В холодный сон пассажиров не погружали.
Зачем?
Пять минут ада — это не так уж много.
Шаттл набрал ускорение в семнадцать «же», и собственный вес, несмотря на все компенсационные хитрости, прижал Тимура к пористому покрытию ложемента. Оператор успел подзабыть, каково это — подниматься вверх по гравитационному колодцу. На тебя словно навалили толпу людей, и даже простое шевеление пальцами кажется трудновыполнимой задачей. Сердце натужно перекачивает кровь по венам. Грудь сдавливают тиски, дыхание перехватывает. Ложемент держит стоградусный угол между бедром и спиной, а сам компенсатор выставлен на двенадцать градусов относительно уровня «пола». При таких настройках кровоснабжение мозга не прекращается, а перегрузки переносятся легче.
Космические лучи отражаются силовыми щитами.
Ты смотришь на корабль-матку. Поначалу габариты не впечатляют, но шаттл продолжает двигаться на скорости 27 000 километров в час. Девять минут — и шаттл на первом витке. Затем — гомановский переход и орбита фазирования.
Аппарат начинает тормозить за двести километров до корабля-матки. Тимур настраивает кратность увеличения датчиков, чтобы рассмотреть свой будущий дом во всех подробностях. Корабль представляет собой толстый цилиндр, вся поверхность которого покрыта сетью разметки. Сотни ангарных отсеков, в которых ждут своего часа истребители класса «архангел». Передняя торцевая часть с позиции Тимура не просматривалась, а вот задняя говорила о многом. Первое, что бросалось в глаза, — исполинские дюзы ионного прямоточного двигателя. Признак того, что корабль-матка успешно обходится без червоточин и в автономном режиме может развивать скорость до трети световой. А еще Тимуру удалось рассмотреть несколько колец, вложенных друг в друга и медленно прокручивающихся вокруг собственной оси. Между кольцами чернел космос.
Двести лет назад «прямоточники» даже за двигатели не считали.
Покровитель усовершенствовал технологию.
Тимур насчитал три автономных цилиндра. Центральная часть намертво приросла к дюзам и была ходовой. Именно там располагались силовые установки, генераторы полей и технические отсеки. Там же, как предположил оператор, жили члены экипажа корабля. Вероятно, срединный цилиндр включал рубку управления, гибернаторы и ключевые узлы систем жизнеобеспечения. Там же, в самом сердце всего, скрывались блоки квантового компьютера — надежного пристанища бортового ИИ.
Средний цилиндр, полый внутри, вне всякого сомнения, служил обиталищем для удаленных операторов. Точнее — для боевых пилотов. Не исключено, что на внешней стороне этой секции могли располагаться дополнительные ангары. Что же касается внешнего кольца, то оно выглядело наиболее впечатляюще и было окутано переливчатым мерцанием энергетических щитов. Изредка поля пузырились, в них образовывались бреши и на волю вырывались крохотные точки истребителей. Тренировочные полеты никто не отменял.
Тимур был уверен, что корабль не оборудован гравитаторами. Командование Космфлота мыслило практично — отказ от удобств в пользу брони и оружия. Повезет, если выделят каюту на внешнем кольце — там хоть какое-то подобие нормальной силы тяжести.
Носитель не был приспособлен к атмосферным полетам, стартам и посадкам. Есть мастодонты, которые никогда не приземляются. Сборка в первой точке Лагранжа, сообщение с планетарными базами при помощи космических лифтов и челноков, редкие стыковки с боевыми орбитальными станциями...
Пространство — удел всех носителей.
«Анубис» стремительно приближался.
Шаттл скорректировал траекторию коротким боковым импульсом и сдвинулся с плоскости орбиты исполина. Включились носовые двигатели, и началось торможение.
Тимур заглянул в темную пропасть четвертой дюзы — этим конусом вполне можно было накрыть коттеджный поселок в окрестностях Нью-Сайгона. Плазма вырывается из таких сопел в пустоту десятикилометровым фиолетовым языком, толкая звездолет сквозь пространство и время.
«Прямоточники» использовались не повсеместно.
Войтицкий поискал взглядом маневровые кольца и обнаружил их на том же внутреннем цилиндре. Часть колец выдвигалась на специальных пилонах, обеспечивая максимальную свободу перемещения.
На дистанции в сто километров стало понятно, что цилиндры не пригнаны вплотную — зазоры между ними, если верить базе данных, могли достигать шести тысяч метров и более. Точные характеристики «Анубиса», как и следовало ожидать, были засекречены.
Тимур видел радиальные стыковочные узлы — серые трубы, напоминающие ступицы колеса. Видел полумесяцы тамбуров, скользящие по внутренним колеям. И думал о том, что части корабля обладают полной автономией, а переходы между уровнями осуществляются в строго отведенное время. Остановки вращения почти наверняка связаны с периодами невесомости — к этому графику придется привыкать. Странное инженерное решение, если вдуматься. Такие вещи не реализуются без электромагнитных полевых структур и прочих неосских фокусов.
На фоне голубоватого атмосферного свечения «Анубис» смотрелся эпично. Круглая головоломка, раскручивающая погребальные маховики. Тимур выставил зрительные фильтры, чтобы притушить багровое сияние солнца Калорики.
Невесомость расслабляла.
Тело Войтицкого, удерживаемое желеобразными фиксаторами, парило в нескольких сантиметрах от ложемента. Конфигурация подстилки менялась, подстраивалась под маневры челнока.
Пятьдесят километров.
Серп Калорики развернулся к носовой части шаттла. Левая сторона планеты тонула во мраке, правая была подсвечена багрянцем у линии терминатора. Перед Тимуром закручивались спирали циклонов, синел океан и очерчивался причудливыми контурами единственный материк, с которого девять минут назад стартовал челнок. Там, в зелено-коричневых дебрях, частично поглощенных тьмой, утопал Нью-Сайгон, рассмотреть который с орбиты можно было лишь одним способом — увеличив кратность на датчиках наблюдения.
Челнок устремился к центральному веретену, продолжая сбрасывать скорость.
«Анубис» загородил большую часть видимого пространства, превратившись в механическую луну. Близость скрадывала вращение отдельных элементов конструкции, лениво перемалывающих звезды и джунгли Калорики. С каждым километром, уничтоженным инерцией начального импульса, проступало большее число фрагментов. Тимур захлебнулся в этой детализации. Выступы, миниатюрные башенки, элементы наружных силовых генераторов, надстройки и цепочки габаритных огней... Всё это прокачивалось по инфоканалам и сливалось прямиком на зрительный нерв новобранца.
В теории оператор мог подключиться к бортовой нейросети и получить полный доступ ко всей телеметрии челнока. На практике существовали уровни допуска, межсетевые экраны и защитные протоколы Космофлота, обойти которые простому смертному было нелегко. Почти невозможно.
Почти.
Слово выплыло из глубин подсознания. Тимур мысленно отшатнулся — ему почудилось, что диалог ведется с кем-то чужим.
Неприятное ощущение.
Иллюзия разбилась вдребезги. Присутствие подселенца больше не ощущалось. Тимур списал реакцию на хроническое недосыпание и смену часовых поясов.
Десять километров.
Он больше не видел ничего, кроме чудовищных колес, разросшихся во все стороны. Мимо промчался истребитель — хищная птица с заостренным клювом обтекателя и загнутыми вниз консолями крыльев. В пустоте нет инверсионных следов — планетчику тяжело привыкнуть к такому. Но Тимур последние годы провел на внешней стороне Сферы. Точнее — в недостроенных кластерах Кольца, ставших основой будущей структуры. Присутствовал не физически, ментально. В корпусе робота-монтажника, воспринимаемого как естественное продолжение собственного тела. Там, где сновали полчища таких же механических тварей, светились плазменные резаки, а секции непостижимого каркаса беззвучно стыковались между собой, разрастаясь во всех направлениях. Тимур видел Солнце лишь на экране проектора жилой ячейки. И то — в виде далекой звезды, неотличимой от мириадов других светил Рукава Ориона.
Внешняя сторона Кольца открывала доступ к неисчислимым мирам. Туда протянулись червоточины, качающие материю. Тимуру доводилось собирать гейты, оснащенные генераторами переходов. Врата во тьму, затянутые энергетическими пленками. Корабли прорывали эти пузыри, набирали ускорение и ныряли в шарообразные устья — за десятки и сотни парсеков от родного дома.
Устья червоточин можно было сравнить с каплями воды в невесомости. Сферы, внутри которых угадываются контуры чужой реальности. Иной рисунок созвездий, иногда — диски или серпы планет, на которых земляне развивали свои колонии. Чаще всего — миниатюрное колесико пересадочной станции. Люди привыкли воспринимать такие «колеса» в качестве безобидных вокзалов, на которых можно арендовать номер, пройти вакцинацию, приспособиться к условиям мира, который хочешь посетить. На самом деле, пересадочные станции контролируются Космофлотом, а их основная задача — прикрывать устья от потенциального вторжения. Поговаривают, что это самые мощные боевые комплексы Рукава Ориона.
Тимур запомнил обратное устье.
Ведущее домой.
Сфера с диаметром в пятьдесят километров, внутри которой просматривалась часть Кольца — кластеры, введенные в эксплуатацию. Искривленная серая стена, которую прочерчивали линии стыков. В условном «центре» красовался шестиугольник гейта, через который Тимур переместился в систему Глизе 667 C. Устье не давало ни малейшего представления об истинных размерах кольцевого образования в плоскости эклиптики. Верхняя и нижняя границы терялись в пустоте.
Тимуру доводилось заниматься буксировкой грузов вдоль экватора Сферы. Перспективы никакой. Если бы не бегущие огни и едва заметное сияние энергетических щитов, стена вообще не бросалась бы в глаза. Снаружи просто не было источников света, отражавшихся от поверхности стены. Недостроенные кластеры сливались с извечным мраком глубокого космоса — их границы обозначались проблесковыми маячками. Сам же Тимур пилотировал, опираясь на радиосигналы диспетчерского ИИ. Дополнительным источником информации служили волновые гироскопы и акселерометры. Оператор понимал, что туриста-внешника, прибывшего, скажем, с Глизе, нынешняя Сфера не впечатлит. Реальность будет отличаться от виртуальных сериалов с «полным погружением», которые йоттабайт