Где-то в задних рядах послышался женский плач, и люди начали было оборачиваться, чтобы посмотреть, кто плачет, но сообразили, что этого делать не следует. Когда скрип стульев затих, Бобби Ли продолжил:
— Ага, мы слышали голос, глас в пустыне. Она не страшится Ии-исуса, она ищет Его сострадания. Сколько ещё среди вас, женщины, сдерживают слёзы покаяния? Не бойтесь. Пусть Ии-исус узнает, что вы сожалеете. Плачьте и взывайте к Его милосердию.
Следом за другими заплакала и женщина, сидевшая рядом со мной. Ей было лет шестьдесят пять, и я был уверен, что уж она точно ни в чём таком не виновата.
— Ии-исус слышит эти слёзы раскаяния. Он радуется в царствии Своём. Истинное раскаяние — только это и нужно, друзья мои, ничего больше. Прольём же наши сердца перед Ним. Тогда мы увидим свет, тогда мы познаем истинное чувство.
В переднем ряду женщина вскрикнула «о Господи!» и рухнула на колени в опилки. Бобби Ли Тейлор потел. В шатре стало жарко и душно, как будто в воздухе висел сигаретный дым, хотя я знал, что никто не курит. Где-то сзади вскрикнул кто-то ещё, но я не смог разобрать слов. Крик начался высоко и громко и перешёл в подобие стона. Во всём ряду рядом со мной глаза у людей сияли. Только одна старая женщина обхватила голову руками. Она рыдала.
— О, это ли не чудо, друзья мои. Слёзы для Господа. Ему всё равно, кем вы были. Ему нужна лишь новая душа в стадо Его. Я молился о том, чтобы сегодня вечером мы увидели чудесные обращения. Сбываются мои молитвы, друзья, о, как они сбываются! Ии-исус с нами сегодня. Он чувствует, что истинно верующие просят о новом рождении. Он готов принять своих новых агнцев в кошару.
Теперь давайте споем «Благодатную скалу», и пусть каждый из тех, кто почувствовал новое рождение в своей душе, взойдёт сюда ко мне. Ии-исус чихать хотел на то, как вы жили прежде. Он готов простить и забыть. Он примет вас с распростертыми объятиями. Вы нужны Ему. Попробуйте жизнь с Ии-исусом — и вы увидите, какой чудесной она может быть. Каким отрядом крестоносцев станут те из вас, друзья мои, кто пожелает принести Ему обет и будет сражаться за Него. Нам здесь ни к чему трусы, нам нужны преданные христиане. Идите сюда и родитесь заново, друзья мои. Давайте же склоним головы и будем петь.
Пианистка начала мелодию, и все запели. Я смотрел на Бобби Ли. Его губы были плотно сжаты, он тяжело дышал.
Благодатная скала
Мне спасение даёт…
Я услышал шорох шагов по опилкам. Потом раздался голос Бобби Ли:
— Вот, вот они встают с мест и идут сюда. Почему бы вам не присоединиться к ним, друзья мои. Почему бы не снять бремя с ваших заблудших сердец.
Я услышал, как встала женщина рядом со мной. По всему шатру слышался скрип стульев.
От греха, порока, зла
Я в ней вижу свой оплот…[7]
— Что за чудесный вечер для Него! Друзья мои, какое поражение терпит сегодня дьявол! Я вижу, как они идут сюда, и старые, и юные. Я вижу истинную веру в их глазах. О, почему бы и вам не последовать за ними. Разве не чудесно будет, если большая толпа соберется здесь и принесёт Ему великую клятву?
Снова заскрипели стулья, и новые шаги послышались в проходе. Кое-кто рыдал на ходу.
— Давайте ещё раз повторим припев, друзья. Некоторые из нас ещё не приняли решения. Не упускайте эту возможность. Решайтесь, пока мы споём ещё раз.
Снова вступило пианино, и все запели тише и медленнее. Слышны были ещё шаги, но не так много, как раньше.
Когда мы допели, Бобби Ли сказал:
— Вот они. Они хотят посвятить себя Ии-исусу. Дадим нескольким из них слово. О, какой чудесный поворот в их жизни произошёл этим вечером.
На сцене собралось довольно много людей. В основном это были женщины, но и несколько старших мальчиков из класса мистера Фарни тоже поднялись на сцену и теперь неловко переминались с ноги на ногу. Всего их набралось человек пятьдесят.
Бобби Ли взял за руку женщину и подвёл её к микрофону. От страха она закусила нижнюю губу. Он попросил её о свидетельстве.
— Меня зовут миссис Олли Рэй Уингейт, я живу здесь, в городе. — Она прервалась, чтобы откашляться и придумать, что сказать. — Я уже давно… уже давно чувствовала, что мне нужна помощь Иисуса. Многие мои друзья уже приходили сюда и рассказали мне. Я рада, что набралась храбрости свидетельствовать, и… и я надеюсь, что те из вас, кто ещё не выходил сюда, успеют решиться, пока Бобби Ли не уехал.
Она расплакалась, и Бобби Ли отвёл её от микрофона.
— Это ли не вдохновенная речь? Теперь послушаем эту даму.
Пожилая женщина, которая сидела рядом со мной, вышла вперёд и заговорила:
— Тут меня многие знают. Я держу бакалею на Мэйн-стрит. Но, друзья и соседи, я скажу вам, что ещё никогда не переживала ничего подобного. Я покорилась Господу, я отдалась на Его суд и надеюсь, что Он простит мои прошлые грехи. Я хочу раскаяться и быть обращённой на Его путь. — Слёзы снова потекли по её щекам. — Я хочу гулять по Райскому саду рядом с Ним. Наш Бобби Ли подарил моей жизни новый смысл. Я чувствую в душе что-то такое, чего никогда прежде не переживала. Понадобился Бобби Ли, чтобы имя Рэйчел Картер попало в списки обращённых. Пятьдесят лет я мечтала собраться с духом и свидетельствовать, но никто не мог придать мне сил, пока не появился этот благочестивый молодой человек.
Бобби Ли отвёл её от микрофона.
— Миссис Картер, спасибо, что открыли нам своё сердце и показали, каково это — впустить свет в глубину души. Видите, друзья, больше ей не нужно бояться, теперь она может храбро встретить взгляд любого христианина.
Следующим был мальчик из класса мистера Фарни. Он уставился на микрофон и с усилием проглотил слюну. Бобби Ли сказал:
— Не бойся Ии-исуса, мальчик.
— Меня зовут Билли Сандей Томпсон, я учусь в восьмом классе. Э-э, просто я хотел сказать, что рад посвятить себя Иисусу и рад, что наконец решился, потому что я уже давно чувствовал, что Иисус мне нужен.
Он потупился и отступил назад.
— Друзья, то были слова младенца, тогда как многие старцы боятся выйти сюда. Послушайте его, те бабушки и дедушки, что ещё не набрались храбрости. Разве всем вам не было бы лучше, если бы вы произнесли свидетельство в таком юном возрасте? Господь может прибрать вас в любое время, а вы не готовитесь к этому великому дню.
Выступили ещё несколько человек, но кое-кто, казалось, не знал, куда себя девать. Малыши, чьи матери стояли на сцене, начали хныкать, и Бобби Ли сообразил, что со свидетельствами пора закругляться. Он подал знак пианистке и напомнил нам о ящике для пожертвований в глубине шатра, единственном источнике поддержки этих молитвенных собраний, а затем сообщил, что завтра вечером выступит с новым посланием, которое стоит услышать всем, а если кто-то не сможет прийти завтра вечером, хотя он надеется, что все смогут, то он пробудет в городе ещё весь понедельник.
Пианистка заиграла какую-то быструю песню, и Бобби Ли и все собравшиеся на сцене покинули шатёр через маленькую щель в задней стене. Пока они выходили один за другим, люди в зале тоже стали расходиться. Они останавливались поговорить в проходах и в конце рядов, так что нам с мамой и тётей Мэй не сразу удалось выбраться наружу. Когда мы добрались до выхода, пианистка уже не играла, а запевала убирал со сцены белые цветы.
Снаружи было намного прохладнее. Я глубоко вдохнул. По всему школьному двору и вдоль улицы стояли люди, беседовали и пили шипучку, купленную с уличного прилавка. Мы направились в сторону дома, но какая-то знакомая тёти Мэй с завода остановилась и заговорила с ней. Ей было с нами по пути, так что мы пошли по Мэйн-стрит все вместе.
Женщины и дети забирались в свои пикапы, стоявшие на обочине, заводили моторы, включали фары. Прохожие отпрыгивали в сторону, пропуская автомобили. Иногда дети вставали на дороге, раскинув руки, и притворялись, что не дадут проехать, но, когда машина приближалась, со смехом разбегались. Мне захотелось оказаться на месте одного из тех детей, что сидели в кузовах, свесить ноги за борт и почувствовать, как меня обдувает ветер. Разве что в дождь не очень-то покатаешься в кузове.
Знакомая тёти Мэй оказалась любительницей поболтать. Сначала она завела разговор о фабрике — она, мол, и подумать не могла, что в таком возрасте ей придётся работать, да ещё и на заводе, это ведь мужское дело. Её сын, рассказывала она, сейчас служит на каком-то острове в Тихом океане и пишет ей оттуда, как гордится, что она работает на военном заводе. С жалованьем сына и тем, что она зарабатывала сама, у неё было столько денег, сколько она в жизни не видела, но слова Бобби Ли её взволновали. Она заявила, что в следующем письме напишет сыну что-нибудь о Бобби Ли, это ведь такой чудесный человек, избранный Богом, и её сын должен узнать, что говорил Бобби Ли о юношах за морем, чтобы не натворить глупостей, потому что, объясняла она тёте Мэй, не больно-то ей охота нянчить китайчат и смотреть, как их подозрительная мамаша расхаживает по дому. Она спросила меня, понравился ли мне Бобби Ли, и я ответил, что понравился, и про себя восхитился, как здорово ей удаётся говорить так долго без передышки и ничего не забывая, вот бы и нам так на уроках. Она вышла на сцену во второй вечер после приезда Бобби Ли. Она свидетельствовала каждый раз, когда в город приезжали проповедники, потому что, как она сказала, много не бывает. Она спросила, почему никто из нас не вышел, и тётя Мэй сказала ей, что мы ещё не надумали. Надо бы поторопиться, сказала женщина, потому что Бобби Ли пробудет тут всего несколько дней, а лучше быть у Бога на хорошем счету, а то вокруг только и слышно, что Гитлер вот-вот сбросит на нас бомбу.
Мы попрощались с ней на улочке у подножия холмов. Когда она ушла, тётя Мэй что-то сказала о ней маме, но я не расслышал. Когда мы дошли до дома, все огни в шатре уже погасли и последние пикапы заводились и трогались с места. В следующий раз я увидел Бобби Ли, когда тот уезжал из города и мисс Мур вывела нас на школьный двор, чтобы его проводить.