если же кто считает решение несправедливым, пусть скажет об этом.
Все молчали. Тингол уже поднял руку, дабы произнести приговор. Но в этот миг вбежал Белег и крикнул:
– Государь, прошу слова!
– Ты опоздал, – ответил Тингол. – Разве тебя не позвали вместе со всеми?
– Воистину так, государь, – отвечал Белег, – но я задержался. Я искал одну свою знакомую. И вот наконец я привел свидетеля, которого следует выслушать, прежде чем ты изречешь свой приговор.
– Все, кто имел, что сказать, были вызваны ранее, – сказал король. – Что он может сказать такого, чего не знают те, кого я уже выслушал?
– Суди, когда услышишь, государь, – возразил Белег. – Прошу, сделай это ради меня, если только я заслужил твою милость!
– Ради тебя я сделаю это, – ответил Тингол.
Тогда Белег вышел, и ввел за руку деву Неллас, что жила в лесах и никогда не бывала в Менегроте; испугалась она огромного зала с каменными сводами и бесконечными рядами колонн, и множества глаз, что устремились на нее. И когда Тингол велел ей говорить, она пролепетала:
– Государь, я сидела на дереве… – и запнулась, смутившись перед королем, и не могла произнести ни слова.
Улыбнулся король и сказал:
– Многие сидели на дереве, но не считают нужным рассказывать мне об этом.
– Воистину, многие! – воскликнула она, ободренная его улыбкой. – И Лутиэн тоже! И в то утро я как раз думала о ней и о человеке Берене.
На это Тингол ничего не сказал, и улыбка исчезла с его лица, и он ждал, что еще скажет Неллас.
– Потому что Турин похож на Берена, – сказала она наконец. – Мне говорили, что они родичи, и что это заметно – заметно, если присмотреться.
Тут Тингол начал терять терпение.
– Быть может, – сказал он. – Но Турин сын Хурина пренебрег мною, и ты больше не увидишь его, так что нет тебе нужды до его родства. Ибо теперь я произнесу приговор.
– Подожди, государь! – вскричала она. – Прости меня. Дай мне сперва сказать. Я забралась на дерево, чтобы посмотреть, как Турин отправится в путь; и я видела, как Саэрос выбежал из леса с мечом и со щитом и напал на Турина со спины.
В чертоге зашумели. Король поднял руку и сказал:
– Твои вести важнее, чем казалось. Думай же, что говоришь; ибо здесь зал суда.
– Белег так и сказал, – ответила она, – только потому я и решилась прийти, чтобы Турина не осудили несправедливо. Он отважен, но милосерден. Они сражались, государь, сражались между собой, и Турин лишил Саэроса и щита, и меча, но не убил его. Поэтому я думаю, что он все-таки не хотел его смерти. Если он и опозорил Саэроса, то Саэрос это заслужил.
– Мне судить, – сказал Тингол. – Но то, что ты рассказала, повлияет на мой приговор.
И он подробно расспросил Неллас; и наконец повернулся к Маблунгу и сказал:
– Странно, что Турин ничего не сказал об этом тебе.
– Но ведь не сказал же, – пожал плечами Маблунг. – Поведай он все как было, по-иному простился бы я с ним.
– И приговор мой ныне будет иным, – сказал Тингол. – Слушайте все! Прощаю я все провинности Турина, ибо его оскорбили, и не он начал бой. И поскольку обидчик действительно был одним из моих советников, как Турин и говорил, Турин не должен просить у меня прощения, но я сам пошлю за ним, чтобы его нашли и привели сюда, где бы он ни находился; и призову его вернуться в мои чертоги с почестями.
Но когда прозвучал приговор, Неллас вдруг разрыдалась.
– Где же его теперь искать? – всхлипывала она. – Он ушел из наших земель, а мир велик!
– Его разыщут, – ответил Тингол.
Он встал с места, а Белег увел Неллас из Менегрота; и сказал он ей:
– Не плачь. Если Турин жив и бродит еще по земле, я найду его, пусть даже все остальные устанут искать.
На следующий день явился Белег к Тинголу и Мелиан; и сказал ему король:
– Белег, дай мне совет, ибо я в печали. Я усыновил сына Хурина, и он останется моим сыном, доколе сам Хурин не явится из мрака и не потребует своего обратно. Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я без вины изгнал Турина в глушь. Рад бы я был его возвращению, ибо я любил его.
И ответил Белег:
– Я буду искать Турина, пока не найду. Я приведу его в Менегрот, если сумею; ибо я тоже люблю его.
И тогда он отправился в путь; и по всему Белерианду, средь множества опасностей, искал он вестей о Турине, но тщетно; а меж тем прошла зима, а за ней весна.
Теперь речь снова пойдет о Турине. Он, считая себя изгоем и думая, что король станет преследовать его, не вернулся к Белегу, на северные границы Дориата, а отправился на запад, тайно покинул Хранимое королевство и очутился в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт в тех лесах жило немало людей. Они селились отдельными хуторами. Они были по большей части из народа Халет, но не признавали никаких владык; кормились они охотой и хлебопашеством, пасли свиней в дубравах и обрабатывали огороженные лесные вырубки. Но теперь многие из них погибли или ушли в Бретиль, а все, кто остался, жили в страхе из-за орков и изгоев. Ибо в те жестокие времена немало бездомных и отчаявшихся людей сбились с пути. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Эти изгои кормились тем, что можно добыть в лесу, но зимой, в голодное время, они делались опаснее волков, и те, кто еще держался за свои дома и земли, так и звали их: гаурвайт, люди-волки. И вот человек пятьдесят таких изгоев сбились в шайку и разбойничали у границ Дориата. Их ненавидели едва ли не меньше орков – среди них было немало жестокосердых подонков, готовых перегрызть глотку своим же родичам. Самым отпетым из них был некий Андрог – его изгнали из Дор-ломина за то, что он убил женщину. Были там и другие из той земли: Алгунд, спасшийся из Нирнаэт, самый старый из разбойников, и человек, называвший себя Форвегом. Форвег был главарем шайки. Белокурый, с бегающими глазами, был он высок и отважен, но вел себя недостойно адана из народа Хадора. Разбойники держались начеку и всегда, и в походе, и на стоянке, высылали дозорных, а потому, когда Турин забрел в их владения, они вскоре заметили его. Они выследили Турина, окружили его, и, выйдя на поляну, через которую бежал ручей, он внезапно увидел вокруг себя людей с обнаженными мечами и луками наготове.