Грешники святыми станут, если крест свой понесут,
Грешники святыми станут, если крест свой понесут,
Грешники святыми станут, если крест свой понесут,
Несите – в раю место будет вашим.
Неси, неси свой крест, неси, неси свой крест,
Неси, неси свой крест, неси, неси свой крест за Иисуса.
Сам мужчина пел громко, и люди тоже громко пели. Он видел, что им хочется спеть еще разок, поэтому женщина сыграла первые несколько тактов, и все запели сызнова. Песню легко было выучить, и я с ними во второй раз ее тоже спел. У нее оказался хороший ритм, под него почти любые слова можно подстроить. Вторично женщина играла ее быстрее, и когда допели, все запыхались – хватались за своих знакомых рядом и улыбались.
А на помосте мужчина улыбнулся и воздел руки, чтобы все расселись и успокоились. Люди не сразу прекратили скрипеть стульями, поэтому он выждал. А когда заговорил снова, лицо у него поменялось и стало грустным.
– Чудесно побывать в этом городке с Бобби Ли, друзья мои. Столько из вас приглашало нас к себе домой и делило с нами свои скромные трапезы. Господи благослови всех вас, друзья мои. Да воссияют вам небеса, равно христианам и грешникам, ибо трудно мне провести между ними черту. Все вы – братья мои… Мне уже нет нужды представлять вам всем Бобби Ли. Он стал вашим другом, идолом вашим благодаря своим собственным деяниям. Мне, со своей стороны, не понадобилось вас уговаривать его любить. Преданного христианина любят все. Грешники уважают такого. Надеюсь, что теперь к этому избранному мальчику все питают больше чувства любви, нежели уважения. Друзья мои, я могу честно сказать, что от всего сердца верю – так оно и произошло. Но хватит уже мне тут. Вот ваш Бобби Ли.
Мужчина средних лет перешел к краю помоста, кашлянул и сел возле пианино. Несколько секунд нам пришлось ждать, пока Бобби Ли выйдет. Все молчали, ждали. Смотрели прямо перед собой на помост.
Когда он вышел, стало слышно, как люди между собой переговариваются:
– О, вот и он… Бобби Ли… Да, из Мемфиса… Тш-ш, слушайте.
Я думал, Бобби Ли окажется мальчиком, как сказали, но на мой глаз было ему лет двадцать пять. Я так и не понял, почему он не на войне, раз совершеннолетний. Одежда на нем висела, поскольку был он довольно тощ. Но одежда хорошая – добротный спортивный пиджак и штаны другого цвета, да еще широкий галстук, на котором я насчитал чуть ли не шесть цветов.
Первым делом еще до одежды и какой он тощий, я в нем заметил глаза. Голубые, но такой голубизны раньше я ни у кого не видывал. Ясные были у него глаза – такие всегда выглядят так, будто смотрят прямо на яркий свет и при этом не щурятся. Щеки же не пухлые, какие бывают у мальчишек, а липли к зубам. Верхней губы у него и не разглядеть – не потому, что тонкая, а из-за того, что у него висел длинный узкий нос, как бы поникнув на кончике. И был он светловолос, волосы зачесаны наверх и падали ему на загривок.
С минуту он ничего не говорил, а раскрыл Библию и искал страницу. Найдя ее, кашлянул, а потом еще с минуту смотрел на людей. Вокруг меня все заерзали. Стало слышно, как поскрипывают деревянные стулья там, где люди шевелятся. Пробежав взглядом по толпе еще разок, он откашлялся и заговорил – таким голосом, что звучал далеко, но все равно был громкий.
– Снова мы собрались здесь все вместе еще на один достославный вечер обращения и спасения. Прежде чем подняться сюда, я молился, чтобы свидетельств было много. Молился, чтобы больше заблудших душ отдали себя на милость Йи-суса Христа. В душе своей чувствую я, что молитвы эти не останутся без ответа, что грешники сдадутся Ему сотнями. Ему все одно, кто вы такие. Ему все одно, богаты вы или бедны. Ему все одно, младенчик вы или дедушка. Не все одно Ему только, есть ли у вас душа, чтоб отдать Ему ее. Вот и все, что не безразлично Йи-сусу. Уж вы мне поверьте, друзья мои, это – всё. Чего ж еще Ему желать? Не нужны Ему мирские богатства. Они ведут к похоти. Ему всего достает. Он владеет мирозданьем. Скольким вы все владеете? У вас есть машина, какой вы убиваете, когда выезжаете на дорогу под воздействием вина? Есть дом, какой легко может обратиться в дом греха? Есть дело, каким вы добиваетесь мирских богатств, кои ведут ко греху?.. Нация наша сегодня не на жизнь, а на смерть сражается с диаволом. А в лагерях юные девушки танцуют с моряками и солдатами, и кто знает, что еще. В центрах ОВС[16] в наших городах девушки предаются древнейшей профессии прямо у нас на глазах. Собственная жена президента принимает участие в подобной деятельности. Когда танцуют они, считаете, думают они об Йи-сусе? Жизнь свою на кон можете поставить, что нет. Я так однажды попробовал. Танцевал как-то раз с девушкой, да и говорю ей: «Ты думаешь об Йи-сусе?» – и она меня оттолкнула. Не понимала важности, когда меня отталкивала. Она меня понять заставила, что я выступаю за Йи-суса, а Йи-сусу нет места на танцевальном полу. Нет, судари мои, он есть игрище диавола… На порогах у нас еще одна угроза маячит. Мужчины и мальчики наши улетели на другой край океана. Живут ли они там с Йи-сусом? В окопах ли Он там с ними? Ведут ли они чистые христианские жизни? Потерялись они в землях, где злые правители – враги наши. Живут они в мире бойни и кровопролития, от какого Йи-сус Христос плачет слезами раскаяния за то, что населил некогда эту Землю. Я не утверждаю, что это не есть необходимо. Это весьма необходимо, но какого сорта мужчины вернутся потом к своим домам? Какого сорта мужчины усядутся у огня, станут содержать вашу семью, женятся на вас? Может статься, и не вспомнят они имя Йи-суса. Готовы ли вы к такому – или же прямо сейчас с этим боретесь своими письмами, несущими в себе имя Йи-суса, что наполняют отцов ваших и мужей обновленной преданностью Ему? Ах, женщины Америки слабнут. Каждый день все больше солдат, матросов и морских пехотинцев, полковников, рядовых и лейтенантов сходятся с зарубежными женщинами и даже на них женятся! Хотите ль вы, чтоб сын ваш вернулся домой с заграничной женой, возможно даже – язычницей? Таков крест, какой нести вам, женщины, раз вы проспали все слова Йи-суса. Желаете ли вы, чтоб в доме у вас китаянка воспитывала внуков ваших, вскармливала их грудью? Грехи ваших мужчин могут в будущем стать вашим бременем. Поразмыслите об этом, когда возьметесь сочинять ему следующее письмо. Впишите в него достославные слова из Библии, из Матфея, из Бытия… А теперь могу задать вопрос уже вам. Как вы сами? Верны ли мужьям своим, пока те в отъезде? Отличная возможность быть свободной и поступать, как заблагорассудится, не так ли? Женщин нынче можно увидеть повсюду на заводах, они водят автобусы в городах. Они вольны ходить, куда им захочется, танцевать и куролесить на военных базах, ездить на поездах и по шоссе без сдерживающей руки. Диавол соблазняет этих женщин, заманивает их к себе в паутину. Боретесь ли вы с диаволом – или же подпали под его влияние?
Где-то сзади заплакала женщина, и люди принялись оборачиваться посмотреть, кто это, но вспомнили, что так поступать не следует. Когда стулья перестали скрипеть, он продолжал.
– Ах, вот все мы услышали голос – голос из глухомани. Она не боится Йи-суса, желает она Его сострадания. Сколько из вас, женщины, глотает слезы покаянья? Не бойтесь. Пускай Йи-сус знает, что вам жаль. Плачьте Ему, просите о милосердии.
Заплакала женщина со мною рядом, да и много других женщин тоже. Соседке моей было лет шестьдесят пять, и я знал, что ничего дурного совершить она не могла.
– Йи-сус слышит эти слезы раскаянья. Радуется Он у Себя в царстве. Истинное покаяние – вот единственное, друзья мои, вот единственное. И тогда узрим мы свет, только тогда истинное чувство снизойдет на нас.
В переднем ряду какая-то женщина завопила:
– О Господи, – и рухнула на колени в опилки. Бобби Ли Тейлор уже взмок от пота. В шатре становилось жарко, и, хотя никто здесь не курил, воздух выглядел так, будто накурено. Где-то сзади завопил кто-то еще, но я не сумел разобрать, что сказали. Начался крик высоко и громко, а закончился чем-то вроде стона. По всему нашему ряду глаза у людей сияли. Только одна старуха обхватила себе голову руками. Она плакала.
– Ох, как же славно это, друзья. Слезы Господу. Ему все равно, чем вы были. Он просто желает новую душу Себе в паству. Я молился, чтобы сегодня вечером мы увидели достославные обращения. Как же молитвы мои сбываются, друзья, как они сбываются! Йи-сус сегодня здесь с нами. Чувствует Он, что кучка преданных людей просит о новом рождении. Он готов принять новых агнцев Себе в паству… теперь же, пока поем мы «Твердыню вечную»[17], хочу я, чтобы все, кто ощутил в душе у себя новое рождение, вышли сюда, на этот помост. Йи-сусу безразлично, какой была ваша прошлая жизнь. Он желает простить и забыть. Примет Он вас с распростертыми объятиями. Он хочет вас. Попробуйте жить с Йи-сусом – и сами увидите, до чего достославной может стать ваша жизнь. Что за отрядом крестоносцев станете вы, друзья мои, те из вас, кто не прочь доказать Ему, что броситесь в христианскую битву. Мы не хотим, чтобы сегодня свидетельствовали трусы, мы желаем лишь преданных христиан. Подходите и родитесь заново, друзья мои. Склонимся же и запоем.
Пианистка ударила по клавишам, и все запели. Я глянул на Бобби Ли. Рот его был туго сжат, и он тяжело дышал.
– Твердыня вечная, незыблемый утес…
Я услышал шаги по опилкам. Я слышал Бобби Ли.
– Они идут, поднимаются они с рядов и движутся по проходу. Ступайте же с ними, друзья мои. Что б вам не сбросить бремя со своих заблудших сердец?
Я почувствовал, как встала женщина рядом. По всему шатру скрипели стулья.
– Укрой меня в Себе…
– Ох что за достославный это вечер для Него! Какой разгром для диавола, друзья. Я вижу, как идут они, молодые и старые. Вижу, взгляд преданности у них в глазах. О, почему ж вы не придете с ними? Ну не чудесно ль будет собрать здесь наверху громадную толпу как великое свидетельство Ему?