– Володя, хватит дурачиться, – невольно улыбнулась Надежда Витальевна. – Ты там как? В работе? Поел хоть?
– Вот, сижу, обедаю, – ответил муж Надежды. – Пока затишье, сделал обход тех, кто лечится у нас. Как закончил, решил перекусить, а тут Слава сказала, что ты звонила. Что-то срочное?
– Да нет, – ответила Надежда, – просто хотела узнать, как дела.
– Дела у юристов, а у нас травмы, ранения и заболевания, – ответил Владимир Григорьевич. – Боюсь, правда, что придётся задержаться – украинская арта расшалилась, бьют и бьют с утра. Хоть бы только артподготовкой всё и закончилось, но думаю, что так нам не свезёт – нацики обычно артиллерию берегут для более важных дел…
Какие это «важные дела», Надежда, как и каждый дончанин, знала не понаслышке. В артиллерийских дуэлях ВСУ всегда проигрывало нашим, причем с разгромным счётом, поэтому артиллерию нацисты использовали специфически – били издалека, не прицельно и целились в мирную застройку. С тех пор как НАТО передало Украине сотню современных орудий, обстрелы мирных кварталов, городов и сёл участились, но и наши артиллеристы без дела не сидели – выслеживали и уничтожали батареи противника, не делая исключений для натовских систем. Поэтому ВСУ берегло свои орудия, и если уж начинало артподготовку, то неспроста.
– Если они перебросили свои пушки на фронт – это неспроста, – словно читая мысли жены, сказал Владимир Григорьевич. – Но у нас пока, слава богу, тихо. В трубке послышалось постукивание – муж Надежды стучал костяшками пальцев по столу. «Он бы еще через левое плечо сплюнул», – умилилась Надежда. – Так что если есть какие-то вопросы – задавай, пожелания – высказывай, мысли – делись…
– Да нет, – пожала плечами Надежда. – У нас гуманитарную помощь привезли, со сгущёнкой… ах да, у тебя же в больнице есть ксерокс?
– Разве это больница? – спросил Владимир, подражая одесскому говору. – Это таки военный госпиталь. Но ксерокс, конечно, есть, а вы с какой целью интересуетесь?
– Гришка про письма рассказывал? – спросила Надежда.
– И Гришка рассказывал, – ответил Владимир, – и ребята – фельдъегеря. К счастью, с ребятами ничего серьезного, осколки вынули, ничего важного не затронуто. А что до писем – я же сам к тебе Гришку и отправил.
– Тут некоторые распечатаны, – сказала Надежда Витальевна. Мы… я подумала, может, снять с них копии, и отдать в музей? Ну или, точнее, создать свой?
– Мы, я так понял, это ты и Катя, – весело спросил Владимир Григорьевич. – Если она еще у тебя, передавай привет.
– Тебе привет, – сказала Надежда Кате.
– И ты передавай, – ответила та. А Надежда решила, что последнее слово в этом вопросе останется за ее мужем. Если он идею с музеем не одобрит, то музея не будет. А вот если одобрит…
– Насчёт музея – идея правильная, – сказал Владимир. – Я знаю, что тебя смущает. Ты думаешь: нельзя читать чужие письма, правильно?
– Да, – подтвердила Надежда.
– А почему тогда издают переписку известных людей? – спросил Владимир Григорьевич.
– Так то известных, – попыталась возразить Надежда.
– А кто такие известные люди? – спросил Владимир, и сам ответил: – Писатели, поэты, политики, режиссеры, сценаристы. Те, кто вершат историю, те, кто влияют на настроение народа, меняют мир вокруг себя. Но сейчас мир меняют солдаты нашей спецоперации. Я бы сказал – они больше делают для мира, чем политики или писатели. Их никто не знает, но именно они открывают нам дверь в новую эпоху, которая, надеюсь, будет лучше и честнее уходящей. Конечно, не стоит показывать что-то личное и, во всяком случае, надо попытаться спросить разрешения у автора письма и его адресата. Но я лично считаю, что идея с музеем хорошая. И, конечно, ты можешь снять копии со всех писем на нашем ксероксе. Хочешь, я пришлю за тобой Гришу?
На заднем фоне раздался какой-то шум, приглушенные голоса – судя по легкому шуршанию, Владимир прикрыл трубку ладонью и кому-то отвечал. Он перебросился с неизвестным парой фраз, потом вернулся к разговору:
– Извини, любимая, но Гриша отменяется. У нас раненые, пока от артобстрела, но чует моё сердце – этим всё не ограничится…
– Давай тогда, беги, – такое случалось не первый раз, и Надежда уже привыкла. Привыкла к тому, что разговор могут в любой момент прервать, что Владимира Григорьевича могут вызвать куда-то среди ночи… – храни тебя Господь.
– Ну, с Богом, – ответил Владимир Григорьевич. – Я побежал.
– Что там? – спросила Екатерина, когда Надежда повесила трубку.
– Укроп артой бьёт. – Надежда некстати подумала – как же прочно вошли в их обыденную жизнь все эти слова – «нацики», «укроп», «арта», «трёхсотые», «двухсотые»… – Володе раненых подвезли, говорят, наступление ожидается.
– Оно и видно, – кивнула Катя, – с утра на западе бахало, и чем дальше, тем сильнее. Побегу-ка я в госпиталь, там лишние руки явно не помешают.
Это тоже было в порядке вещей – когда мирные жители соседних посёлков шли в добровольные помощники в госпитали и тыловые части. Говорят, для такого даже специальное слово придумали – «волонтёр». Надежда бросила взгляд на столик, где оставался только один пакет с гуманитарной помощью, потом на часы – начало четвёртого, закрывать почту еще рано, конечно. И потом – Вовка-младший в шесть должен вернуться с ЕГЭ… проверив, работает ли телефон, и убедившись, что, к счастью, работает, она сказала Екатерине:
– Погоди, – и набрала номер.
– Добрый день, Надежда Витальевна, – приветствовала её Галина Львовна, классный руководитель Вовки. – Экзамен Вова уже написал, но класс, наверно, задержится в городе – говорят, у вас там неспокойно.
– Да, – подтвердила Надежда.
– Мы переночуем в общежитии заочников Университета, – продолжила Галина Львовна. – Выдвинемся домой с утра, как всё закончится.
– А вы уверены, что до утра все закончится? – спросила Надежда с недоверием. Война – это всё-таки война, и предсказать, чем кончится очередной бой, было, порой, сложно, а сколько он продлится – практически невозможно.
– Ну, сейчас же двадцать второй, а не четырнадцатый, – ободрила её учительница. – Говорят, ночью будет ненастье – град, ураган, может, даже смерч. А так хотелось посмотреть звездопад!
На птичьем телефонном языке это означало, что по нацистам отработают реактивные системы залпового огня и авиация. В этом случае у ВСУ не оставалось никаких шансов, но до ночи надо было продержаться.
– Спасибо, – сказала Надежда. – Я перезвоню.
Когда она прощалась с Галиной Львовной, к почте подъехала машина. Надежда заметила ее краем глаза, а вот Екатерина забеспокоилась:
– Надя, смотри, это не укропы, случайно?
– На борта взгляни, – успокоила ее Надежда Витальевна. – Это наши «Козака» затрофеили, знаю я эту машинку. Идём, я сейчас почту закрою, может, ребята нас до госпиталя и подбросят.
Письма Надежда, аккуратно сложив, взяла с собой. Пока она собирала письма, в здание почты вошли, точнее, вбежали, Николай и Джулия. У Николая голова была перевязана окровавленным белым платком.
– Что с вами? – испугалась Надежда (тем не менее, несмотря на испуг, она уже доставала из ящика стола один из лежавших там на всякий случай перевязочных пакетов).
– От укропов прилетело, – ответил Николай. – Обстреляли нас, похоже, кочующим минометом. Да не переживайте, царапнуло просто. Но броня у этого «Козака» – одно название: стекла вылетели на раз.
Джулия что-то защебетала по-итальянски.
– Нам надо найти госпиталь, – перевёл Николай. – У нас тут раненый в машине. Точнее… ну, в общем, будем считать, раненый.
– Ha ferite purulente sulle braccia e sulle gambe, – добавила Джулия. – Sembra che sia stato torturato[55].
– Perchè la pensi così[56]? – включилась в разговор Екатерина. Надежда удивлённо посмотрела на подругу – она и не знала, что Катя знает итальянский! Прямо не Донетчина, а Пьемонт какой-то. Самой, что ли, поучить?
– Per la natura delle ferite, – пояснила Джулия, – erano chiaramente intenzionali e ha segni di catene su braccia e gambe[57].
– Джулия – военный корреспондент, – пояснила Надежда. – А это – Николай, он водитель машины.
– Екатерина, – кивнула Катя. – Можно просто Катя.
– Катюша, – обрадовалась Джулия. – Можно я буду вас так называть?
– Конечно, – улыбнулась Катя и добавила на русском. – Николай, у вас в машине есть место для двух пассажиров? Мы с Надей тоже едем в госпиталь, на переднем крае, похоже, намечается жара, будут раненые, и пара рабочих рук в госпитале не помешает.
– Две пары, – поправила Надежда.
– Тогда четыре, – кивнул Николай и продолжил на итальянском для Джулии. – В госпиталь прибывают раненые, давай поможем им?
– Конечно, – с энтузиазмом согласилась Джулия. – И я потом напишу, как работают ваши военные врачи. Я уже была в госпиталях Красного Креста – в Джибути и в Ираке.
– Вы такая молодая, а столько успели, – восхитилась Катя. Они вышли из здания, Надежда закрыла почту, повесив табличку «прием корреспонденции» – табличке было сто лет в обед, и не важно, что на ней было написано – если она висела, жители Русского Дола знали, что почта закрыта. А по какой причине – разве это важно? В Русском Доле, как это бывает в большинстве маленьких городов и посёлков, все друг друга знали и доверяли друг другу. Вернее, это доверие возникло в последние годы. Все случайные и ненадёжные люди покинули Русский Дол с началом необъявленной войны Украины против Донбасса, а те, кто остались, вскоре стали как большая семья. Дома в Русском Доле, конечно, закрывали, но не от своих, а от залётных – случалось, в деревню заходили мародёры с той стороны. Но сельчане внимательно присматривали не только за своим имуществом, но и за соседским, потому чужаку в Русском Доле ловить было нечего.
Они забрались в машину.
– А где же ваш раненый? – удивилась Надежда.