Ужин проходит приятно, как в прежние времена. Хотя с нами нет Мэдди и место другое, меня опять вовлекает в орбиту Гарри, как небольшой спутник в гравитационное поле планеты. В этот вечер я не могу его не любить. Как и Мэдди, я собирался держаться отстраненно, равнодушно, но он доводит меня до слез от смеха. Джонни борется со сном.
– Все, друг. Пора в кровать, – говорит Гарри.
Я пытаюсь встать и откланяться, но он взмахом руки усаживает меня на место.
– Посиди пока. Я уложу Джонни, и мы сможем серьезно поговорить.
И опять, как в старые времена, я стою в дверях, пока Джонни укладывают спать. Он почистил зубы, прочел молитву, теперь Гарри рассказывает ему одну из своих историй.
– Спасибо, что задержался, Уолт, – произносит Гарри, осторожно закрывая за собой дверь спальни. – Что-нибудь еще тебе принести?
Вино выпито, и он наливает нам по стакану виски с содовой. Мы снова садимся за стол.
– Слушай, я хочу кое-что сказать, и если ты сможешь передать это Мэдди, буду очень благодарен.
– Что именно? – интересуюсь я.
– Что я ее по-прежнему люблю. Даже сильнее, чем прежде. И я не хочу разводиться. Я все испортил, всю оставшуюся жизнь буду пытаться исправить то, что натворил, но мы – она, я, Джонни – не будем по-настоящему счастливы, если не будем вместе, не останемся вместе. Пожалуйста, передай ей это.
– Ты сам ей говорил?
– Написал на прошлой неделе.
Наверное, это то письмо, о котором Мэдди упоминала.
– Что ж, удачи. Думаю, все зависит от того, в каком настроении она вернется. Я передам, если это будет уместно.
– Спасибо, Уолт. Я знаю, как Мэдди тебя ценит.
Я беру пальто и направляюсь к двери. Когда я выхожу, Гарри спрашивает:
– Ты никого не знаешь, кому нужен был бы самолет?
– Что?
– Я решил продать самолет. Содержание слишком дорого обходится, я не так часто летаю, чтобы оправдать расходы, и, честно говоря, мне необходимы деньги. Может, кто-нибудь из твоих богатых клиентов заинтересуется?
– Я поспрашиваю, – отвечаю я.
Чертов самолет.
В субботу Гарри и Джонни на день уезжают из города. Мэдди возвращается следующим вечером. Это их последний день вместе. Они выезжают рано. Еще темно. Джонни спит на заднем сиденье, пока Гарри ведет машину, прихлебывая кофе. Когда встает солнце, начинается чудесное утро, на что он и надеялся. Последние несколько дней он смотрел сайт национальной метеорологической службы, все прогнозы обещали прекрасную погоду.
Чем дальше они отъезжают от города, тем больше листьев на деревьях. Гарри не был здесь с осени, когда ездил с Клэр. Кажется, это происходило в другой жизни. Он замечает новые магазины и рестораны, свежевыкрашенные фасады – все ждет щедрого лета. Киоски фермеров пока закрыты, за ними раскинулись невозделанные поля.
Гарри подъезжает к аэродрому в девять часов. В маленьком терминале всего несколько человек. Пока Джонни сонно устраивается на стуле, Гарри наливает себе кофе и смотрит прогноз погоды.
– Привет, Марти! – обращается он к человеку за стойкой. – Как жизнь?
– Гарри! Давно тебя не видел. Где прятался?
– Провел осень и зиму в Риме.
– Славно.
Гарри пожимает плечами.
– Джимми здесь?
– На поле.
– Спасибо. Я просил его осмотреть и заправить самолет. Долгая была зима.
– Не то слово.
– Увидимся.
– Будь здоров.
Гарри и Джонни выходят на бетонированную площадку. Гарри кладет руку на плечо сына. «Колдун» висит вдоль шеста, светит солнце. Гарри замечает свою маленькую «Сессну». Джимми снял брезент, которым она была укрыта на зиму. Аккумулятор заряжен, трубка Пито и приемники статического давления очищены от насекомых. Гарри заглядывает под капот, проверяет, смазаны ли закрылки и подшипники.
– Все в норме?
Гарри оборачивается и видит Джимми, они жмут друг другу руки.
– Помнишь Джонни, моего сына? Поздоровайся с мистером Беннетом, приятель.
– Здравствуйте, мистер Беннет.
– Рад тебя снова видеть, Джонни. А ты вырос.
– Я самый высокий в классе.
– Молодец.
Потом Джимми обращается к Гарри:
– Нашел в двигателе мышиное гнездо, но вычистил все и заменил погрызенные провода. Давай, покажу.
Они подходят к самолету, Джимми поднимает капот:
– Видишь? Как новенький.
– Спасибо, Джимми.
– Она красотка.
– Да. Хочу выставить ее на продажу.
– Да ладно?
– Не знаешь, никто не интересуется?
– Еще бы. Куча народа не откажется от нее.
– Вот и хорошо. Обсудим позднее. Хочу поднять ее последний раз.
– Денек подходящий.
– Лучше не бывает.
– Ну, Гарри, рад был повидаться. Расскажешь, как самолет.
– Спасибо. Высылай счет.
Гарри обходит самолет, завершая предполетную подготовку, снова напоминает Джонни, как проверять хвостовое оперение, руль высоты и направления. Проводит рукой по закрылкам и элеронам, осматривает носовой руль и обтекатели, убирает, идя по часовой стрелке, швартовочные и башмаки. Потом он возвращается в терминал, чтобы сдать диспетчерам план полета. Они с Джонни говорили об этом много дней. Полетят к Кейп-Коду, затем, может, сядут в Нантакете пообедать. В небе ни облачка.
В разогретой солнцем кабине душно. Гарри снимает куртку, открывает окна и проверяет, правильно ли пристегнут сын. Он запускает двигатель, и тот с кашлем оживает, лопасть пропеллера превращается в размытый круг. Наметанным глазом Гарри осматривает приборы, убеждаясь, что они исправны. Связывается по радио с диспетчером и просит разрешение на взлет.
– Башня Ист-Хэмптон, это Танго-Галф-девять-девять, прошу взлет.
Перед ними никого нет. Гарри выводит маленькую «Сессну» от ангара и направляет на полосу. Улыбается сыну.
– Готов? – кричит он сквозь гул мотора.
Мальчик улыбается в ответ и поднимает большой палец. Гарри медленно прибавляет газ до полного. Давление и температура масла в норме. Примерно на тридцати пяти узлах оживает указатель скорости. Когда самолет достигает шестидесяти четырех узлов, Гарри плавно тянет ручку, и они взлетают. Самолет идет вверх, ложась на левое крыло над аэродромом.
– Смотри, папа, наш дом!
Гарри смотрит вниз, видит лиман, большой дом, коттедж позади него. Он всегда изумлялся, каким маленьким все кажется. Годами видел дом с этой высоты – это первое, на что он всегда смотрит; и его сердце бьется сильнее при мысли, что он, вероятно, увидит крохотную Мэдди, может, она будет поливать сад или играть на траве с Джонни, и ее золотые волосы станут сверкать на солнце.
А теперь, если не получится помириться с Мэдди, он может никогда больше не увидеть все это ближе, чем отсюда. Гарри представляется себе призраком, смотрящим сверху на тех, кого любил и покинул.
Он помнит, как впервые увидел Мэдди. Он шла по университетскому двору. Это было в самом начале первого курса, его уже приняли в «Дельта-Каппа-Эпсилон», потому что в обществе состояли многие выпускники его школы, а уж они-то знали, как Гарри играет в хоккей. Они показали ему Нью-Хейвен: где выпивать, где обедать, на какие курсы записываться. Водили на вечеринки, на которые редко приглашали первокурсников. Он шел в другую сторону, когда его приятель, запасной в хоккейной команде, хихикнул и сказал:
– Глянь, свежее мясцо.
Первое, что бросилось Гарри в глаза, – ее волосы. Он таких прежде не видел. Золотые, с красными отблесками, струившиеся до пояса. Потом Гарри разглядел ее лицо. Гордое, с выступающим подбородком, с острым носом. Она идет, как мужчина, подумал он. Сильная, целеустремленная. Он видел, что она ничего не боится. Она и одета была, как мужчина: поверх джинсов висела незаправленная рубашка. В тот момент рубашка его отпугнула. Гарри подумал, что это рубашка ее парня. И он старше. Это подразумевало изощренность, о какой он и мечтать не смел. Намекало, что она знает в этой жизни побольше, чем он. Ее красота, самообладание, беспечность создавали вокруг нее ауру, выделявшую ее из всех девушек, которых он видел в Йеле.
В отличие от них ее трудно было классифицировать. Она не была золотой девочкой из дорогой школы, готом, хиппи или лесбиянкой, не была помешана на спорте или компьютерах. Она была просто самой собой, единственной в своем роде. Никто из парней ничего не сказал, когда она проходила мимо. Они тоже находились под впечатлением. А она даже не обратила на них внимания, ее сияние делало все вокруг тусклым. Когда она скрылась из виду, один из них в конце концов произнес:
– Вот эту бы я пощупал.
Гарри промолчал, он просто смотрел, не отрываясь, на дверь, в которую она вошла. В груди у него теснило. Захотелось ударить парня, но он лишь буркнул:
– Заткнись!
Его никто не услышал, потому что в ту же секунду кто-то другой в шутку стукнул сказавшего по руке:
– А то. Забудь, без шансов.
Остальные засмеялись, настоящие мужчины, а Гарри поморщился. Он думал только о девушке.
Первый курс стал для Гарри временем триумфа. Он легко попал в университетскую хоккейную команду – до этого первокурсников не брали двадцать лет. Команда, состоявшая из героев частных школ и самородков из рабочих семей, являлась одной из лучших, выходивших на лед от Йеля за многие годы. Она легко взяла кубок «Лиги плюща» и дошла до четвертьфинала в играх Национальной студенческой спортивной ассоциации. Гарри даже встречался с хорошенькой фигуристкой из Гринвича, игравшей в хоккей на траве. Или в лакросс. Неважно. Но он постоянно думал о Мэдди. У них не было общих занятий, зато учились они в одном колледже. Он иногда мельком видел ее, когда она перебегала улицу, или заходила в здание, или ехала мимо на машине. Мэдди походила на ангела благих намерений, вечно парящего вне досягаемости. И все же, каждый раз, когда Гарри ее видел, у него начинало сильнее биться сердце, и на секунду его охватывала радость. Она по-прежнему была, она ему не привиделась, и она была так же красива, как в его воспоминаниях.
За этим мимолетным ликованием неизбежно следовало сокрушительное уныние, сопровождавшее его весь оставшийся день. Ему так хотелось просто крикнуть ей: