– А ты?
– А я взгляну на мельницу.
И я зашагала вдоль берега. Женька, задумавшись на несколько секунд, припустилась за мной.
Я шла и мурлыкала что-то себе под нос, это для того, чтоб меньше бояться, потому что, говоря по правде, идти к мельнице мне совсем не хотелось, но надо же разобраться с местными тайнами, не то так бог знает до чего додуматься можно. В самом деле начнешь таскать с собой осиновые колья и неумеренно есть чеснок. Женька прислушивалась к моему мырлыканию, а потом присоединила к нему свой голос, после чего мы взялись за руки и зашагали веселее.
Мельница возникла из темноты как-то неожиданно. Точнее, она выплыла из тумана. Тропинка давно кончилась, и мы пробирались по колено в траве, джинсы намокли, кроссовки тоже, и путешествие особо приятным не казалось. Я то и дело поглядывала в сторону реки, боясь сбиться с курса, однако приблизиться к реке тоже не рискнула, в такой туман немудрено и свалиться. Одним словом, на досужие размышления времени не было, и тут темной массой перед нами выросла старая мельница. Первое, что пришло в голову: Дон Кихот не такой уж и дурак, мельница в настоящий момент очень походила на сказочное чудовище: огромные крылья, которые чуть поскрипывали, крыша терялась в темноте, крохотные оконца…
– Что-то в ней жужжит, – тихо сказала Женька. Я прислушалась, звук действительно был какой-то странный… И тут… признаться, я этого никак не ожидала, может, оттого и перепугалась: в оконце мелькнул огонек. – Там кто-то есть, – вцепившись в мою руку, горячо зашептала Женька.
– Ну и что? – отважно спросила я. – Сейчас посмотрим кто…
– Ты ведь не хочешь туда войти? – заволновалась подружка. – Мы не можем так сразу… А вдруг их там много? Надо провести разведку.
– Хорошо, – кивнула я, упорно не желая пугаться, хотя держалась из последних сил. Но уж очень мне хотелось убедить Женьку, что никакой нечистой силой здесь и не пахнет, ну и самой убедиться, конечно. – Давай к окошку, вон к тому, что пониже.
Мы подобрались поближе, и тут стало ясно, до окошка слишком высоко.
– Вот черт, – выругалась я, Женька вздрогнула и укоризненно посмотрела на меня. – Придется тебе меня подсадить, – игнорируя ее взгляд, сказала я.
– Может, завтра, – заныла подружка, – прихватим лестницу, Валеру возьмем.
– Твой Валера – темная лошадка… С таким только в разведку и идти.
Тут до меня донесся голос, я не сразу сообразила, что кто-то скороговоркой бормочет «Отче наш», только как-то по-чудному, то есть слова вроде те же, но произносились в другой последовательности. Женька, привалившись к стене мельницы, выпучила глаза и вдруг заявила:
– Черная месса.
– Чего? – не поняла я.
– Того… Анфиса, валим отсюда.
– Прекрати, – повысила я голос, но, вовремя спохватившись, перешла на шепот: – Подставляй руки.
Женька слабо застонала, но руки подставила, сцепив ладони замком. Придерживаясь за стену, я поставила ей на руки правую ногу и, подтянувшись, уцепилась за оконную раму. Стекло внизу было выбито, и я едва не вскрикнула, порезав руку, но любопытство было сильнее, не обращая внимания на боль, я заглянула в окно и едва не заорала в голос.
Помещение мельницы тонуло в темноте, лишь в дальнем углу горело две свечи, отбрасывая на стены причудливые тени и освещая икону, висевшую прямо напротив, перед ней стояло что-то черное, без головы, с раскинутыми в стороны руками, и громко повторяло:
– Приди и вселися в ны…
– Мама… – пискнула я, и тут Женька заорала, я повернулась и увидела, как из темноты появился огромный зверь, то ли волк, то ли собака. Женька расцепила руки, я шлепнулась на траву и на всякий случай потеряла сознание, то есть закрыла глаза и посоветовала себе ни на что не реагировать. Зверь в несколько прыжков преодолел открытое пространство и скрылся в тумане, а мы с Женькой понеслись в прямо противоположную сторону.
К чести моей, в панике я пребывала недолго. Где-то через километр я начала успокаиваться и даже рассуждать. Этому сильно способствовал тот факт, что мне требовалось отдышаться, потому что мы с Женькой побили все рекорды по скорости, а между тем не худо бы уяснить, в какую сторону мы бежим.
– Стой! – охнула я. Женька остановилась, перегнулась пополам и, опершись руками в колени, замотала головой.
– Что ж это делается… – сказала она жалобно, потом повернулась ко мне и спросила: – Чего там было?
– Где? – пытаясь выиграть время, задала я вопрос.
– Не дури, – обиделась Женька.
Мне очень не хотелось рассказывать ей, что я видела, но и врать я тоже не могла.
– Не разглядела как следует. Кто-то в черном, две свечи, икона…
– Икона? – насторожилась Женька. – Какая?
– Ну… я не разглядела. Точно икона. Ни на что другое это просто не похоже. А перед ней фигура… как будто в черном балахоне и… все.
– И фигура читала «Отче наш» не по-христиански, потом сказала: «Приди и вселися в ны…», и появилось это чудовище… Анфиса, мы присутствовали при черной мессе. Кто-то вызывал дьявола. – Женька испуганно перекрестилась. – И провалиться мне на этом месте, если не вызвал. Какие дела здесь творятся?..
О черных мессах я, конечно, читала, в основном в романах, и вынуждена была признать, что в словах Женьки что-то есть. Конечно, в дьявола я упорно не хотела верить, называла зверя собакой, каковой она и была на самом деле, потому что таких крупных волков в природе нет, но все остальное я видела своими глазами. Значит, кто-то этот спектакль устроил, причем с какой-то целью.
– Черная месса, говоришь? – отдышавшись, спросила я. – Тогда пошли в деревню.
– Зачем? – насторожилась Женька.
– Затем, что здесь только один человек, свихнувшийся на чертовщине.
– Ты думаешь… Иван Иванович? Но он ведь спал…
– Ага, и нарочно оставил зажженную лампу, чтобы мы могли в этом убедиться.
– Он что, по-твоему, знал, что мы придем проверить?
– Он знал, зачем мы здесь. Мы ведь не скрывали, что собираемся покопаться в местных тайнах. Предположить остальное нетрудно.
– Вот сукин сын! – возмутилась Женька. – Идем скорее…
Однако скорее не получилось, прежде всего потребовалось время, чтобы сообразить, где мы. На счастье, Женька услышала тихий плеск, и мы смогли выйти к реке. Дальше было проще. Миновав деревенскую улицу без единого огня (от этого деревня выглядела жутко), мы вышли к дому Горемыкина. Свет у него горел по-прежнему, в этом мы смогли убедиться, едва завидели дом. Я нахмурилась, так как это шло вразрез с моей теорией, казавшейся мне единственно верной. Мы вошли в палисадник, взгромоздились на скамейку и заглянули в окно. Диван, где недавно почивал Горемыкин, был пуст.
Я спрыгнула с лавки и направилась к дому. Дверь, выходящая на крыльцо, была заперта изнутри, но имелась еще одна дверь в сенях, и она была открыта.
– Хочешь войти? – облизнула Женька губы.
– Хочу.
– А если он в доме?
– Его там нет.
Я вошла и позвала громко:
– Иван Иванович. – Ответа не последовало, что меня совершенно не удивило. – Давай осмотрим дом, – переходя на шепот, предложила я.
– Анфиса, ты спятила. Вдруг он вернется. Как мы объясним? Между прочим, это подсудное дело.
Я махнула рукой, собираясь выполнить задуманное, и тут под окнами послышались шаги, затем кто-то осторожно постучал по стеклу, а мы с Женькой попятились к выходу.
– Иваныч, – позвал мужской голос. – Ты спишь, что ли?
Мы выскользнули в сени и благополучно покинули дом, пока нам не перекрыли дорогу к отступлению. Мы обогнули строение и вскоре смогли увидеть фигуру мужчины в чем-то длинном и светлом, наверное в плаще. Мужчина стоял возле палисадника горемыкинского дома и оглядывался, точно что-то искал. Судя по зимней шапке с торчащими в разные стороны ушами, это был Вова Татарин.
– Налицо явный заговор, – волновалась Женька по дороге к пансионату. Я не возражала, радуясь, что подруга перестала забивать себе голову потусторонними бреднями и занялась людскими интригами. – Помешавшись на всяких там Кукуях, Горемыкин терроризирует всю деревню: днем рассказывает гражданам идиотские сказки, а ночью устраивает черные мессы. Слушай, а не его мы у реки видели?
Ее желание свалить все на Горемыкина было мне понятно, однако следовало придерживаться фактов. Человек, встреченный нами, был гигантского роста и на пухленького невысокого Ивана Ивановича никак не походил. Об этом я и напомнила Женьке.
– Что будем делать дальше? – напомнила подружка.
– Надо бы вернуться к мельнице и взять этого гада с поличным, – ответила я. – Боюсь только, он уже успел улизнуть оттуда.
– Ага. И с поличным его брать надо, когда он людей стращает. А так выйдет, что дядька предавался на мельнице детским забавам и это не он нас, а мы его напугали. Опять же не нравится мне эта собачка. Такой если взбредет в голову кусаться…
– Собака, – хмыкнула я и даже замерла от неожиданной догадки. – Ну, конечно, это его собака. Днем он ее где-то прячет, а ночью выпускает. Она своим воем пугает всю округу, а дядьке радость. Эх, жаль, дом не осмотрели, уверена, мы смогли бы обнаружить подтверждение моей догадки. Собаку ведь надо кормить…
– Ничего, проверим завтра, – кивнула Женька. – Ну, Горемыкин, ну, сукин сын, какую кашу заварил. Стивен Кинг, мать его, ну подожди, дядя, мы тебе покажем, как людей пугать, – ворчала Женька, а я радовалась, не тому, конечно, что какой-то чокнутый пенсионер людей пугает, а тому, что Женька стала отважной и нечистую силу даже не вспоминает.
Несмотря на усталость, мокрую одежду и кроссовки, которые весили теперь килограммов по десять, шли мы бодро и были довольны жизнью. Туман в некоторых местах начал отступать, а мы мечтали о том, что сейчас вернемся в пансионат, примем душ и завалимся спать… И тут впереди мелькнул огонек. Сначала его увидела я, а потом и Женька.
– Может, в пансионате подстанцию починили? – спросила она.
– Не похоже.
Я сделала шаг по направлению к огню. Он как-то странно мерцал – погаснет, вспыхнет, точно подавал сигнал.