ухи быстро распространились. Где-то в лазарете умер пациент. Сестры-мирянки, разносящие свежее белье и бульон, выглядели напряженными, их руки крепко стискивали подносы. На второй смерти началась паника. Кто-то закричал при виде обмякшей, закутанной в саван фигуры, что вынесли из дверей фуматориума.
При таком количестве больных и раненых, за которыми ухаживали в лазарете, было неизбежно, что некоторые из них умрут. Но угроза чумы все еще преследовала Лораэль даже спустя сотню лет после последнего случая. Города, опустошенные мором, порождали чумных призраков, духов Третьего Порядка, чей шлейф миазмов просачивался под дверями и сквозь щели в окнах, заражая всех, кого касался. Существовала лишь одна реликвия, способная излечить чуму, и находилась она далеко – в Шантлере.
Хрупкое спокойствие зала нарушил крик. Кто-то из пациентов пытался вырваться, а сестры старались их удержать. Целители громко призывали к порядку – в этом хаосе больные, которые не были в состоянии стоять, рисковали оказаться затоптанными. Сестра-мирянка выронила поднос, громыхнув бьющейся посудой, и в слезах опустилась на пол.
– Что, во имя Госпожи, здесь происходит? – прогудела матушка Долорес.
Она ворвалась в комнату, подобно надвигающейся буре, придерживая сбитые в кучу юбки своей рясы, чтобы они не касались пола. Настоятельница сделала паузу, чтобы осмотреть открывшуюся сцену, затем поглядела прямо на пациента, лежащего на тюфяке неподалеку. Он побледнел и прижался к стене.
– Богиня, даруй мне терпение! – воскликнула матушка Долорес. Она пробралась к больному через море поддонов, наклонилась и взяла его за руку. – Это не чума! – взревела она.
Зал затих. Пока все потрясенно таращились, она приложила руку к груди мужчины. Цвет вернулся на его бледное лицо, и он поднялся с матраса, хватая воздух. Матушка Долорес грубо похлопала его по щеке, как хвалят послушную лошадь, затем удовлетворенно хмыкнула и перешла к следующему.
Восставший затих вместе со всеми, съежившись и наблюдая за происходящим. Я никогда раньше не видела, чтобы кто-то был исцелен реликвией. Меня учили, что этот процесс медленный и изнурительный; связанный дух нужно тщательно контролировать, иначе он усугубит болезнь вместо того, чтобы исцелить ее. Но матушка Долорес перешла к следующему пациенту, и к еще одному, не делая между ними даже пауз для передышки. Когда стало ясно, что она намерена исцелить весь зал, воцарилась тишина.
– Реликвия, что она использует, связывает Иссушенного, – сказал Восставший. – Это все объясняет – заболевшие люди, должно быть, черпали воду ниже по реке от города, где она отравлена отходами. Я видел, как это происходит, и раньше, но, естественно, никто никогда не слушает, когда я предупреждаю их об этом.
Он снова затих, когда матушка Долорес начала спускаться в мою часть зала. Я почувствовала, как дух съеживается, скрываясь из виду, – неприятное ощущение, словно он копошился у меня под ребрами. Я напряглась, уверенная, что матушка Долорес все равно ощутит его, но когда она дошла до меня, то лишь формально осмотрела мои перевязанные руки.
– Ты этим не больна, дитя?
Я покачала головой, сопротивляясь инстинкту вжаться в стену, как это сделал первый мужчина. Десятки людей были исцелены, а она даже не запыхалась.
– Скверна, – солгала я. – Я чувствую себя лучше.
– Хорошая девочка. – И она перешла к следующему пациенту.
К тому времени, когда матушка Долорес ушла, крыло было полно пациентов, сидящих с ошеломленным видом и уплетавших кашу. Первый мужчина, которого она исцелила, испуганно осенял себя знамением каждый раз, когда ее голос доносился из смежного зала. Казалось, все было хорошо, пока из-за угла, запыхавшись, не выскочила юная послушница.
– Из собора присылают целителей, – объявила она. – Ее Святейшество проверяет сообщения о чуме!
Сестры, все еще сидевшие в изнеможении, вскочили на ноги и быстро принялись за уборку. Маргарита присоединилась к ним, сгребая в охапку простыни. Она продолжала бросать на меня пристальные взгляды, которые, как я в конце концов поняла, должны были мне что-то сообщить, но я понятия не имела что. И взгляд, который я послала в ответ, пытаясь показать это, заставил ее вспыхнуть и убежать в другой конец зала.
– В следующий раз тренируйся перед зеркалом, чтобы я смог посмотреть, как это выглядит, – заметил Восставший, похоже, слегка впечатленный.
Я задумалась, не пыталась ли она предупредить меня, что монастырское право убежища может быть отменено из-за угрозы чумы. Божественная могла воспользоваться страхом перед вспышкой эпидемии, даже простыми слухами о таковой как предлогом для обыска беженцев. Оставшаяся часть вечера превратилась для матушки Долорес в гонку с болезнью в попытках исцелить как можно больше страждущих.
– Их слишком много, – шепнула одна сестра.
– Она справится, – настаивала другая.
Даже Восставший внес свой вклад.
– Когда-то я видел, как один целитель попытался вылечить втрое меньшее количество людей только для того, чтобы на полпути свалиться замертво лицом в ночной горшок.
Колокола часовни пробили пятый час; чтобы разогнать подступающую темноту, зажгли лампы. Все это время по залам сновала послушница, взволнованная важной вестью.
– Она в северном крыле! – сообщала она. – Восточное крыло! Осталась только половина крыла!
Вздохи облегчения пронеслись по всему лазарету.
Мгновение спустя прибыли целители. Я увидела их, когда они остановились в смежном коридоре, блистая своими кремового цвета одеждами и укороченными плащами, расшитыми золотом. Определить главную целительницу было не трудно по выдающемуся количеству колец на пальцах. Это была миниатюрная женщина с изящными сарантийскими чертами лица, ястребиным носом и черными волосами, эффектно тронутыми сединой.
– Где настоятельница? – спросила она, окидывая внимательным взглядом наш зал.
– Мертва, по всей вероятности. И слава…
Восставший поперхнулся своими словами, когда в поле зрения появилась матушка Долорес.
– Как видите, целительница Сибилла, – произнесла она звучно, – никакой болезни здесь нет.
– Я вижу это, матушка, – сухо произнесла та, продолжая оглядывать наш зал. – Удивительно, что из сотен пациентов ни один не выглядит больным.
Одна из сестер-мирянок выдавила из себя тоненький, нервный смешок, но тут же была зашикана со всех сторон. Главная целительница вскинула брови, но промолчала. Она снова повернулась к матушке Долорес.
– Мы постараемся как можно меньше мешать вам, Долорес, – сказала она более мягко, – но Ее Святейшество требует тщательного отчета.
Не думаю, что мне почудилась нотка неодобрения в ее голосе, когда целительница говорила о Божественной, а после того, как матушка Долорес с благодарностью накрыла ладонью ее кисть, я окончательно уверилась в этом.
Как только главная целительница ушла, сестры поспешили проводить матушку Долорес к табурету, поспешно подставив тот под нее, когда она опасно зашаталась на ногах. Матушка Долорес резко рухнула на стул и в течение нескольких минут, к изумлению всех присутствующих в зале, пила эль из кружек, передаваемых ей по цепочке сестрами с явно не раз отработанной сноровкой. Затем, разрумянившись и взбодрившись, она отправилась восвояси. Я почувствовала, как Восставший вздрогнул, когда она проходила мимо.
– Она смогла бы тебя изгнать, не так ли? – спросила я и поняла, что была права, когда он отказался отвечать.
К тому моменту, когда целители ушли, наступила полная темнота. Они миновали мой тюфяк на пути к двери в конце коридора, приглушенно разговаривая друг с другом. Я изо всех сил старалась не выглядеть подозрительно – и, по словам Восставшего, удавалось мне это плохо, – когда среди их негромкого разговора я различила знакомое имя. Леандр.
Стоило мне вскочить с постели, появилась Маргарита, словно ее вызвало мое неповиновение рекомендациям.
– Что ты делаешь? – потребовательно вопросила она. – Тебе нужно вернуться в постель.
– Не могу поверить, что соглашаюсь с этим человеком, – заметил Восставший. – Хотя все еще думаю, что мы должны убить ее. Тело в выгребной яме никто не найдет.
– Я должна проследить за ними, – объяснила я.
– Зачем?
– Мне нужно услышать, что они говорят о клирике Леандре.
Марагарита раскрыла рот.
– Том ужасном священнике, что нас аттестовал?
Я застыла в нерешительности. Ноги меня почти не держали. Я не могла следовать за целителями без ее помощи, и сомневалась, что она согласится помочь без каких-либо веских доводов.
– Он причастен к нападениям духов. – Я снова замешкалась, а затем добавила: – Я узнала, что он практикует Старую Магию.
Ее глаза округлились. Как я и надеялась, существовала только одна сила, преобладающая над ужасом Маргариты передо мной: ее ненасытная жажда сплетен.
– Я так и знала, – произнесла она убежденно. – Знала, что в нем было что-то злое. Идем.
Наши разногласия оказались мгновенно забыты, она сбросила с себя плащ и накинула его на меня. Затем воровато огляделась по сторонам и вывела меня за дверь.
– Тебе повезло, что она не спросила, откуда ты знаешь о Старой Магии. – Восставший был явно недоволен. – Если ты сообщишь нечто подобное любому человеку с хоть немного развитым мозгом, у него не займет много времени сообразить, кто у тебя в напарниках.
Я уже поняла это, иначе бы обратилась за помощью к матушке Долорес. Хотелось бы, чтобы это было возможно. Но сильно сомневалась, что она выпустит меня на свободу, если узнает о сговоре с Восставшим.
Мы проследовали за целителями в маленький дворик за кухнями. Там усердно трудились сестры-мирянки, вытаскивая буханки хлеба из печей лопатками с длинными деревянными ручками, потея от жары. Из окон валил пар, пропитанный запахом трав. Пока целители доедали свой ужин, Маргарита провела нас в тенистый переход. Судя по крупинкам зерна на булыжниках под ногами, он вел в зернохранилище. У каменного потолка кружилось несколько теней, пристально вглядывающихся в нас, словно мы ворвались в их дом без спроса.