Прошло дней десять с приезда Бобби Ли Тейлора, и наконец мама решила сходить его послушать. Тётя Мэй сказала, что устала на работе и хочет спать, но мама боялась спускаться с холмов ночью вдвоём со мной. В конце концов тётя Мэй сказала, что, так уж и быть, пойдёт, и после ужина мы все спустились в город.
На дворе стоял уже апрель, но дождей пока не было. Запоздавшие мартовские ветры подметали холмы и прочёсывали сосны. Вечер был пасмурный: облака весь день то появлялись, то исчезали, но в конце концов остались на ночь. Однако на дождь их не хватало. Казалось, им никак не удаётся собраться в одну большую тучу, чтобы наконец что-нибудь предпринять.
Люди всё ещё приходили послушать Бобби Ли Тейлора, и тем вечером на Мэйн-стрит было довольно много народу. Мама теперь мало кого знала, но у нас с тётей Мэй было много знакомых. Я здоровался с ребятами из школы, а взрослые приветствовали тётю Мэй и кивали ей. Большинство знакомых тёти Мэй были моложе её, но нам встретились и несколько пожилых женщин, тоже работавших на заводе под её началом.
Пикапы парковались по всей улице, въезжая колёсами в сточную канаву, и из кабин вылезали женщины и маленькие дети. К тому времени, как мы дошли до конца Мэйн-стрит, я повеселел. Мне и раньше хотелось посмотреть на Бобби Ли Тейлора, но мама и тётя Мэй долго сомневались, идти или нет. Если не брать походы в кино, это был один из немногих вечеров, когда мне удалось выбраться из дома. При виде всех этих людей мама и тётя Мэй тоже оживились, и я слышал, как они болтают и смеются позади меня. По пути мы то и дело останавливались, потому что мама давно не была в городе и ей хотелось взглянуть на витрины.
Люди толпились возле шатра, болтали с приятелями, а на школьном дворе продавали шипучку. Мои однокашники, которые весь день провели в школе, теперь заглядывали в школьные окна снаружи. Я сперва подумал, что это глупо, но потом мне стало интересно, как выглядит мой класс ночью, и я тоже пошёл посмотреть, и увидел пустые парты в свете от шатра, а сама комната казалась невероятно тихой для школьного класса. Даже некоторые старшеклассники, учившиеся у мистера Фарни, заглядывали в окна своего класса и говорили друг другу, что там как будто живут призраки.
Мы вошли в шатёр и заняли места недалеко от сцены. Из-за стульев и опилок внутри пахло совсем как на лесопилке в окружном центре. На шестах, поддерживающих тент, развесили фонари, и в шатре было светло как днём. Сцена была примерно в шести рядах от нас. Вдоль её края и на крышке пианино лежали крупные белые цветы.
У края сцены водрузили что-то вроде кафедры, на которую ораторы кладут свои записи, но на этой лежала большая чёрная книга — должно быть, Библия.
К половине восьмого люди начали заполнять шатёр. Они рассаживались по местам, но продолжали болтать между собой. Пустых стульев вокруг нас оставалось всё меньше. Я заметил и пару мужчин, но они были уже старики и держали на коленях внуков. Когда я огляделся, оказалось, что шатёр полон, а потом тётя Мэй пихнула меня локтем. На сцену поднялся мужчина в солидном костюме. Следом за ним вышла женщина и села за пианино. Мужчина был запевалой — он предложил нам для начала «всем вместе, дружно» спеть какую-то песню, которую я раньше не слышал.
И грешник станет свят, лишь только примет крест,
И грешник станет свят, лишь только примет крест,
И грешник станет свят, лишь только примет крест,
Неси свой крест и обрети приют на Небесах.
Неси, неси этот крест,
Неси, неси этот крест,
Неси, неси этот крест,
Неси, неси этот крест во имя Иисуса.
Пел он громко, и люди подхватили. Когда мы допели, он заметил, что многим хочется спеть ещё раз, и тогда женщина за пианино сыграла первые несколько тактов, и все снова запели. Запомнить песню было легко, и во второй раз я уже пел вместе с ними. У песни был удачный ритм, на который ложились почти любые слова. Во второй раз пианистка играла быстрее, и под конец все выдохлись, держались за своих соседей и улыбались.
Человек на сцене тоже улыбнулся и поднял руки, показывая, чтобы все сели и затихли. Скрип стульев прекратился не сразу, так что он выждал. Когда он снова заговорил, его лицо изменилось и теперь казалось грустным.
— Друзья мои, так чудесно было посетить ваш город вместе с Бобби Ли. Столь многие из вас пригласили нас в свои дома, чтобы разделить с нами скромную трапезу. Благослови вас всех Господь, друзья мои. Да прольют Небеса на вас свой свет — как на христиан, так и на грешников, ибо мне трудно провести различие. Все вы мои братья.
Сейчас уже нет необходимости представлять вам Бобби Ли. Он сумел сделаться вашим другом, вашим кумиром. Мне не пришлось уговаривать вас полюбить его. Истинного христианина любят все. Даже грешники уважают его. Надеюсь, что сейчас в вас больше любви, чем уважения к этому избранному мальчику. Друзья мои, скажу вам от всего сердца: я искренне верю, что так оно и есть. Но довольно моих речей. Встречайте вашего Бобби Ли.
Он отошёл к краю сцены, кашлянул и сел рядом с пианино. Ещё несколько секунд мы ждали, пока появится Бобби Ли. Все сидели в молчании и не сводили глаз со сцены.
Когда он вышел, вокруг зашептались: «А, вот и он», «Бобби Ли», «Да, из Мемфиса», «Тсс, слушайте». Я думал, что Бобби Ли окажется мальчиком, как и говорили, но на вид ему было лет двадцать пять. Я удивился, почему же он не на войне, раз подходит по возрасту. Он был такой тощий, что одежда на нём висела. Но одет он был хорошо, на нём был добротный спортивный пиджак с брюками другого цвета и широкий галстук, на котором я насчитал не меньше шести разных цветов.
Но ещё раньше его худобы и одежды я увидел его глаза. Они были голубые, но такого оттенка голубого я никогда раньше не видел. Казалось, этими ясными глазами он может, не щурясь, смотреть хоть на самый яркий свет. Щёки у него были не пухлые, как у детей, а впалые. Верхняя губа, хоть и не особенно тонкая, была едва заметна из-за длинного узкого носа, кончик которого как будто свисал на неё. Светлые волосы Бобби Ли были зачёсаны назад и падали на шею.
С минуту он молчал, только открыл Библию и стал искать нужную страницу. Найдя её, кашлянул и ещё с минуту оглядывал собравшихся. Всем вокруг сделалось не по себе. Слышно было, как люди ёрзают и деревянные стулья поскрипывают под ними. Бобби Ли снова обвёл толпу взглядом, прочистил горло и заговорил. Голос у него был громкий, но вместе с тем как будто доносился издалека.
— Мы снова собрались здесь, и нас ждёт ещё один чудесный вечер обращения и спасения. Перед тем как выйти к вам, я молился о том, чтобы свидетельств было в изобилии. Я молился о том, чтобы новые заблудшие души склонились перед величием Ии-исуса Христа. Я чувствую всей душой, что мои молитвы будут услышаны, что грешники смирятся пред Ним во сто крат. Ему всё равно, кто ты есть. Ему всё равно, богат ты или беден. Ему всё равно, дитя ты или старец. Ему важно лишь то, что у тебя есть душа и ты можешь отдать её Ему. Только это заботит Ии-исуса. Поверьте мне, друзья мои, только это. Чего ещё Ему желать? Ему не нужны богатства земные. Они ведут к страстям. Он не желает ничего. Он владеет Вселенной. А чем владеет каждый из вас? Машиной, что превращается в орудие убийства, когда вы садитесь за руль, опьянённые вином? Домом, который легко может стать прибежищем порока? Делом, которое приносит земные богатства, ведущие ко греху?
Наш народ ведёт сейчас смертельную борьбу с дьяволом. Юные девушки отплясывают с моряками и солдатами, и кто знает, что ещё творится на военных базах. В клубах поддержки армии[6] в наших городах девушки занимаются древнейшей профессией прямо у нас на глазах. Жена самого президента принимает участие в этих действах. Думаете, когда они пляшут, они помнят об Ии-исусе? Можете поспорить на что угодно, что нет. Я как-то раз проверил. Я танцевал с девушкой и спросил её: ты думаешь об Ии-исусе? — и она оттолкнула меня. Она не уразумела, как это важно, и потому оттолкнула меня. Так я понял, что я посланник Ии-исуса и что Ии-исусу нет места на танцплощадке. Нет, сэр, это площадка для игрищ дьявола.
Но у наших дверей и другая страшная угроза. Наши юноши и мужчины сейчас на другом берегу океана. Не забыли ли они Ии-исуса? Пребывает ли Он рядом с ними в окопах? Ведут ли они чистую христианскую жизнь? Они блуждают в землях, где правят наши враги, нечестивые владыки. Повсюду вокруг них резня и кровопролитие, при виде которого Ии-исус Христос проливает слёзы раскаяния о том, что он вообще населил землю. Я не говорю, что в этом нет необходимости. Отнюдь, это очень важно, но что за мужчины вернутся назад, в свои дома? Что за мужчины будут сидеть у очага, заботиться о ваших семьях, жениться на вас? Может, они не помнят даже имени Ии-исуса. Готовы ли вы к этому, боретесь ли вы с этой напастью прямо сейчас, пишете ли вы письма, несущие имя Ии-исуса, которые наполнят ваших отцов и мужей новой преданностью Ему? Ах, женщины Америки терпят поражение. С каждым днем всё больше солдат, моряков и морпехов, полковников, рядовых и лейтенантов сходятся с чужестранками и даже женятся на них! Хотите ли вы, чтобы ваш сын вернулся домой с женой-чужестранкой, а чего доброго, и язычницей? Этот крест должны нести вы, женщины, потому что вы были глухи к словам Ии-исуса. Хотите ли вы, чтобы в вашем доме поселилась китаянка, чтобы она заботилась о ваших внуках и кормила их своей грудью? Грехи вашего мужчины могут в будущем стать вашим бременем. Подумайте об этом, когда будете писать ему следующее письмо. Напомните ему чудесные слова из Библии, из Матфея, из Книги Бытия.
Теперь я задам вопрос вам. А вы сами? Верны ли вы своим мужчинам, пока их нет рядом? Правда прекрасный случай вырваться на свободу и творить что пожелаете? Сегодня женщины повсюду — у станков на фабриках и за рулём автобусов в городах. Они ходят куда им вздумается, пляшут и шляются по военным базам, разъезжают на поездах и по автострадам, и некому удержать их. Дьявол искушает этих женщин, заманивает их в свою сеть. Боретесь ли вы с дьяволом или поддаётесь его соблазнам?