Когда младшие его братья — Федор и Петр Глебовы — были еще маленькими, мать иногда приводила их к нам. Федор был очень похож на своего отца — тоненький, изящный, с горбатым носиком. Он с детства хорошо рисовал, когда подрос, мой брат привел его в редакцию одного из журналов. С тех пор Федор стал иллюстрировать рассказы, позднее стал видным художником-пейзажистом, умер в 1986 г.
В детстве у Петра всегда текло из носа. Когда он вырос, то стал артистом, но на вторых ролях. Он обзавелся семьей и очень нуждался, мать жила с ним. Как-то, в поисках заработка он нанялся статистом на киносъемки «Тихого Дона». Его увидел режиссер Сергей Герасимов, которого не удовлетворял артист-еврей, игравший Григория Мелехова, и попросил загримировать Петра под Григория. И бывший сопливый мальчишка вскоре прославился на весь мир! Больше всего была счастлива его мать. Вскоре после этого он стал народным артистом СССР.
Она вырастила сыновей молодцами, они были обязаны прежде всего своей матери тем, что стали порядочными людьми.
Она и в старости отличалась ослепительной красотой, величием, веселостью, все обращали на нее внимание. Была она чересчур деятельна, все выдумывала какие-то «мероприятия», вроде домашних спектаклей, шарад, многолюдных поездок, цыганских концертов и т.д. Сыновья, обожавшие ее, изредка говорили ей:
— Мать, а мать, ведь седьмой десяток пошел, что ты опять затеяла?
А несколько лет спустя они ее продолжали предостерегать:
— Мать, а мать, куда ты опять несешься? Ведь восьмой десяток пошел.
В 1962 г. отмечался столетний юбилей со дня рождения художника Нестерова. Большой зал Дома литераторов был битком набит. Тетя Марица опоздала. Я ее увидел, когда она спускалась по проходу, статная, величественная, как королева, с палантином на плечах. Все места были заняты, но она шла уверенно, она знала — ей уступят. И там, и сям мужчины вскакивали, предлагая ей сесть...
Она скончалась восьмидесяти с чем-то лет. Ее отпевали у Ильи Обыденного. Народу было множество, родные, многочисленные друзья. Мне запомнилась старенькая, как сама тетя Марица, няня ее сыновей, которая многие годы жила вместе с ней, и верой и правдой ей служила, когда тетя Марица обедала, она стояла позади ее кресла.
На отпевании стояли в ряд сыновья, внуки, племянники. Не было только Сергея Михалкова, которого она называла своим любимым племянником. Видно, как член партии, он постеснялся войти в храм Божий. А ведь он вырос вместе с ее сыновьями, и первые его стихи сочинялись в ее доме. К сведению исследователей творчества Михалкова — именно его тетка через одного знакомого, а от того к знакомому знакомого цепочкой передала несколько стихотворений начинающего поэта тогдашнему редактору «Известий» Н.И.Бухарину. Когда они были напечатаны в газете, вся Москва их декламировала, все радовались, что появился новый, молодой, талантливый поэт.
Тетю Марицу повезли хоронить в Назарьево — подмосковное родовое имение Михалковых возле станции Жаворонки. Огромная толпа местных жителей — потомков Михалковских крепостных собралась проводить в последний путь свою бывшую барыню.
В 1968 г., то есть более чем полвека спустя после убийства князя Петра Николаевича Трубецкого, я попал во Францию и встретился там с его внуком, а моим двоюродным братом Петром Владимировичем Трубецким. Он меня спросил, с кем из прежних московских знакомых и родных я общаюсь, и я, не думая о последствиях, назвал фамилию Кристи.
Петр Владимирович покраснел, прижал руку к сердцу и патетически произнес:
— Никогда при мне не называй этих людей!..
4
Однако я очень отошел в сторону. Возвращаюсь в XIX век ко второй жене (с 1861 г.) Николая Петровича Трубецкого Софье Алексеевне(1841-1901), старшей дочери прадеда Лопухина. Моя мать говорила про нее, что она была самая милая и очаровательная ее тетка.
От второго брака у Николая Петровича было три сына и шесть дочерей, у всех у них, разумеется, было множество потомков. Сам Николай Петрович, судя по воспоминаниям его сына Евгения и дочери Ольги, представляется, может быть, и очень хорошим человеком, но чересчур большим идеалистом, не обладающим никакими деловыми качествами.
Как музыкант-любитель он основал в Москве «Всероссийское музыкальное общество» и вместе с Николаем Рубинштейном на средства московских купцов-меценатов построил Московскую консерваторию. И на это благородное дело он всадил массу своих денег, а брат его Иван поигрывал в карты. Чтобы расплатиться с долгами, пришлось продать родовое подмосковное имение Трубецких Ахтырку, где, судя по сохранившимся гравюрам и фотографиям, был дом замечательной архитектуры.
И многочисленная семья осталась без денег — Николай Петрович вынужден был пойти на государственную службу и, благодаря родственным связям, занял выгодное место Калужского вице-губернатора. Но средств не хватало. Дочери-красавицы подрастали, и всех их требовалось выдать замуж. А приданого не было. Воспитанные гувернантками в оранжерейных условиях, они совсем не знали жизни. Как-то одна из них вбежала в столовую, полную гостей и громко объявила, что горничная кинулась к ней вся в слезах, оказывается, лакей обозвал ее какими-то материнскими словами.
— Не понимаю, что тут обидного! — воскликнула княжна.
Произошло общее замешательство, о котором пятьдесят лет спустя рассказывал мне один из Трубецких.
Главой семьи была Софья Алексеевна, которую дети боготворили. Несмотря на крайнюю ограниченность средств, она держала себя независимо, снискала в московском обществе уважение и поддерживала в доме порядок, всегда была гостеприимна, помогала чем могла, родным, увеселяла молодежь. Она владела небольшим имением Меньшово близ Подольска, которое в свое время получила в приданое. На лето в Меньшове собирались многочисленные ее дети и внуки, приезжали друзья, родные. И было там всегда уютно и весело.
Когда впервые в Россию приехал знаменитый скульптор Паоло Трубецкой, который приходился племянником Николаю Петровичу, он встретил в его семействе самый теплый прием, близко сошелся со всеми Трубецкими, создал целую вереницу скульптур и статуэток родственников и до самой своей смерти в 1939 г. в Париже дружил со многими из них.
В числе его скульптур был маленький гипсовый барельеф Софьи Алексеевны в гробу. Она умерла в 1900 г., не дожив нескольких дней до своего шестидесятилетия. Этот барельеф висел до тридцатых годов над кроватью моего брата, потом был куда-то продан.
Самая большая заслуга Софьи Алексеевны — это то, как она воспитала своих сыновей. Все трое на разных поприщах сумели подняться на голову выше окружающего общества.
Старший — Сергей Николаевич — был выдающийся философ-идеалист, исследователь и друг Владимира Соловьева, убежденный противник абсолютной монархии, патриот, кумир студенческой молодежи. Он был первый выборный ректор Московского Университета. Внезапная смерть настигла его в приемной министра Народного просвещения, когда он поехал в Петербург защищать права Университета. Ему было всего 43 года. Скажу откровенно, мне его философия показалась мало понятной, наверное, я просто до нее не дорос. Его сестра Ольга Николаевна за границей выпустила о нем насыщенную многими фактами и документами книгу [Трубецкая О., княжна. Князь С. Н. Трубецкой. Воспоминания сестры. Н.-Й., 1953. В МГУ в 1995 г. прошла научная конференция его памяти и вышел сборник статей «Сергей Николаевич Трубецкой» (М., 1996).], которая в будущем, надо надеяться, появится и у нас.
Подробно о нем говорить не буду, передам только то, что мне рассказывала моя мать, которая приходилась ему двоюродной сестрой.
В конце прошлого века стал входить в моду материализм и тесно связанный с ним атеизм. Многие, считающие себя передовыми людьми, кичились своими «левыми» взглядами, хвастались своим неверием в Бога. А моя мать, убежденная верующая, очень страдала, когда слушала разговор подобных людей. Сергей Николаевич был старше ее на 18 лет, она и знала-то его мало, но читала его книги и статьи, следила за его деятельностью. И преклонялась перед ним, видя, что один из умнейших людей России является глубоко верующим человеком и силой своего горячего слова, всеми своими благородными поступками призывает молодежь задумываться и возвращает некоторых вероотступников к религии. Он не дал России и десятой доли того, что мог дать.
Женатый на княжне Прасковье Владимировне Оболенской — своей троюродной сестре, он имел двух сыновей — Николая и Владимира и дочь Марию. Прасковья Владимировна считалась самой строгой дамой Москвы. Когда она входила в комнату, все замолкали. Я ее видел только однажды, но, благодаря разом установившейся тишине, она мне хорошо запомнилась.
Николай блестяще окончил Московский Университет, после революции уехал с семьей за границу и там в Австрии стал сперва профессором, потом академиком и знаменитым языковедом. Говорили что его философско-языковедческая теория произвела такую же революцию в языкознании, как и теория Вавилова в биологии. Но у нас об этой революции помалкивали, и только в 1987 г. в России были опубликованы его избранные труды [В 1990 г. в Москве торжественно отмечалось 100-летие со дня рождения Н. С. Трубецкого; в МГУ, прошла посвященная ему научная конференция.]. Как и его отец, он тоже рано умер.
О младшем сыне Сергея Николаевича Владимире я собираюсь подробно рассказать в следующих главах [В. С. Трубецкой — один из главных героев романа «Записки уцелевшего»; см. также публикацию в журнале «Наше наследие» за 1991 г. (№ 2-4): Трубецкой В.С. Записки кирасира.].
Брат Сергея Николаевича Евгений был тоже крупный философ-идеалист. А его книга об иконах «Умозрение в красках» является глубочайшим исследованием по религиозно-философскому осмыслению древнерусского искусства. В 1918 г. были изданы его воспоминания о семьях Трубецких и Лопухиных, одна глава посвящена его брату Сергею, одна глава Николаю Рубинштейну. Эти воспоминания настолько живо и талантливо написаны, что их можно назвать подлинно художественным произведением