Мама выглядела немного слабенькой, но, увидев меня, обрадовалась. Я не думал, что в доме найдется поесть – после того, что́ она при мне говорила Папке. Она сказала, что грабли и кое-какие семена он продал, и на это они купили немного еды. А потом умолкла. Когда Тетя Мэй рассказала ей обо мне в школе, она ответила:
– Это славно, – и вновь смолкла.
Все время, пока я ел, она просто смотрела в стену и водила пальцем по клеенке. Тетя Мэй, казалось, понимала, что разговаривать ей не хочется, поэтому и я ничего не стал говорить. Тише я за всю свою жизнь не ел, но грустно мне при этом не было. Я думал, что о властях штата Миссис Уоткинз мне сказала просто для того, чтоб меня напугать, а сама собиралась зайти в пустую комнату, чтобы расправиться со мной единолично. Интересно, что бы она мне сделала, не упади она и не ушибись. Интересно, что она поделывает сейчас в больнице. Ну, во всяком случае, чтоб это разузнать, проведывать ее я не пойду.
Немного погодя я услышал, как по задним ступенькам поднимается Папка. Едва уловив его шаги, Мама вскочила из-за стола и ушла наверх. Как только он открыл заднюю дверь, я услышал, как она другую дверь наверху закрыла. Папка подошел к раковине и вымыл руки, и вскоре весь кран уже был в глине, а в слив текла желтоватая гуща, а не вода. Руки он вытер о посудное полотенце и подошел к плите. Пока заглядывал в кастрюли, я посмотрел на Тетю Мэй, а та пристально глядела в чашку перед собой, и на лице у нее ничего не было написано. Он наполнил себе тарелку, подошел и сел за стол. Посмотрел на меня и поздоровался, а я ему кивнул и попробовал заговорить, но стоило мне открыть рот, из горла ничего не вылетело. Мне стало стыдно и захотелось оказаться наверху с моим поездом или на переднем крыльце, или еще где-нибудь, только не тут, где я был.
Должно быть, Тетя Мэй заметила, какое у меня лицо, потому что сказала:
– Давай выйдем, – и мы ушли из кухни. На крыльце я сел на ступеньки, а Тетя Мэй в кресло – туда же, где она сидела, когда я вернулся домой. Внизу в городке дом Миссис Уоткинз стоял весь темный. Свет в нем не горел, значит, Мистер Уоткинз, должно быть, с нею. Интересно, подумал я, а штат платит учителям, если они болеют? Кроме того, что Миссис Уоткинз не работает, я думал еще о больничных счетах, которые ей придется оплачивать. Подумал, как наверняка станет тревожиться Мистер Уоткинз, раз у него жена не в школе. Интересно, он раздобудет себе работу где-нибудь в городке?
Сегодня вечером было не так, как вчера, когда у нас в долине все было тихо. Поднялся ветерок, и скоро он задул настоящим ветром. Славно было сидеть на ступеньках и смотреть, как перед небом на дальних горках качаются сосны. Я перевел взгляд на Тетю Мэй. Желтые волосы у нее мотались перед глазами, но она не шевельнулась, чтоб их поправить. Свой взгляд она не отрывала от городка – не знаю, от какой именно его части. Глаза ее просто смотрели на городок внизу.
На крыльце стемнело после того, как луну начало заволакивать облаками. Вскоре в небе уже осталось только белое свечение, покрытое серым дымом. Видно было, как тени туч на горках быстро перебегают через всю нашу долину. Скоро небо уже наполнилось серым дымом с юга, и стало похоже, будто нашу долину накрыли серой крышкой. У дальней горки зарокотало и раскатилось по всему небу, пока дом не вздрогнул. Небо освещалось и гасло, словно какая-нибудь вывеска на Главной улице, только без цвета – лишь серебристое свечение. Поднялся такой прохладный ветерок, какой обычно дует перед началом дождя, и скоро уж я услышал первые крупные капли на крыше крыльца, и ощутил, как они бьют мне по коленям. В глину они ударялись с непрерывным топотом, а шлак от них сверкал.
Мы с Тетей Мэй встали и зашли в дом. Я поднялся к себе в комнату и сел на кровать, и стал смотреть, как под дождем качаются сосны, и думать о том, что день начался так скверно, а завершился так неплохо.
Четыре
Война уже сколько-то шла, когда Папка получил свою повестку от призывной комиссии. Воевать ему не полагалось, но его более-менее призвали. Мама, я и Тетя Мэй пошли провожать его к поезду, и когда он уходил – Маму поцеловал и заплакал, и я первый раз в жизни увидел, чтоб мужчина плакал. Поезд тронулся, а мы стояли и смотрели, как он уезжает, и Мама все глядела ему вслед долго, когда он и за горкой уже скрылся.
Почти все парни в городке тоже ушли. Кое-кто из них вернулся, когда война окончилась, а некоторые нет. Вдоль той улицы, что тянулась за Главной, почти все механические мастерские опустели. Много аптек и бакалей забили досками, а на окнах написали: «Закрыто на время». На свою переднюю дверь мы вывесили флаг, у нас-де служат, как почти все. Такие видно было на любой улице, даже на той, что к северу от городка, где жили все богатеи, но там не очень много.
В городке стало ну очень тихо. Потом у реки выстроили военный завод – небольшой, просто фабрику винтов. Многие женщины из городка устроились туда работать, потому что мужчины почти все ушли. Среди них была и Тетя Мэй, и ее сделали контролером секции. Каждое утро, когда я уходил в школу, она шла со мною в городок, в брюках и косынке, с металлической обеденной коробкой. Она была на этом заводе чуть ли не старше всех, но работа ей выпала получше, чем у многих других помоложе.
Мама осталась дома и присматривала за маленьким акром того, что Папка высадил на горке. Она говорила, что он в каждом письме ей про это напоминал: чтоб она об участке заботилась и сообщала ему. У него там было два рядка капусты, размером не больше бейсбольных мячей, а всего остального я так и не разобрал, потому что оно под землей так и сгнило, когда Мама забыла его выкопать.
Теперь я свой четвертый класс закончил и уже почти полтора года учился у Мисс Мор. Миссис Уоткинз вернулась учить с первого по третий классы после того, как ее полгода не было. Мы с нею каждый день встречались в коридоре, но всегда смотрели в разные стороны. Я определял, когда она приближается, по тому, как потешно звучали у нее шаги от того, что она хромала. Когда она только вернулась, одна нога у нее была еще месяц в гипсе. Она и выглядела такой негнущейся, и на нее она старалась наступать легонько.
Мисс Мор дамой была приятной, а описать ее хорошенько не выйдет. Она ничем особенным не отличалась от всех остальных. Но мы с нею ладили, и отметки у меня стали получше, чем когда бы то ни было у Миссис Уоткинз.
Делать никому особо было нечего, раз отцы, мужья и кавалеры ушли, поэтому все ходили в кино. Даже по воскресеньям там было битком, а ведь в это время проповедник собирал свои вечерние встречи. Мистер Уоткинз пытался закрыть кинотеатр по воскресеньям с шести часов, но залом владел брат шерифа, и с прошением мистера Уоткинза что-то произошло. Там показывали много фильмов в «Техниколоре»[14], которые нравились Маме, мне и Тете Мэй. В городок нам кино привозили где-то через месяц после того, как его крутили в столице, и программа менялась трижды в неделю. Черно-белого кино мы тоже много смотрели, но там в каждом, похоже, снималась Бетти Дейвис. Маме и Тете Мэй она нравилась, и я слышал, как они плачут рядом, когда она играла близняшку, которая тонула, а другая близняшка стягивала у нее с пальца колечко, чтобы сделать вид, будто она – та, что утонула, и выйти замуж за кавалера той. Риту Хейворт тоже показывали, но она всегда в «Техниколоре» была, а волос рыжее, чем у нее, я никогда и не видел. Еще мы видели Бетти Грейбл в том фильме про Кони-Айленд. Похоже, что место это было замечательное, и Тетя Мэй мне сказала, что бывала там, это где-то на побережье Залива.
Немного погодя по всему городку стали появляться афиши, что будет бдение[15]. Но организовал его не наш проповедник, как обычно, потому что наш злился из-за того, что к нему в церковь ходят плохо. Мне это показалось ошибкой, потому что горожане у нас бдения любили и ни одного не пропускали. Со всех окрестных горок к тому же собирались и из главного города округа приезжали, когда проповедник какого-нибудь евангелиста каждый год нам выписывал.
Поперек Главной улицы протянули веревку от одного дома к другому. А с веревки свисал большой плакат на полотне, где говорилось:
СПАСЕНИЕ! СПАСЕНИЕ!
Приидите слушать волнующее послание каждый вечер
БОББИ ЛИ ТЕЙЛОР
из Мемфиса, Теннесси
ДВЕ НЕДЕЛИ! ДВЕ НЕДЕЛИ!
Шатер на 2000 мест Пустырь в конце Главной улицы
НАЧАЛО 23 МАРТА В 7.30 ВЕЧЕРА
В витринах магазинов тоже объявления вывесили, поэтому трудно было ничего не знать, если умеешь читать. Проповедник рассвирепел, и весь городок это понимал. Он не замечал плаката, висевшего над Главной улицей. Не смотрел в витрины, если там были объявления. В газете несколько дней спустя напечатали извещение, что с 23 марта и следующие две недели проповедник проводит в церкви Библейские собрания – каждый вечер в 7.30, и посещать их приглашаются все.
Я понимал, что никто в долине у нас не намерен ходить ни на какие Библейские собрания к проповеднику, когда можно послушать хорошую музыку и лучше провести время на бдении. 23 марта наступало недели через две, и проповедник каждый день печатал свое извещение, где говорилось, что к нему съедутся специалисты по Библии отовсюду, чтобы выступать о Библии и объяснять весь смысл Священного Писания. И что ни день по всему городу появлялось еще и еще больших афиш, гласящих о великом бдении Бобби Ли Тейлора.
Однажды на пустыре в дальнем конце Главной улицы появились какие-то цветные и взялись корчевать там пни. Было это совсем рядом со школой, поэтому Мисс Мор, которой всегда нравились экскурсии, разрешила нам выйти наружу и посмотреть то, что она называла «корневыми системами» пней. За цветными мы наблюдали где-то с час, а потом заявился проповедник и велел им убираться с общественной земли, пока он шерифа не вызвал. Те испугались, побросали свои инструменты и ушли. Проповедник посмотрел с минуту, как наш класс сидит под деревьями, и тоже ушел.