Солдатик подошел к стулу, на котором стояло ведро, взял с подоконника эмалированную кружку, на которой нарисованная белочка грызла орешек, зачерпнул воды и выпил.
– Хороша водица, – похвалил он. – Люблю колодезную, она вкуснее, чем городская. Я сам-то крымчанин, из Солдатского. У нас знаете, какая вода? Соленоватая, и Чонгаром[34] отдаёт, сколько не кипяти.
Он обернулся к Надежде. Это был обычный мужчина – не красавец, но с приятным, открытым лицом. Светлые волосы выгорели на солнце, подбородок покрывала рыжеватая щетина:
– Я подумал, что ж я вас без воды оставлять буду? Давайте, я сам наберу, вы только колодец мне покажите… – он посмотрел на стол, где лежали распечатанные письма, и нахмурился.
– Вас как зовут? – спросила Надежда.
– Николай, – ответил ополченец. – Можно Коля.
– Очень приятно, а меня зовут Надежда. Вы на письма не смотрите, тут такая ситуация – укроп накрыл артой[35] наш почтовый бобик, осколком пробило тюк с почтой, часть писем выпала из конвертов, вот я и пытаюсь их обратно разложить.
– А… – протянул Коля. – Ну, дело такое… известно, что нацики лучше всего воюют с безоружными. Может, помочь?
– Спасибо, я сама справлюсь, – сказала Надежда, выходя из-за стола. – Идёмте, я лучше вам колодец покажу.
– Сейчас, я только за ведром сбегаю, – ответил Коля. Он вышел к своей машине, Надежда вышла вслед за ним и подождала его у крыльца. Коля вернулся скоро, в руках у него было пластиковое желтое ведёрко. Однако, к удивлению Надежды, вернулся он не один, а в сопровождении симпатичной смуглой темноволосой девушки с красивыми, миндалевидными глазами, такими тёмными, что радужка, казалось, сливается со зрачком.
– Добрый день, – поздоровалась Надежда, несколько сбитая с толку.
– Ciao, – сказала девушка. Голос у нее был мелодичным, она как будто не говорила, а пела. – Scusa, non parlo ancora russo[36].
– Это Джулия, – представил девушку Коля. – Она репортёр итальянского медиапортала, к нам приехала в командировку. Julia, sono Nadezhda, – продолжил он для своей спутницы, – gestisce l'ufficio postale[37].
Надежда взглянула на Николая со смесью удивления и уважения. Надо же – простой водитель, а свободно говорит по-итальянски! Николай смутился:
– Я в нулевые дальнобоил и катался в основном в Италию, вот язык и выучил.
– Molto felice di conoscerti, – сказала Джулия. – Sono Julia Swallow, giornalista.
– Очень приятно, – улыбнулась Надежда. Итальянка как-то незаметно располагала к себе. – Надеюсь, вам у нас понравится, несмотря на войну. Война закончится, а Донбасс останется, и мы будем рады видеть вас, когда наступит мир.
Коля перевел сказанное Джулией почти без запинки. Джулия улыбнулась:
Si, sì, voglio davvero che la guerra finisca presto! Spero che il mio articolo aiuti. Noi in Italia non sappiamo per niente cosa sta succedendo qui. È terribile![38]
Николай перевел сказанное.
– Война вообще ужасна, – задумчиво сказала Надежда. – Неважно, в Европе, в Африке, где угодно. Человеческая кровь – не вода… Кстати, вы ведь хотели набрать воды?
– Да, – кивнул Николай, переведя Джулии сказанное Надеждой. – Джулия хочет побывать на передовой, вот, везу ее к нашим. Начальство специально выделило трофейную машинку, чтобы меньше риска под обстрел попасть. Но, сказать по правде, машина так себе – перегревается немилосердно, полчаса езды и хоть в чайник из радиатора наливай.
– У меня в колодце вода студёная, – улыбнулась Надежда. – Не скоро нагреется.
Она привела гостей к колодцу и хотела сама набрать для них воды, да Николай не позволил – сам набрал ведро, вытащил, перелил часть воды в своё ведёрко, из оставшейся – зачерпнул кружкой, стоявшей на ободе колодца, и жадно выпил.
– Хороша водица, – сказал он, допив. – Giulia, vuoi provare?
– Sì, caro[39], – улыбнулась Джулия, и Николай набрал воды и для неё. Надежда Витальевна слегка улыбнулась – итальянский она не знала почти совсем, но поняла, что отношения между Джулией и Николаем куда более близкие, чем просто у водителя и пассажира. «Вот жук, – мысленно улыбнулась Надежда. – На вид парень прост, как веник, а, похоже, очаровал иностранную гостью».
– Ну, как вам наша водица? – спросила она итальянку, когда та допила.
– La più bella, Bellissima! – ответила Джулия. – Come da una sorgente di montagna![40]
– Вам с ней повезло, – сказал Николай после того, как перевел сказанное Джулией. – Здесь в степи такую воду не везде найдёшь, а на севере Крыма её просто нет. Я из Солдатского, и в пятнадцатом, когда нацики закрыли Крымский канал, у нас с водой было совсем плохо, да и в других сёлах не лучше.
Джулия что-то сказала, видимо, попросила перевести. Николай перевел. Глаза Джулии буквально округлились:
– Это правда? – спросила она (Николай переводил для Надежды её слова). – Они перекрыли воду для всего Крыма?
Николай и Надежда подтвердили, а Коля еще и добавил что-то, Надежда поняла только слово «электричество», вероятно, речь шла о взорванных националистами опорах магистральной ЛЭП[41]. Джулия всплеснула руками:
– У нас об этом никто не говорил! Как же можно было оставить весь Крым без воды и без света? Это всё равно, что лишить света и воды всю Сицилию! А как же люди?
– Мы для них не люди, – сказала Надежда. Прозвучали эти страшные слова обыденно, буднично. Но на Донбассе с этой горькой правдой давно уже свыклись. Нацисты не рассматривали население республик как людей – наверно, чтобы проще было убивать безоружных…
– Ну, Крыму быстро помогла Россия, – добавил Николай. – Но два года вода у нас была по расписанию, даже в Севастополе. А многие села жили на привозной. Сколько питомников, сколько виноградников погибло!
– В каком году, говоришь, это было? – спросила Джулия.
– В пятнадцатом, – ответил Николай. – Сразу после референдума.
– То есть, – сказала Джулия, задумавшись, – за семь лет до начала спецоперации?
Николай и Надежда синхронно кивнули.
– И все эти годы они обстреливали Донбасс, – добавила Надежда. – Гибли мирные люди. Гибли дети. У меня у сестры в Донецке ранило сына во время обстрела, а двое его одноклассников погибли. Они не были солдатами, они были школьниками и играли в футбол на школьном дворе. Ваня Кухарчук увлекался астрономией. Женя Бестемьянов любил готовить и мечтал стать поваром. У него была большая семья, и после переворота на Майдане они никогда не ели досыта. А потом оба погибли, когда играли в футбол…
Пока Надежда говорила, Джулия вытащила крохотный диктофон и принялась записывать.
– Я обязательно напишу обо всём этом, – пообещала она, и Надежда заметила, что глаза итальянки влажно поблескивают. – И о блокаде Крыма, и об обстрелах. Я специально соберу больше информации. Конечно, я еще начинающий журналист и не слишком известна. Но мои материалы из Бергамо[42] в год эпидемии пользовались успехом и создали мне репутацию.
– Джулию даже номинировали на литературную премию, – сказал Николай с какой-то гордостью, словно на премию номинировали его самого. – Правда, не дали, отдали журналистке, которая писала о проблемах меньшинств на юге Италии. Думаю, премию просто дали тому, кому велели, вот и всё.
– Да не нужна мне эта премия! – отмахнулась Джулия. – Мне главное, чтобы мои статьи прочло как можно больше народа! Ведь это же стыдно в наш век Интернета не знать правду, слепо верить чуши о «российской агрессии»! Когда Косово сделали независимым, признав в ООН[43] законным решение, простите, бандитской сходки албанских фашистов, – это нормально, о да! А когда весь Крым проголосовал за то, чтобы войти в состав России, – нет, нет, нельзя! Да еще и воду ему перекрыть, чтобы люди умирали от жажды! Я сама с Сицилии, но отец работал на юге Ливии, и мы часто там бывали. Я знаю, что это – быть без воды!
– Вы делаете хорошее дело, Джулия, – похвалила Надежда. Бог вам в помощь!
Когда Николай перевел, Джулия торопливо перекрестилась двумя пальцами:
– И вас храни Пресвятая Мадонна! Думаю, Бог знает, кто прав. Он всегда помогает праведникам. Мой прадед пас овец при Муссолини[44]. У него потерялась овечка и его за это фашисты могли даже расстрелять. Он помолился Пречистой Деве и увидел пропавшую – она запуталась в терновом кусте, как агнец Авраама[45]. Это наша семейная легенда. Но если Бог видит простого пастуха и его овечку – то страдания Донбасса он не может не замечать…
Николай рассказал Джулии, что Надежда собирает письма для Музея солдатских писем. Надежда, которая, в общем-то, пока еще не утвердилась в этой идее, хотела, было, возразить, но потом не стала.
– Это очень благородно, – прокомментировала Джулия. – Люди должны помнить такие вещи. Может быть, все проблемы мира потому, что мы слишком быстро забываем важное. Я видела пленных боевиков – кажется, это называется «нацпат», правильно? – уточнила она у Николая; тот кивнул и поправлять не стал, – …они все изрисованы свастиками! У нас за такую татуировку можно попасть под надзор полиции, а эти свободно разгуливают, даже считаются героями!
– Мы как раз пытаемся рассказать об этом всему миру, – вздохнула Надежда. – Но нас никто не слушает!
– Я помогу вам! – заверила её Джулия. – Я буду говорить об этом в Италии. Есть другие журналисты – не только из Италии, из Франции, Германии, даже Великобритании. Нас пока мало, но… у вас есть такая замечательная поговорка: «Капля камень точит» – вот мы с вами такие капельки. Вы делаете ваш музей, я пишу свои статьи. Я даже попробую вас попиарить, когда вы откроетесь.