– И все же…
– Меня терзают смутные сомнения, – решила я порадовать ее. – Допустим, мы правы: убийца совершил преступление довольно далеко от болот, труп бросил, предположим, в реку, а для головы и рук решил найти место понадежнее. Что бы ты выбрала?
– Ну… я бы их закопала.
– Закапывать надо глубоко, в деревне собаки, а чтобы вырыть глубокую яму, нужен инструмент, например, лопата.
– Лопаты здесь не редкость, – хмыкнула Женька.
– Конечно. Но ее все-таки нужно достать, а потом желательно вернуть на место, чтоб не вызвать лишних разговоров.
– Тогда проще утопить их на болоте.
– И я так думаю. Но типа с рюкзаком мы встретили прямо возле мельницы, и направлялся он в сторону деревни. Так?
– Так.
– Скажи, зачем ему это нужно?
– Должно быть, все-таки пошел за лопатой…
– Глупость.
– Почему глупость? – обиделась Женька.
– Да я не тебя имею в виду, а происходящее. Сплошная чепуха и нестыковки.
К этому моменту мы выбрались к кустам, где ночью столкнулись с Зеленым охотником. Трава вокруг была примята, но ничего стоящего мы обнаружить не смогли, как ни старались.
– Зря только тратим время, – вздохнула Женька, устраиваясь рядом со мной на траве. – Пока мы лежали в отключке, этот гад забрал голову и утопил в болоте. Либо зарыл, и нам ее теперь ни в жизнь не найти. Вот что, Анфиса, – помедлив, со вздохом продолжила Женька, – надо решать, говорить ментам о том, что она была, или нет?
– Не знаю, – честно ответила я. – Рука на них впечатления не произвела, и за голову они нам спасибо не скажут, особенно если продемонстрировать ее мы не сможем.
– Так что ж теперь, молчать?
– Вот приедут, тогда и посмотрим. Не очень-то они торопятся.
– Это уж точно… – Женька неожиданно приподнялась, замерла и пробормотала: – Никак Горемыкин. И куда это он так торопится?
Тоже приподнявшись, я смогла увидеть Ивана Ивановича, который, несмотря на солидные лета, бежал по тропинке сломя голову. Почему он выбрал тропинку, а не пошел по дороге, меня тоже заинтересовало. Если он спешит домой, то и по дороге, и по тропинке расстояние примерно одинаковое, но идти, а уж тем более бежать, по дороге гораздо удобнее.
– Давай за ним, – скомандовала я, и, не теряя Горемыкина из виду, мы побежали ему наперерез, время от времени залегая в густой траве. Как заправские индейцы, мы смогли подобраться к своей жертве на близкое расстояние, оставаясь незамеченными. Правда, стоит добавить, что на окружающую действительность Горемыкин практически внимания не обращал и несся как угорелый.
Тропинка заканчивалась возле пруда. Не доходя до него, Иван Иванович свернул к своему дому и, отважно пробираясь сквозь заросли крапивы у навозной кучи, вышел к задней калитке своего огорода. Здесь он немного отдышался, пробормотал: «Господи боже…» (мы сидели за той самой навозной кучей и все видели и слышали) – и вошел в калитку. Бежать сил у него, очевидно, уже не было, и по огороду он перемещался странными прыжками, совершенно не подобающими человеку его благообразной внешности. Через минуту он скрылся в доме, а мы переглянулись.
– И чего? – спросила Женька с таким видом, точно я обязана знать ответ на ее дурацкий вопрос.
– Зачем-то он несся сюда сломя голову?
– А как мы узнаем зачем?
– Тебе стоит сходить и спросить об этом у Горемыкина, – не выдержала я.
– Почему мне? – обиделась Женька, высунулась из-за кучи и принялась глазеть на дом. – Может, подберемся ближе и в окно заглянем? В конце концов, и зайти можно. Шли мимо… Почему бы и нет? – В общем-то, Женька права, почему бы в самом деле не зайти по-соседски? Обсудить новости, а главное, хоть одним глазком заглянуть… – Он идет, – перешла Женька на шепот, сползая в крапиву и болезненно морщась. – У него в руках мешок.
Я осторожно выглянула и убедилась, что ей не померещилось: Горемыкин шел по огороду с мешком в руке. Достигнув калитки, он закинул мешок на спину, опасливо огляделся, вышел, запер калитку на засов и направился вдоль своего огорода в противоположную от деревни сторону. Стало ясно: Горемыкин желает остаться незамеченным, избегает чужих глаз. Так и есть, он скрылся за кустами, посмотрел, нет ли кого на луговине, которая отделяла деревню от леса, и не спеша пошел через нее, таща мешок волоком. В высокой траве мешок не было видно, так что сразу и не поймешь, с ношей идет Иван Иванович или прогуливается налегке.
Перед самым лесом он ускорил шаг, юркнул в кусты и опять огляделся. Мы с Женькой вынуждены были сделать приличный крюк, чтобы он нас не заметил, и теперь залегли метрах в пятнадцати левее. Горемыкин взвалил мешок на плечо и зашагал напрямую через лес, игнорируя многочисленные тропинки. Мы перемещались от одного куста к другому, ни на минуту не теряя его из виду. Очень скоро Иван Иванович вышел к реке. Берег здесь был высокий и крутой. Спрятав мешок в кустах, он зачем-то спустился к воде, на какое-то время исчезнув из поля нашего зрения.
– Давай в мешок заглянем? – предложила Женька. Если честно, мне тоже очень хотелось заглянуть туда. Я с большим трудом поборола искушение.
– А если не успеем?
– Ну и что? Скажем, гуляли, нашли мешок… В конце концов, нас двое, а он один.
– Мешок не очень тяжелый, – вслух подумала я, – с тяжелым мешком особо не побегаешь.
– Ну что, идем?
– Идем, – кивнула я, и в этот момент над берегом показалась голова Ивана Ивановича, а затем и он сам. Мы с Женькой залегли в траве.
– Чего это он? – хмуро прошептала Женька.
Я приподняла голову.
Горемыкин катил камень, довольно большой и, наверное, тяжелый, видимо, за ним и спускался к воде. Он подтащил мешок к обрыву, закатил в него камень, связал концы мешка веревкой и сбросил его в воду, после чего, воровато косясь по сторонам, торопливо скрылся в лесу.
– Это то, что у него в шкафу было спрятано, – проявила я чудеса сообразительности.
– Ага, – шепнула в ответ Женька. – Интересно, что там?
– Доказательства совершенного преступления.
– Думаешь, там… тело?
– Что толку гадать, давай спустимся и посмотрим.
– Как посмотрим, если он мешок утопил?
– Надо его достать.
Женька взглянула на меня с сомнением, но отправилась следом. Мы спустились к кромке воды, я стала раздеваться, а Женька принялась тревожно оглядываться.
– Вдвоем в воду лезть нельзя, – высказала она ценную мысль, – а ну как этот гад вернется. Кто-то должен стоять на шухере.
– Хорошо, – съязвила я, – я постою.
– Почему ты?
– А почему бы и нет?
– Ты лучше плаваешь. Ты ж сама говорила, что я нырять не умею, что у меня задница самопроизвольно всплывает.
– Я говорила?
– Ты, ты, – закивала Женька. – Как же я с такой задницей мешок отыщу?
– Это уж точно.
Что ж, за сказанное частенько приходится расплачиваться, в следующий раз с критикой надо быть поосторожнее.
Пристроив свои вещи на травке, я шагнула в воду. Дно было вязкое, а место для утопления мешка Горемыкин выбрал правильно: глубина начиналась прямо от берега. Я немного проплыла и пару раз нырнула, чтобы освоиться. Из-за вязкого дна видимость в воде была так себе, но мешок не теннисный мячик, и шансы на успех у меня были. Я взглянула на берег, прикидывая, куда примерно должен был упасть мешок, а затем принялась нырять всерьез.
Мне повезло, я нашла его очень быстро, но одно дело найти, другое – поднять. Для начала я попробовала развязать мещок. Однако от этой идеи пришлось отказаться, должно быть, Иван Иванович когда-то служил на флоте, развязать узел под водой не было никакой возможности. Я попробовала приподнять мешок и преуспела в этом, но дотащить его до берега не смогла и крикнула Женьке.
– Ты нашла его? – обрадовалась она.
– Нашла. Помоги вытащить.
Женька мигом разделась и плюхнулась в воду. Я нырнула, и она вслед за мной, забыв, что у нее что-то самопроизвольно всплывает. Вдвоем мы подхватили мешок и вынырнули. До берега было всего несколько метров, но мы здорово выдохлись, прежде чем смогли выбраться из воды. Пока я пыталась отдышаться, Женька вожделенно ползала вокруг мешка, ощупывая его для начала.
– Здесь какие-то деревяшки, – заявила она с обидой. – Точно, деревяшки… Скажи на милость, зачем он их утопил?
– Отстань от меня, – отмахнулась я. Женькино поведение казалось мне глупым, чего гадать, раз можно заглянуть в мешок. Правда, с этим наметились проблемы. Женька попыталась справиться с узлом, но он и на берегу развязываться не хотел.
– Мешок лучше разрезать, – вздохнула она.
– А есть чем?
– Нет.
– Жаль.
– Что ж тогда делать? За ножом бежать в пансионат?
– Лучше за ножницами, они в моей сумке.
– Маникюрные?
– Разумеется.
– Что можно сделать маникюрными ножницами?
– Многое. А если ты свистнешь нож на кухне, это покажется подозрительным. Не забывай, на веранде лежит…
– Помню я, что там лежит, – буркнула Женька.
– Вот-вот, люди могут принять тебя за маньяка. Беги, а я буду сторожить мешок.
– Почему это мне бежать?
– Потому что бегаешь ты отлично и никаких проблем с задницей.
– Иногда ты бываешь такая вредная, такая вредная, что я тебя терпеть не могу.
– Я тебя тоже.
Огрызаясь, Женька все-таки торопливо оделась и стрелой помчалась к пансионату. Я не сомневалась, что она побьет все олимпийские рекорды. Женька была чудовищно любопытной. Если уж я изнывала от желания узнать, что там в мешке, представляю, каково было ей.
Я немного прошлась по берегу, чтобы согреться, затем оделась и стала ждать подружку. Вскоре над моей головой послышался шум, Женька, тяжело дыша, спускалась к воде.
– Менты до сих пор еще не приехали, – торопливо сообщила она, протягивая мне ножницы.
– Ничего удивительного, они же к вечеру обещали, – пожала я плечами.
– Менты нам сейчас очень бы пригодились, – косясь на мешок, заметила она.
Я опустилась на колени и занялась веревкой. Женька лезла мне под руку и здорово действовала на нервы, но я терпела, понимая ее состояние.