— Так-так, понятно, — Гаевский что-то чиркнул в маленький блокнотик. — А скажите, г-н полковник, Александра Васильевна совсем одна жила? У неё что же, не было близких родственников?
— Как не быть? Были, конечно. Два года назад скончался её муж, мой хороший приятель. Дельный был человек, до действительного статского дослужил. А вот сынок, — полковник подался телом вперед и тревожно понизил голос, — непутёвый. Дмитрий Мелешевич. Так вот, сынок по Министерству иностранных дел служит, но так, ерунда, на самой ничтожной должности. Одно название! Но при том мот и кутила. Сущее наказание для родительницы.
— Ну, что ж, спасибо, Сергей Викентьевич, за Ваш исчерпывающий рассказ. Попрошу Вас покуда остаться для составления соответствующего протокола допроса.
Шло время. На место преступления прибыли сначала товарищ прокурора окружного суда Эггле с представителем Следственной части и секретарём, а затем и сам Иван Дмитриевич Путилин, действительный тайный советник, начальник столичной сыскной полиции. Находившийся на вершине своей карьеры пятидесятивосьмилетний Путилин был уже тяжело болен, мучился подагрическими болями, камнями в желчном пузыре и грудной жабой, однако, оставался верен давно выработанному правилу лично посещать места убийств. Начальник столичного уголовного сыска прямого участия в расследованиях уже почти не принимал, но курировал все сколь-нибудь значительные дела, вникая в детали и контролируя агентов, непосредственно занимавшихся оперативно-розыскной работой. Последнее десятилетие было для этого незаурядного криминалиста очень непростым: его много критиковали со всех сторон за разного рода попущения и ошибки, большей частью надуманные, распространялись сплетни о мздоимстве Путилина и незаконных методах его работы. Вскоре после гибели Императора Александра Второго, весьма благоволившего Путилину, Ивану Дмитриевичу пришлось выйти в отставку и с июля 1881 г. и до апреля 1883 г. он прожил вдали от столицы, не рассчитывая более сюда вернуться. Однако, молодой Государь Александр Третий скоро понял допущенную ошибку и Путилин был возвращён на прежнее место начальника столичной Сыскной полиции.
Ивана Дмитриевича Путилина сопровождал «свой доктор», хотя и находившийся вне штата полиции, но выезжавший по его просьбе на места совершения убийств. В силу своего профессионального опыта Путилин не очень доверял заключениям полицейских врачей, предпочитая, чтобы помимо штатного врача труп осматривал специалист, в чьей компетентности он не сомневался. Появился также наряд из полицейской части: ему предстояло обойти дом и поговорить с жильцами, дабы выявить потенциальных свидетелей чего-либо необычного или подозрительного, связанного с квартирой Барклай. Стало людно, по комнатам то и дело сновали полицейские. Пошла обычная следственная работа — составление протоколов осмотра места происшествия и осмотра жертвы, опрос свидетелей.
Когда, наконец, увезли завязанный в простыню труп и закончили с составлением необходимых бумаг, было устроено что-то типа летучего совещания по первым итогам расследования. Пристав сообщил о прописанных в квартире, Агафон Иванов передал показания полковника, доктор доложил о выводах первого беглого осмотра тела жертвы. Гаевский, успевший за это время поговорить с дворником Филимоном и домоправителем, сообщил следующее:
— Филимон Прохоров, уроженец села Бровки Ярославской губернии, служит дворником в этом доме три года. Видимо, он последним видел Толпыгину живой. Было это сегодня утром, в десятом часу. По словам Прохорова, он мёл двор, когда покойная прошла в мелочную лавку и в скором времени вернулась обратно. Выходила и возвращалась она через черный ход, через кухню то есть.
— А откуда он знал время? Часов-то, небось, у него нет? — подал голос Путилин.
— Да уж, конечно, нет, Иван Дмитриевич! Филимон определял время по перемещениям продавщиц цветочного магазина, что живут по третьей лестнице. Дворник говорит, что они спешат на работу к половине десятого. Цветочный магазин находится в доме Пряхина на Сенной, стало быть, выходят они примерно за четверть часа. Толпыгина появилась сразу после них, то есть примерно в девять часов двадцать минут. А вернулась минут через двадцать от силы, потому как мелочная лавка буквально за углом. Таким образом, не позднее девяти часов сорока минут она уже была дома.
— Всё это хорошо, но привязка к перемещению продавщиц в данном случае не очень строга. Осведомись-ка в мелочной лавке, — распорядился Путилин.
— Уже осведомился, ваше высокопревосходительство, — подал голос Иванов. — Я был в лавке. Продавец подтвердил, что Толпыгина была у него примерно в половине десятого, разумеется, с известной погрешностью, ну, минут в пять.
— Хорошо, убедили, — кивнул Путилин. — А как же так получилось, что Филимон мёл двор, а потом встретил полковника Волкова на парадной лестнице и взялся передать записку?
— По его словам, когда он вымел двор, то пошёл в парадный подъезд, — продолжил свой рассказ Гаевский. — Говорит, дверь, ведущая из парадного в дворницкую, покосилась и надо было её поправить.
— И правда покосилась? — с подозрением полюбопытствовал Путилин.
— Я ходил, смотрел, — заверил Гаевский. — Сейчас дверь снята с петель, Филимон утверждает, что имел намерение переставить верхнюю петлю.
— Пока хорошо. Что было потом?
— По словам дворника дверью он занялся примерно в десять часов утра. Раньше десяти, говорит, стучать не следует, поскольку господа спят ещё. И вот в начале одиннадцатого часа Филимон принял записку от полковника в отставке Волкова. Но долго в парадном дворник не пробыл. Дело в том, что во дворе случился казус: там у них во втором тупичке подвальчик-пивнушка. А рядом ящики сложены пустые из-под бутылок. Так приказчик этой пивнушки крик поднял, дескать, дворники ящики подворовывают и на растопку пускают. Ну, Филимон и побежал своим на подмогу. И было это минутами десятью позже того, как он записку у полковника принял.
— Выходит, что убийство произошло в промежутке между половиной десятого утра, когда Толпыгина вернулась в квартиру и десятью часами десятью минутами, когда на звонок полковника никто не открыл, — веско сказал товарищ прокурора, дотоле сосредоточенно писавший что-то в тетради.
— Я бы не спешил с таким выводом. — ответил Путилин. — Возможно, в то время, когда полковник звонил в дверь квартиры, горничная была ещё жива, но преступник уже проник внутрь и угрозой оружия заставил её молчать. И само убийство последовало позже.
— Да, сие возможно, но несущественно. Для нас важно, что убийство или, проникновение преступника в квартиру, произошло около десяти часов утра, а не в полдень или, скажем, не в два часа пополудни. — продолжил свои размышления Эггле. — А как преступник проник в квартиру? Есть какие-то умозаключения? Замки кто-то осматривал, окна?
— Я осматривал, — ответил Агафон Иванов. — Чёрный ход заперт. И видимо, таковым оставался во время нападения. Убийца ушёл через выход на парадную лестницу. Замки на обеих дверях — парадной и чёрной — в целости и исправности, без следов взлома и работы отмычками. Все замки открывались «родными» ключами, это несомненно.
— Немного сложно, правда, Агафон? — с улыбкой полюбопытствовал Путилин. — Если только не допустить, что жертва сама открыла дверь убийце. Отсюда задача вам, соколы мои ясные, найти мне паренька, с которым погибшая делила своё ложе. Женщина она была видная, красивая, возле такой непременно должен быть шустренький паренёк. Не рохля какой-нибудь, не увалень, а именно шустренький. Найдите и принесите мне его хоть в зубах. Хочу лично поговорить, так сказать, до составления протокола.
Последовал красноречивый кивок в сторону представителей прокуратуры. Смысл сказанного был тривиален и потому Агафон Иванов лишь понимающе кивнул:
— Так точно, ваше высокоблагородие, уж я его вам отыщу. Да только далеко ходить не придётся. Про любовника Толпыиной нам уже рассказали.
— М-да, и что же?
Вместо Иванова на этот вопрос ответил Гаевский.
— Как сказал домоправитель, — сыщик заглянул в свой крошечный блокнотик, — по фамилии Анисимов, у Толпыгиной был дружок, некто Влас Дмитриев. Служил приказчиком в хлебной лавке здесь же, в «яковлевке». Месяц назад уволился и вроде бы устроился где-то на Апраксином дворе.
Апраксин двор, а в просторечии «Апрашка», был своеобразным криминальным сердцем столицы, настоящим городом в городе. Он только именовался «двором», на самом же деле это был внушительных размеров квартал в центре Санкт-Петербурга, в непосредственной близости от роскошного Невского проспекта. В неимоверных трущобных переулках и тупичках «Апрашки» сосредоточилась разнообразная мелочная торговля, зачастую маскировавшая торговлю краденым, сводничество и разного рода нелегальные промыслы от подделки документов до перелицовки ворованных шуб. Эта клоака являлась местом бурной предпринимательской деятельности мазуриков всех мастей, средой обитания городской бедноты и самого настоящего человеческого сброда. В глазах петербургского полицейского того времени работа в Апраксином дворе характеризовала человека с наихудшей стороны.
— Что ж, очень хорошо. Вот и доставьте мне этого Власа Дмитриева. — сказал Путилин. — А заодно ответьте господину товарищу прокурора окружного суда, что там с окнами?
— Окна с зимы не открыты и покуда немыты. Стёкла целы, форточки — закрыты изнутри, подоконники внутри и откосы снаружи подозрительных следов не имеют, — скороговоркой отрапортовал Иванов. — Полагаю, проникновение с улицы через окна можно отбросить как совершенно нереальное.
— Я понял, — подытожил Эггле, быстро что-то записывая в своей тетради. — Исходим из того, что либо убийца имел ключи, либо погибшая сама открыла ему дверь. Тут без вопросов. Но мне представляется чрезвычайно важным вопрос о мотиве убийства. Чего преступник хотел добиться содеянным?
Возникла пауза. Вопрос был вовсе не так прост, как мог показаться, а потому никто из присутствующих не спешил с ответом.