– Он нас видел? – спросила я у Восставшего, слишком запаниковав, чтобы беспокоиться о том, что они подумают.
– Нет. Это был лишь отпечаток – воспоминание. Это случилось в ночь после того, как ты сбежала из того дормеза.
В ночь после того, как я сбежала от него. Я задалась вопросом, не заставило ли его мое бегство пойти на отчаянные меры, не был ли ритуал, который он провел той ночью, совершен из-за меня. Армия духов собралась возле Бонсанта на следующее утро. Время не могло быть выбрано случайно.
Я зажмурила глаза. Восставший говорил, что сможет найти то место, что явилось нам в видении. Я сосредоточилась, и мне показалось, будто что-то уловила – тонкое, но настойчивое притяжение, похожее на натяжение призрачной струны.
– Нам нужно идти, – сказала я.
– Тебе нужно отдохнуть.
– Я отдыхала достаточно.
– Ты сказала, что будешь слушать…
– Артемизия, – раздался неуверенный голос Маргариты.
Я открыла глаза.
Она выглядела обеспокоенной. Жан смотрел на меня, но не отпускал. Мне было интересно, как все это выглядело со стороны. Вероятно, не так устрашающе, как могло бы, поскольку Восставший явно ругал меня, словно чрезмерно заботливая няня.
Маргарита открыла рот и снова закрыла его. Затем нерешительно заговорила.
– Уже почти рассвело.
– Хорошо, – кивнула я. – Улицы будут пусты.
– Монашка, – прорычал Восставший.
– Нет, я имею в виду, что сегодня первый день фестиваля. На главной площади устанавливают чучело Короля Воронов. Практически все жители города будут там. – Она накручивала один из своих каштановых локонов на палец и тянула прядку достаточно сильно, чтобы это выглядело болезненно. – Может быть…
Я совсем забыла о празднике святой Агнес. В памяти всплыло то, что Леандр сказал сестре на кладбище. «Это должно случиться сегодня ночью».
– Мне нужно идти, – промолвила я в тревоге. – Возможно, Леандр планирует что-то сделать во время церемонии. То, что он искал сегодня, может быть частью этого.
– Именно так я и подумала, – поспешно согласилась Маргарита, а затем покраснела от смущения. Она поспешила продолжить: – Просто это самое большое событие в Бонсанте за весь год. Если он планирует сделать что-то действительно ужасное со многими людьми, то это самое подходящее время. А площадь находится прямо в центре города, так что тебе, вероятно, все равно придется пройти через нее, верно?
Она с тревогой наблюдала за мной, ожидая реакции.
– Думаю, да, – предположила я, стараясь не слишком удивляться тому, что она додумалась до всего этого сама.
Маргарита глубоко вдохнула, словно готовясь окунуться в холодную воду.
– Если ты идешь, я пойду с тобой, – заявила она затем.
Я недоверчиво взглянула на нее.
– Это может быть опасно.
– Знаю, – ответила она. – Именно поэтому я и должна.
Моей первой реакцией было сказать «нет». Но она проделала весь путь от Наймса до Бонсанта в одиночку. Все, что я видела сквозь решетку кареты, видела и она, только ближе и без защиты вооруженных охранников. Возможно, раньше она не знала, что такое настоящая опасность, но теперь имеет представление.
– Хорошо, – согласилась я, не обращая внимания на протестующее шипение Восставшего.
Ее глаза засияли, когда Жан помог мне подняться, поставив на ноги, словно невесомую. В тот момент, когда он отпустил меня, я споткнулась. Маргарита удивленно вскрикнула и попыталась меня поймать. Когда мы столкнулись, что-то вывалилось из ее кармана и упало на солому, сверкнув.
Она ахнула и схватила предмет обратно. Но не раньше, чем я увидела и узнала его. Старинное серебряное кольцо с крошечным лунным камнем, подобное бесчисленным другим в Лораэле. За исключением того, что именно это кольцо я знала – и могла узнать его где угодно и ни с чем не спутать. Реликвия святой Беатрис, что носила матушка Кэтрин.
Прежде чем Маргарита успела вернуть его в карман, я поймала ее запястье. Она попыталась освободиться, но я не отступила.
– Оно просто лежало на алтаре, – горячо сказала она. – Никто не пользовался им. Отпусти.
Вместо этого я сжала ее крепче.
– Так ты украла его?
– Эта идея пришла мне в голову только из-за тебя, – возразила она. – Раньше я не могла придумать, как защитить себя от одержимости, когда сбегу. Но потом поняла, что дух не может овладеть тобой, если в твоем теле уже есть другой, занимающий место, даже если это всего лишь тень.
– На самом деле это очень умно, – удивленно заметил Восставший.
– Поэтому с тех пор, как я покинула Наймс, я держу ее призванной, – продолжила Маргарита уже с меньшим пылом. – И она… она помогает мне.
Я настолько поразилась, что отпустила ее.
– Она говорит с тобой?
– Нет. Она не знает слов. Она напоминает мне… ребенка. Когда хочет предупредить меня о чем-то, это похоже на легкое подергивание моего плаща.
Маргарита посмотрела вниз, нахмурилась и в защитном жесте потерла запястье. Я вспомнила ожоги на ее пальцах – видимо, они были вызваны амулетом.
– Я не думаю, что монахини могут ее почувствовать, или, по крайней мере, они ее не ищут, ведь в монастыре уже и так много теней. И не похоже на то, что тени могут овладевать людьми или что-то в этом роде. Еще одна тень ничего не изменит.
– Она права. – Восставший ненадолго переключил мое зрение, показав мне душу Маргариты. В сети золотых прожилок был крошечный серебряный блеск, слишком слабый, чтобы заметить его, если бы Восставший специально не указал. – Даже я не обращал внимания на тень.
Она быстро продолжила.
– Я думала, что буду ненавидеть ее, постоянно нося в своей голове, не зная, как вернуть обратно в реликвию. Но не ненавижу. Она так счастлива. Ей даже нравится быть в компании. А пока я путешествовала… Едва не столкнулась с одержимыми. Она спасла мне жизнь, предупредив, что нужно сойти с дороги.
– Человек, который владел реликвией до нее, вероятно, был добр к тени. – Голос Восставшего звучал отстраненно, его эмоции были скрыты. – Духи редко с охотой помогают своим сосудам, даже такие простодушные, как тени.
– Матушка Кэтрин, – рефлекторно ответила я, и тут до меня дошли слова Маргариты.
«Никто не пользовался им».
Маргарита взглянула на меня с каким-то ужасным выражением в глазах. С горем, с жалостью. Я не знала, что хуже.
– Артемизия, мне жаль.
Я отшатнулась, словно получила удар. Едва соображая, желая только убежать подальше, я ухватилась за лестницу, ведущую на сеновал, и начала взбираться.
– Я тоже ее любила, – добавила она глухо.
Я не могла повернуться. Не хотела, чтобы она видела мое лицо.
Не знаю, почему так расстроилась. Я уже давно подозревала, что матушка Кэтрин погибла во время нападения. Просто не хотела себе в этом признаться. Но горло все еще саднило, словно я глотнула песка. Глаза болезненно заслезились.
Уж не заплачу ли я? Я не рыдала с тех пор, как была ребенком, до того, как попала в монастырь, и не хотела впервые сделать это снова на глазах у Восставшего. Однако его присутствие ощущалось: находясь слишком близко, он замечал все.
– Уходи, – попросила я, хотя идти ему было некуда.
– Монашка…
Что бы он ни хотел сказать, я не желала его слышать. В тот день он убил бы матушку Кэтрин сам, если бы появилась такая возможность. Я не могла выразить все страдания, испытанные в сарае, и ту надежду, что хлынула внутрь вместе со светом, когда матушка Кэтрин открыла дверь. Мне не удалось рассмотреть черт ее лица, но я знала, что эта женщина пришла спасти меня. Позже я узнала, как это произошло: история о девочке, которая по своей воле сунула руки в огонь, достигла монастыря, и матушка Кэтрин сразу же, прервав утреннюю молитву, отправилась в безымянную деревеньку и нашла меня. Словно я стоила чего-то, словно я была нужна.
«Оставь меня в покое», – подумала я, обращаясь к Восставшему. К Маргарите, к тысячам людей, что нуждались в моей помощи, к самой Серой Госпоже. Оставьте меня в покое.
Восставший, кажется, хотел сказать что-то еще, но я отвернулась, уткнувшись в сено, и он замолчал.
Очнувшись, я поняла, что не одна. Ощутила еще чье-то присутствие на чердаке. Открыла глаза, воспаленные и опухшие от слез, и увидела, что Маргарита сидит недалеко, подтянув колени к груди и крепко обхватив их руками. Она выглядела так, будто очень мало спала. Я с ужасом вспомнила, что согласилась пойти с ней на церемонию сегодня.
Заметив мое движение, она наклонилась, чтобы сделать что-то, чего я не видела. Я услышала, как капает вода, когда она отжала ткань.
– Вот, – сказала она, передавая мокрую тряпку. – Положи на глаза. Это поможет.
«Знала бы ты», – подумала я, но тут же пожалела о своих мыслях. Она оказалась права – это действительно помогало. Кроме того, у меня появилась возможность прикрыть лицо.
– Знаешь, слезы не делают тебя слабой, – произнесла она в мою личную темноту, словно услышав меня. – Это просто реакция твоего тела, и ты ничего не можешь с ней поделать. – Голос Маргариты звучал угрюмо. – Я знаю, о чем ты, возможно, думаешь, и не то чтобы делала это специально. Я не хочу плакать все время. Но обычно даже не испытываю особых эмоций, когда это происходит. Просто у меня больше слез, чем у большинства людей.
Ответа у меня не нашлось. Попытайся я произнести хоть что-то, обязательно выдала бы нечто ужасное и испортила бы момент.
Но Маргарита явно ждала от меня какой-то реакции.
– Я сказала сестрам, что ты покинула лазарет и я буду присматривать за тобой, дабы убедиться, что все в порядке.
Молчание затянулось.
– Артемизия, – промолвила она, – я не могла оставаться в Наймсе.
– Почему? – спросила я. Мой голос звучал ужасно, подобно карканью полудохлого ворона.
К счастью, она привыкла к этому.
– Я ненавидела это место. Не хотела быть монахиней, но никто не дал мне выбора. Носить серый цвет до конца жизни, быть в окружении мертвецов, никогда не покидать территорию… Это было кошмаром.