– Как ты думаешь, почему она согласилась?
– Она сказала, что слышала о тебе. Как-никак тебя знают в городе.
– Как ее зовут? – спросил я.
– Маргарет.
– Рэйген?
– Хоган. Она дочь младшей сестры моей жены. Маленькая симпатичная девчонка. Не я, а ты должен платить мне за удовольствие общаться с ней. – Он поднял указательный палец, его маленькие глазки стали еще меньше. – Это не значит, что тебе в голову должны лезть дурные мысли, приятель. Не вздумай приставать к ней.
Они всегда становятся еще большими ирландцами, когда предупреждают тебя о чем-то.
– За сотню зеленых в день, – сказал я, – я могу оставить свой мужской инструмент в ящике стола, если тебе так хочется.
– Прекрасно, – он засмеялся, подписывая чек. – Ключ от стола можешь оставить мне.
Забавно, что я не вспомнил ее, когда услышал ее имя. Но, черт возьми, еще забавнее было то, что я не сразу узнал ее, когда, войдя в адвокатскую контору на десятом этаже Фишер-билдинга, застал ее сидящей за пишущей машинкой. Она была миниатюрной, и первое, что сразу бросалось в глаза, это ее темно-каштановые волосы, спускавшиеся локонами на накладные плечики желтого в черный горошек шелкового платья. Оно было слишком шикарным для работы в адвокатской конторе, хотя интерьер офиса был по-домашнему уютен.
Она повернулась ко мне и сдержанно улыбнулась – так, как улыбаются посетителям, но спустя мгновение ее улыбка стала открытой и радостной.
– Нат, – сказала она, вставая и протягивая руку, – как давно это было!
Кожа ее лица была от природы бледной и тонкой и казалась полупрозрачной, вздернутый носик был покрыт едва заметными веснушками. У нее был большой рот, полные сочные губы, подкрашенные красной помадой, и большие фиалкового цвета глаза. Ее темные густые брови, вопреки требованию моды, не были выщипаны: их форма и без того была красивой. Кроме того, природа наградила ее длинными ресницами и ровными белыми зубами, которым могли бы позавидовать и в Голливуде. Прибавьте к этому изящную стройную фигуру. На вид ей можно было дать лет семнадцать, но в действительности ей было около тридцати – об этом можно было догадаться лишь по нескольким едва заметным морщинкам в уголках глаз.
Она выглядела великолепно, и в 1938 году я с ней однажды переспал. Да, в тот вечер мы с ней и этим занимались...
– Пегги, – промолвил я изумленно. – Пегги Хоган.
Ее рука, которую она по-мужски протянула мне для приветствия, была гладкой и теплой. А ее широкая улыбка с ямочками на слегка полных щеках была по-прежнему очаровательна. Эта улыбка была одной из ее «изюминок».
– Ты по-прежнему частный сыщик, – сказала она.
– А ты по-прежнему милашка, – ответил я.
– Ты говорил мне, чтобы я не ложилась в постель с незнакомыми мужчинами.
– Правда, я сказал тебе об этом слишком поздно, когда уже наступило утро.
Она, продолжая улыбаться, предложила мне стул. Я подвинул его к себе и сел. Пегги расположилась рядом, за письменным столом.
– Я была взбалмошным, сумасбродным ребенком, – сказала она, словно повторяя слова своего дяди.
– Я помню.
– У меня было не так много подобных знакомств. Ты был один из числа избранных.
– Я польщен. Для меня это честь и еще – приятные воспоминания.
Я чувствовал некоторую неловкость. Я невольно вспомнил о событиях того далекого дня, когда оказался с ней в одной постели, а затем прочел лекцию о примерном поведении и отправил домой.
Я встретился с ней на одной из вечеринок, состоявшейся на пятом этаже отеля «Шератон». Я пришел туда вместе со своим приятелем, боксером Барни Россом, с которым мы выросли а Вест-Сайде, и еще несколькими нашими знакомыми – спортсменами. Вечеринку устроил Джо Эпстейн, который владел крупнейшей букмекерской фирмой в Чикаго, принимавшей ставки на бегах. Эпстейн был толстеньким, внешне тихим и неприметным коротышкой лет тридцати, в очках в роговой оправе и с намечавшейся лысиной. Это был большой любитель ночной жизни, и в дни, когда он не посещал ночные клубы, он устраивал у себя «крутые» вечеринки. У Эпстейна была подружка, она появилась в Чикаго в 1933 году, когда в городе проводилась Всемирная торговая ярмарка. Она выступала там в качестве танцовщицы, исполняя «смелые» номера в полуобнаженном виде – девушка из Алабамы со своеобразным, мелодичным произношением, каштанового цвета волосами, пухлыми формами и полными губами. Ее звали Вирджиния Хилли, и она производила впечатление искушенной в жизни женщины. С широкой улыбкой она встречала у порога гостей Джо, предоставляя им возможность созерцать свою наполовину обнаженную грудь. Впрочем, ее черное облегающее платье почти не оставляло простора для мужской фантазии.
– Ты – Нат Геллер, не так ли? – сказала Вирджиния, беря меня за руку. – Давай подгребай поближе к тёлкам.
– Удивительно, что ты помнишь меня.
– Не притворяйся дурачком, – сказала она, улыбаясь во весь рот. – Ты отлавливал карманных воров на ярмарке.
– Ты собирала толпы народа, – сказал я, пожав плечами, – а это, в свою очередь, привлекало карманников.
Она провела меня в апартаменты, выдержанные в модерновом стиле; всю обстановку составляли диваны без подлокотников и легкие простые стулья. На них расположились симпатичные девицы примерно двадцатилетнего возраста в укороченных платьях. Они потягивали виски с содовой, ожидая гостей мужского пола. В углу надрывался патефон; кажется, это была пластинка с записями Поля Уайтмана.
– Боюсь, что не смогу предложить тебе девчонку, которая смогла бы конкурировать с Салли Рэнд. – Она продолжала держать мою руку.
– Салли никогда не была моей девушкой, – сказал я. – Мы просто приятели.
– А я слышала, что это не так, – ответила она, растягивая слова, отчего все сказанное ею приобретало какую-то скабрезность и двусмысленность.
– Последний раз, когда я тебя видел, Джинни, ты была официанткой в «Джо Плэйс».
Это заведение не имело никакого отношения к Джо Эпстейну. Все официантки, работавшие там, были смазливы как на подбор, и носили короткие юбки и блузки с у-образным вырезом. Многие мужчины заходили туда пообедать.
– Именно там Эппи встретил меня, – сказала она с самодовольной улыбкой, наконец отпустив мою руку.
– Я слышал, – сказал я, кивнув, словно отдавая должное этому ее последнему приобретению.
– Эппи чудесный парень, настоящий гений, – добавила она.
– Где он достал этих девочек? Они выглядят слишком юными и свежими для путан.
Барни с приятелями вовсю веселились с девицами; дурачились, громко хохотали, пили вино, танцевали.
– Любительницы, знающие кое в чем толк, – объяснила она, ведя меня к расположенному тут же бару, за стойкой которого стоял чернокожий бармен в красном жилете. – Девочки для вечеринок.
– Ты хочешь сказать, секретарши и студентки бизнес-колледжа?
Она кивнула.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Ром, пожалуйста, – сказал я.
– Со льдом?
– Нет, только ром.
– Ром, – сказала она бармену, улыбаясь, и тот подал мне полный бокал.
– Словом, девочки, которые хотят хорошо провести время? – спросил я.
– Некоторые из них могут попросить немного денег, если ты, в свою очередь, захочешь что-нибудь попросить у них.
– Они выглядят слишком юными для меня. Сама знаешь, есть развлечения, за которые можно отправиться за решетку.
Она пожала плечами.
– Большинство из этих девочек трудно чем-либо удивить. Все они подрабатывают на стороне фотомоделями.
– Да?
– Да. Для местных художников, оформляющих разного рода календари. Один мой друг знаком с владельцами рекламной фирмы.
– Которая распространяет все эти календари?
– Точно. Некоторые из ее постоянных художников находятся в Чикаго, и я подбираю для них подходящие модели.
– Эти юные красотки как будто сошли с обложек рекламных проспектов, могу подтвердить.
– Видишь кого-нибудь, с кем хотел бы познакомиться?
– Думаю, да.
И эту девушку звали Пегги Хоган. Она была немного пьяна в тот момент, когда нас представили, но от этого не менее привлекательна. Она стала рассказывать мне о своем желании стать актрисой, несмотря на то, что ее семья хочет, чтобы она пошла в бизнес-колледж, и я слушал. Я сам был достаточно пьян, когда мы добрели до отеля «Мориссон», где я снимал номер. Впоследствии я не раз с удовольствием вспоминал об этом эпизоде, запахе ее духов, напоминавшем запах роз. Но тогда, на следующее утро, я чувствовал себя разбитым, виноватым и выплеснул свое раздражение на нее.
– Тебе должно быть стыдно за себя, – сказал я ей. Она сидела на кровати среди разбросанной одежды, с расплывшейся косметикой; ее пронзительные голубые глаза уныло глядели на меня.
– У меня был сообщник, – сказала она, надув губы.
– А я и не говорю, что горжусь собой, – сказал я. Я стоял перед ней, словно Христос в белых одеждах. – Ты хорошая девочка. Тебе не следует спать с незнакомыми мужчинами. Ты где, кстати, живешь?
– В Инглвуде.
– Хороший, комфортабельный район, ирландский квартал. Твой отец имеет свое дело? Она кивнула.
– И он хочет, чтобы ты училась в бизнес-колледже. Значит, ты закончила среднюю школу.
Она вновь кивнула:
– С отличием.
– Прекрасно. Ты привлекательная девочка, поэтому, наверное, посещаешь вечеринки каждый день вместо того, чтобы ходить на подготовительные курсы. Тебе должно быть стыдно.
Она вздохнула.
– Эта жизнь не для тебя. Этот парень, Эпстейн, прожженный букмекер.
– А я думала, что он бухгалтер, – простодушно ответила она.
– Он и есть бухгалтер. Насколько я знаю, он подрабатывает – выполняет заказы шайки Капоне, помогая Джейку Гузику вести бухгалтерские книги. Словом, помогает им избежать суда за уклонение от уплаты налогов.
Она слегка улыбнулась:
– Я встречала раньше Аль Капоне.
Это было невозможно. Капоне был посажен в тюрьму в 1932 году. Ей же сейчас было около девятнадцати.
– Мы посещали одну и ту же церковь, – объяснила она. – Я много раз видела его жену, и один из его телохранителей даже назначил мне свидание.