В Петровском (теперь Петрово-Дальнее) Федор Николаевич построил в 1807 г. дом в стиле Empire — каменный, двухэтажный, с шестью колоннами, уцелевший до наших дней. Там теперь санаторий, изредка я вожу своих знакомых, его показываю. Узнавая, что я Голицын, привратники всегда любезно открывают двери.
У Федора Николаевича было пять сыновей и ни одной дочери, двое старших — Иван и Николай, служили офицерами во времена наполеоновских войн, третий Федор служил дипломатом, посланником в Неаполитанском королевстве и великом герцогстве Вюртембергском. Все трое были холостяками. Четвертый — Александр, женатый на графине Н.И.Кутайсовой, служил в Третьем Отделении у Бенкендорфа; небезызвестная Анна Вырубова приходилась ему правнучкой и, следовательно, была троюродной племянницей моему отцу, но он ее никогда не видел. Дед мой о своем дяде Александре Федоровиче всегда отзывался неохотно и говорил, что каждый порядочный человек должен презирать служащих Третьего Отделения, полиции и жандармерии.
Единственный сын князя Александра Федоровича — Евгений, был морским офицером и утонул возле Кронштадта при испытаниях какого-то морского изобретения. Его портрет в детстве, так называемый «Хинный мальчик», то есть улыбающийся весьма кислой улыбкой, хранится у моего племянника Иллариона.
Пятый, младший сын князя Федора Николаевича, Михаил (1800-1873) был моим предком. В молодости он служил в Лейб-гвардии Конном полку, хорошо знал декабриста Одоевского и «за недоносительство» шесть месяцев просидел в Петропавловской крепости, после чего с тем же чином был переведен на Кавказ. Этот его проступок столь тщательно скрывался в семье, что мой дед, к своему большому изумлению, узнал о нем лишь в глубокой старости, когда прочел опубликованный в 1923 году список декабристов, хранившийся в письменном столе царя Николая I . И только тогда он понял, почему его отец дослужился только до поручика [В действительности, М.Ф.Голицын просидел шесть месяцев на гауптвахте при полку, пока велось следствие по подозрению о его участии в заговоре. Был признан невиновным и освобожден с «высочайшей» резолюцией: «Освободить без всякого дальнейшего взыскания». Впоследствии имел несколько орденов и дослужился до чина полковника. По выходе в отставку был назначен шталмейстером Двора Ее Императорского Величества.].
Вернувшись в Петербург, прадед определился в тот же Лейб-гвардии Конный полк и женился на немке, графине Луизе Трофимовне Барановой (1810-1887), вернее, фон Баренхоф. Ее мать Юлия Федоровна, рожденная графиня Адлерберг, была фрейлиной, а позднее статс-дамой супруги Николая I, который, согласно семейному преданию, случалось по ночам «ошибался дверью» и оставлял императрицу в одиночестве. Ее дядя Владимир Федорович граф Адлерберг был министром Императорского двора при Николае I и Александре II, как после него и его сын Александр.
Луиза Трофимовна по смерти мужа перешла в православие. Еще в 20-х годах я помню ее крестильные ажурные шелковые чулочки с дырочками на пятках для миропомазания, обшитыми в виде двух солнц. Куда делась эта музейная редкость — не знаю.
Ко времени свадьбы моего прадеда и прабабки относятся их портреты, ныне существующие в четырех парных копиях по числу Голицынских имений. Одна пара сейчас находится в семье моей сестры М.М.Веселовской, другая пара — в музее «Архангельское», я же ее и опознал, к большому удовольствию сотрудников музея, третья пара разобщена, портрет прадеда попал в Московский Исторический музей и числится там, как «Портрет неизвестного в мундире Лейб-гвардии Конного полка», а портрет его жены оказался в Тульском музее и долго висел там, как «Портрет неизвестной». После нескольких письменных заявлений моих и моих сестер истина была восстановлена. Куда делась четвертая пара — неизвестно.
Князь Михаил Федорович, выйдя в отставку, стал жить в Москве в своем родовом доме и в Петровском. Долгие годы он был Звенигородским предводителем дворянства, дослужился до чина тайного советника. В 1859 — 1873 гг. Михаил Федорович был Главным директором Голицынской больницы и много способствовал ее развитию и процветанию. Б.Н.Чичерин в своих воспоминаниях называет его «человеком недалеким», но зато всячески превозносит его жену — княгиню Луизу Трофимовну, рассказывает, что у нее бывала «вся Москва» и что она является самой важной дамой Москвы. Цари Александр II и Александр III , бывая в Москве, сперва делали визит генерал-губернатору, а затем ей.
У князя Михаила Федоровича было четыре сына и ни одной дочери. Старший Иван (1835-1897) бросил жену, был бездетным, служил гофмейстером у царицы Марии Федоровны и жил всегда в Петербурге. Второй — Александр (1838-1919) был холостяк, жил в Москве и в Петровском; он управлял всеми Голицынскими имениями. Третий — Михаил (1840 — 1916) в молодости служил в Лейб-гвардии Конном полку и, судя по фотографиям, представляется эдаким бонвиваном, весельчаком, общительным и симпатичным. Тайно от родителей он был женат на балерине и имел от нее дочь Надежду, о которой мой отец всегда высоко отзывался. Четвертый, младший брат, был мой дед князь Владимир Михайлович.
Иван, и в особенности Михаил, в молодости жутко играли в карты. Переписывая векселя, они задолжали ростовщикам огромные суммы.
При мне мой брат Владимир спросил деда:
— Дело прошлое. Скажи, сколько долгов было у твоих братьев? Миллион?
— Нет, побольше, — отвечал тот.
— Два миллиона?
— Нет, поменьше. — Однако дед отказался назвать сумму.
Чтобы покрыть долги, были проданы земли и леса в Мыте и Второве. Александр заставил брата Михаила на время выйти в отставку и поселиться в Петровском, где тот, от нечего делать занялся разборкой Голицынского и Шуваловского архивов, в результате чего написал очень хорошую книгу «Петровское», составляющую ныне библиографическую редкость; она вышла в 1912 г. Умер Михаил Михайлович в чине генерала от кавалерии, который был высшим генеральским чином в России того времени, и имел все Российские награды.
2
Князя Александра Михайловича — дедушку Сашу — я очень хорошо помню. В Москве изредка он приезжал к моим дедушке и бабушке и за обедом всегда садился рядом с бабушкой справа от нее. Был он маленьким, худеньким старичком, с белыми, скорее желтоватыми, длинными, зачесанными назад волосами и короткой белой бородкой. Нас — детей — к нему подводили, он небрежно окидывал каждого острым взглядом темных глаз и совал нам целовать свою руку. Вот эта рука с длинными пальцами и синими вздутыми склеротическими жилками мне особенно запомнилась.
В молодости он влюбился в знаменитую шведскую актрису Нильсен, приезжавшую на гастроли в Москву. Еще недавно у нас хранились ее многочисленные фотографии. Была она высокая, с огромными глазами и огромными косами блондинка. Он сделал ей предложение и получил отказ, который настолько его потряс, что он отдалился от всех, жил уединенно, то в Москве, то в Петровском. Его духовником был архимандрит Чудова монастыря, а затем викарный Московский епископ Арсений, с которым он вел нескончаемые беседы, а при разлуке деятельную переписку на духовные темы. После дедушки Саши остались интересные, в отрывках, воспоминания, которые я перепечатал и роздал родным.
Его пунктиком, его страстной любовью было Петровское, как место, где он родился, где должен прославляться Голицынский род. Та великолепная, исторически сложившаяся, накопленная несколькими поколениями обстановка парадных комнат Петровского, запечатленная на фотографиях в книге его брата Михаила, должна была оставаться незыблемой, неизменной, как символ незыблемости и благоденствия Голицынского рода.
А вещи в Петровском были действительно великолепными — богатая библиотека Шувалова, старинная мебель, несколько бронзовых часов, мраморные Шубинские бюсты Екатерины II и князя Федора Николаевича в молодости и портреты, портреты. Их было несколько десятков и совершенно бесценных, начиная от огромного портрета конца XVII века боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского, который ныне украшает зал №1 Третьяковской галереи. Далее шла вереница портретов Голицыных, все парные, мужчины в париках, со звездами на груди, женщины с открытыми декольте. Были портреты И.И.Шувалова, М.В.Ломоносова, многих царей и цариц, множество акварельных портретов, серия картин Каналетто с видами Венеции, вывезенных из Италии Шуваловым…
В течение по крайней мере полувека дедушка Саша служил церковным старостой церкви села Петровского. Была она построена князьями Прозоровскими в XVII веке с галереей и послужила прообразом церквей Нарышкинского стиля в Уборах и Филях. Там был поразительной тонкости резной деревянный иконостас — и в главном храме, и в приделах. В XVIII веке церковь значительно перестроили, убрали галереи, растесали окна, тем самым сильно исказив ее облик. К правому приделу позднее было пристроено в стиле Empire помещение для мраморной гробницы князя Федора Николаевича, рядом похоронили его старшего сына Ивана Федоровича.
Особенно богато были изукрашены золотой резьбой оба придела, в синих, обрамленных золотом медальонах находились изображения святых, над ними как бы парили золотые голуби.
В 1934 году Сталин, укрывшийся за высокой кирпичной стеной имения Зубалова в четырех километрах от Петровского, но на другом берегу Москвы-реки (в конце поселка Калчуга по Рублевско-Успенскому шоссе), как-то заметил, что ему надоело видеть издали церковь. И храм был снесен за одни сутки. Современные искусствоведы нередко жалеют о гибели прекрасного памятника старины. В нем находилась икона Тихвинской Божьей Матери начала XVII века — моление князя Семена Васильевича Прозоровского, воеводы царя Михаила Федоровича, который возил ее с собой в походы, и в день праздника иконы 26 июня победил шведов. С тех пор во всех имениях, перешедших к Голицыным от Прозоровских, этот день отмечался как престольный праздник. А древняя икона сейчас неизвестно где, скорее всего, попала за границу в обмен на валюту.