– Ты никогда не хотела проводить здесь больше времени? В смысле, пожить?
– Ребенком – нет. Я ненавидела сюда ездить. Наверное, мне повезло. Большинство моих ровесников отправлялось в «Диснейленд», а я – в Париж. Но это был Париж без радости, без веселья и без красоты, без искусства, без всего того, ради чего сюда приезжают. У моих дедушки и бабушки даже не было телевизора. Мы с братом долгие часы сидели на жесткой кушетке у них в гостиной, пока мама с ними болтала, пила чай и грызла печенье. Это было невыносимо. Я видела небо за окном, представляла, как другие дети, настоящие французские дети, играют в парке или идут в зоопарк. Когда умерли бабушка и дедушка, мне стало легче. Я знаю, ужасно звучит, но это правда.
– По крайней мере, ты видела настоящую Францию. Я был во Франции, не знаю, раз двадцать или около того, иногда приезжал ненадолго, иногда на дольше, когда в Париж, когда нет – но никогда не видел того, что видела ты. Только голливудскую версию, которую Франция хочет нам показывать. А ты жила за занавесом.
– Вероятно, но здесь мне нравится больше. За занавесом хуже кормят, – смеется Клэр.
У нее озаряется лицо. У нее белые зубы. Гарри видит ее розовые десны.
Клэр заказывает биск из лобстеров с фисташками и морской язык с трюфелями. Гарри подзывает сомелье. Они останавливаются на монтраше.
– Умираю от голода, – признается Клэр.
– И не надо волноваться, что переешь. У них прекрасный спа с бассейном. Во время заплыва в этом бассейне умерла Памела Гарриман.
– Кто?
– Знаменитая куртизанка, – объясняет он. И добавляет: – Вообще-то, она была американским послом в Париже. Была замужем за несколькими богачами, а романы крутила вообще с целой толпой.
После ужина они идут по длинному коридору в отель. В середине недели постояльцев немного. Бизнесмены обмениваются визитками. Они направляются в небольшой бар, вниз по короткой лестнице. Пахнет дорогими сигарами.
– Это мой самый любимый в мире бар, – говорит Гарри.
Он пришел бы сюда, даже если бы не мог позволить себе остановиться в этом отеле.
Они входят в бар. Клэр удивляется, насколько он маленький. Посетителей много. В воздухе висят клубы дыма. Все столики заняты, но есть два места возле узкой барной стойки. Жорж, бармен, смешивает коктейли.
– Мистер Уинслоу, – произносит Жорж на хорошем английском. – Рад снова вас видеть у нас, сэр.
Он выше среднего роста, лысоватый, в белом пиджаке, движения у него ловкие. Гарри уже отправил ему записку, сообщая, что придет не с Мэдди.
Они пожимают друг другу руки.
– Рад тебя видеть, Жорж. Это Клэр.
– Добро пожаловать, – говорит тот. – Вы, очевидно, только что поужинали. Могу я предложить вам дижестив?
Гарри смотрит на Клэр.
– Что бы он ни предложил, соглашайся. В его руках шейкер – это кисть Пикассо.
– Хорошо, Жорж. В таком случае я совсем не откажусь от дижестива.
– Замечательно. Могу я узнать, любите ли вы арманьяк?
Клэр кивает. Он орудует за стойкой инструментами своего мастерства. Его руки искусно возносят, рубят, крутят, разливают. И, наконец, цветочный лепесток в виде украшения.
– Voilà[8].
Она делает глоток.
– Бесподобно.
Довольный, Жорж позволяет себе улыбнуться.
– Я подумал, вам понравится.
– Что там? – спрашивает Гарри.
– Называется «Отель де Франс». Две части арманьяка. Одна часть крем де кассис. Семь частей охлажденного шампанского. Шот грушевого ликера. Ликер я делаю сам. А вам, мистер Уинслоу?
– Удиви меня.
И снова руки пускаются в полет над барной стойкой. Cледить за ними – все равно что пытаться поймать шулера на жульничестве с картами.
– И еще раз voilà.
– Отлично, – кивает Гарри. – Что это?
– Вариация на тему классического французского. До обеда я использую джин. После обеда лучше брать коньяк. И, разумеется, сахар, лимон и шампанское.
– Превосходно.
– Всегда рад. Прошу меня простить.
Его зовет другой клиент. Жорж заговаривает с ним по-испански. Подходят другие, он отвечает по-французски. Он похож на блистательного финансиста или на того, кто может посоветовать, на какую лошадь ставить на скачках; он всем нужен.
– Удивительный человек, – замечает Клэр. – Никогда не встречала бармена, который бы с таким почтением относился к своей работе.
– Ты права. Для него это священнодействие. Во всех областях должны быть лучшие. Лучший юрист, лучший сапожник, лучший пекарь. А он – лучший бармен. Посвятил этому жизнь. Представляешь, каждое утро Жорж читает газеты на пяти языках, просто чтобы поддерживать разговор с клиентами на интересную для них тему.
– Он знает китайский?
– Пока нет.
– Надо бы.
– Наверное, но китайцы сюда пока не добрались. По крайней мере, их не так много.
Она отхлебывает из бокала.
– Дай срок.
Как это часто бывает, Жорж представляет друг другу клиентов. Они знакомятся с испанской парой из Мадрида. Потом с немцами. И наконец, с двумя молодыми американками, путешествующими на деньги родителей. Клэр болтает с ними. Гарри курит сигару. Толстую кубинскую «Корону».
– Тебе весело? – спрашивает он, когда она снова поворачивается к нему.
Клэр сжимает его руку.
– Да, – отвечает она. – А тебе? Рад, что ты здесь? Со мной?
– Я бы нигде так не хотел быть, как здесь. И ни с кем. Я тебе говорил, какая ты красивая?
– Говорил, но мало.
– Ты красивая.
– Спасибо. За это, за все.
Позднее, в номере, Гарри стоит у нее за спиной и смотрит, как она чистит зубы. Вода льется из крана, похожего на золотого лебедя. Клэр очень старательна. Пока Гарри чистит зубы, она идет в туалет, оставляя дверь открытой. Он видит ее белые колени. Слышит, как поворачивается на держателе рулон бумаги, когда Клэр ее отматывает. Его переполняет ощущение близости, он шагает к ней, видит трусики у нее на щиколотках, сомкнутые колени, голую грудь. Стоит в дверях, глядя на нее. На ее руку между ногами. Клэр удивленно поднимает голову.
– Прости, – говорит Гарри. – Я хотел на тебя посмотреть.
– Ничего.
– Раньше я этого никогда не делал.
Клэр спускает воду и встает, оставляя трусики на полу.
– Я понимаю, – произносит она, целуя его. – Новизна во всем.
Когда Гарри входит в комнату, она ждет его в постели. Он видит, что на телефоне есть сообщение, горит красная лампочка. Но не обращает на это внимания и опускается в объятия Клэр.
8
Они проводят день, как положено любовникам. Утром им приносят в номер завтрак. Клэр с хихиканьем прячется под одеяло, пока Гарри в одном купальном халате расписывается в счете. Официант держится с галльским безразличием. Он все это уже видел. Кофе, круассаны, масло, яичница, хрустящий бекон. Салфетки так белы и накрахмалены, что похожи на бумагу.
– Попробуй, какой кофе, – говорит он, протягивая ей чашку с блюдцем. – Лучший в мире.
– Ты так говоришь почти обо всем в этом отеле. Однако ты прав. Кофе очень вкусный.
– Еще бы. За такие деньги.
– А яичница? Объедение! Я и подумать не могла, что проголодаюсь после вчерашнего ужина, но умираю с голода.
После завтрака они идут гулять. В небе отражаются серые камни площади. Водители в темных очках и темных костюмах стоят возле «Мерседесов», припаркованных у входа, говорят по сотовым телефонам и ждут пассажиров.
Они поворачивают на рю де ла Пэ и направляются к зданию Оперы.
– Куда пойдем? – спрашивает Клэр, взяв Гарри под руку. На ней шерстяные перчатки и шарф. Я никогда не ношу шапку, сказала она ему.
– Куда пожелаешь.
– Я не хочу в музей. Знаю, что надо. Но это как идти в церковь, проснувшись в воскресенье. Обязанность, а не удовольствие.
– То есть церкви тоже исключаются? – улыбается Гарри.
– Я была в Нотр-Дам. Там красиво и величественно, но у нас мало времени. Предпочла бы провести его не в заплесневевшей церкви.
– Куда бы ты хотела пойти?
– Обратно в отель и в постель? – произносит она, широко улыбаясь. – Мне хочется просто погулять, пока не проголодаемся, а потом где-нибудь пообедать.
– Замечательно.
Они идут на север. По его представлениям, это примерно в направлении Монмартра, но он готов сменить курс.
Они шагают в умиротворенном молчании, временами показывая друг другу что-нибудь странное или забавное. Так естественно держать ее под руку.
– Здесь маленькие машины, – замечает Клэр. – Словно на них ездит племя карликов.
У подножия Монмартра они садятся на фуникулер, идущий к вершине. Наверху любуются базиликой Сакре-Кер, высшей точкой Парижа.
– Я тут никогда не была, – говорит Клэр.
Они смотрят на город с высоты, на Сену, извивающуюся на солнце, как ленивая серебряная змея.
– Считается, что главная достопримечательность Парижа – Эйфелева башня, а мне кажется, что вот она, – говорит Гарри. – Ты знаешь, что башня старше базилики?
– Правда?
– Да. Базилику достроили после окончания Первой мировой войны. А Эйфелеву башню соорудили в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Но люди приходили сюда веками. Говорят, здесь было святилище друидов.
– Стой там, – говорит Клэр.
Она вынимает из сумочки маленький фотоаппарат. За спиной Гарри до горизонта простирается внизу Париж.
– Улыбнись!
Он улыбается.
– А теперь ты меня сними.
Они просят какого-то туриста снять их вместе. Я видел эту фотографию. Гарри и Клэр похожи на всех остальных туристов в Париже. Интересно, так ли они себя чувствовали?
Они заходят пообедать в ресторанчик, полный голландских туристов. Потом идут по Монмартру до Пигаль, мимо «Мулен-Руж», мимо «Бато-Лавуар», пережившего дни своей славы, когда по соседству жили Лотрек, Пикассо и Утрилло. Сворачивают на бульвар Клиши и видят вывеску «Musée de l’érotisme»[9].
– Многообещающе, – усмехается Клэр.