– Уже сфоткали, сейчас пришлю, если связь будет, – ответил ее муж. – А зачем, если не секрет?
– Долго говорить, – Надежда не хотела задерживать Гришку – он ведь не отдыхать потом ехал, а на передовую за раненым, – есть возможность найти его, ну, то есть узнать, кто он и откуда.
– Хорошо, – ответил Владимир Григорьевич, – вечером расскажешь, если меня, хм, дела не задержат. Хотя наши, говорят, неплохо их вчера проутюжили, не скоро теперь головы высунут…
Мобильной связи не было, так что фотографии неизвестного Владимир Григорьевич принёс домой на флешке. К счастью, в госпитале в тот вечер тоже было спокойно – как и предсказывал муж Надежды, нацисты после мощной ответки от артиллерии Освободительной армии, утихли и даже не постреливали по своему обычаю. Хотя последнее время, они вообще как-то старались экономить боеприпасы и не палили почём зря, как раньше.
– Да уж, это вам не с ополченцами воевать, – говорил Владимир Григорьевич, с удовольствием уплетая наваристый борщ, по случаю сваренный Надеждой Витальевной. – Русская армия быстро поставила на место этих бандитов. Эх… ну, может, там, – Владимир Григорьевич указал ложкой в направлении окна, за которым как раз расцветал закат, сегодня, к счастью, не подсвеченный заревом канонады, – поймут наконец-то, что Россию лучше не дразнить…
– Ты имеешь в виду Банковую? – спросила Надежда. Она думала, что всё это насквозь неправильно; что муж и жена за семейным ужином должны говорить на совсем другие темы. О том, как они провели день, об успехах детей, о каких-то планах на будущее… треклятая война, развязанная Украиной, исковеркала, искорёжила жизни миллионов простых людей. Надежда понимала, что по ту сторону линии кровавого соприкосновения в семьях происходят, по сути, такие же разговоры…
Ведь там живут, по сути, такие же люди – но только их мозги начисто промыты украинской пропагандой. Что с них взять – нашу реальность, увы, формирует телевизор. И если из каждого утюга потоком льётся ложь, как на Украине, да и дальше на Запад – что ожидать от простых людей? Не у каждого хватит смелости, как у умницы Джулии, поехать и своими глазами всё увидеть. Ну, ничего…
Уже возвращаются домой раненые и попросту дезертировавшие бойцы из частей, разбитых нашей армией у Мариуполя, Попасной, Святогорска, Северодонецка, Лисичанска – вот, сейчас уже из Авдеевки и Северска побежали. Вернутся – и расскажут дома, как тут на самом деле. Нет, многие до упора будут верить, что они – воины света, а донецкие и Россия – силы тьмы. Человеку очень сложно признавать свои ошибки, тем более, когда он выбрал неправильную сторону. Или выбрали за него – не важно.
Но правда всё равно просочится, уже просачивается. Как там в стихе? «И нет здесь, мама, террористов, здесь только боль, здесь только плач, а мы для них страшней фашистов»[69]. Надежда в душе верила, что они поймут. Вспомнят, откуда они родом. Вспомнят своих дедов, разбивших нацистов в сорок пятом.
Им будет стыдно…
– Да какая Банковая? – отмахнулся Владимир Григорьевич. – Марионетки ничего не решают. Я не знаю, на какой крюк Запад насадил Зеленского, но сидит он на нём плотно… борщ просто шикарный! Такое мясо, м-м, прямо как я люблю.
– Спасибо, я старалась, – улыбнулась Надежда. – Вовке тоже понравилось.
– Ты сама-то поела? – спросил её муж. – А то сидишь, смотришь, как я борщ наворачиваю, а сама не ешь?
– Я, как готовила, напробовалась, – продолжала улыбаться Надежда. – Ты кушай, сидишь там в госпитале, питаешься всухомятку. Так и до гастрита недалеко.
– У парня, что сегодня привезли, кстати, как раз гастрит и обнаружился, – фыркнул Владимир Григорьевич. – А осколок неглубоко вошёл, быстро вытащили. Бывает же такое…
Он замолчал, обгладывая кость. Надежда Витальевна любовалась мужем – в такие моменты он казался таким милым, домашним… даже не верилось, что этот человек ежедневно вступает в опасное противостояние с владыкой всего живого на Земле – самой смертью, вырывая из её загребущих лап молодые жизни…
– Ты, кстати, хотела мне рассказать, зачем тебе понадобилась фотография нашего Человека без имени, – напомнил Владимир Григорьевич, отложив обглоданную кость. Надежда принялась рассказывать ему о своём знакомстве с Аней. Рассказ получился сбивчивым – попутно Надежда Витальевна рассказала о том, как Вовка-младший (который на семейном ужине не присутствовал, поскольку куда-то ушёл с друзьями) очередной раз пытался попасть на фронт и о мудром военкоме, уговорившем его поступать в военное училище, и лишь потом – о своём знакомстве с Аней, ее подруге и таинственной нейросети.
– Здорово, – оценил Владимир Григорьевич. – Нейросети – это будущее. Они уже доказали свою эффективность. Я читал, что в России разработаны нейросети, способные на ранних стадиях диагностировать онкологические, наследственные, психические заболевания. А это очень важно – поймать демона за хвост на ранней стадии, пока он не успел запустить свои когти в организм жертвы – залог успеха дальнейшего лечения.
Владимир Григорьевич не удержался и прочитал на эту тему небольшую лекцию, что случалось с ним постоянно, – но Надежде Витальевне всегда нравились эти лекции. Владимир Григорьевич умел увлекательно рассказывать о вещах, на первый взгляд, абсолютно скучных.
Надежда приготовила чай, достала печенье из пакета с гуманитарной помощью, попутно заметив, что одна из двух банок сгущенки куда-то пропала (впрочем, впоследствии она нашлась в холодильнике с двумя дырочками в крышке – несостоявшийся ополченец и будущий курсант до сладкого был очень охоч). Они пили чай и разговаривали о разном – радость такого общения мало ценится в спокойные времена, но очень остро ощущается во время бедствий и испытаний.
– Честно говоря, не нравится мне это затишье, – признался Владимир Григорьевич. – Умом я, конечно, понимаю, что наши им хорошо вломили, а на сердце беспокойно.
– Почему? – не поняла Надежда Витальевна. – Спокойствие – это хорошо. Нет раненых…
– Так-то оно так, – согласился Владимир Григорьевич, – но меня не покидает ощущение, что всё это неспроста. У бандеровцев не так много боеприпасов, чтобы так палить, как вчера.
– И что ты думаешь? – поинтересовалась Надежда. Владимир Григорьевич отхлебнул чай, откусил кусочек печенья…
– Я слышал, что такие вещи бывают, когда нацисты пытаются отвлечь наше внимание от чего-то важного, – сказал он. – Например, если на нашу территорию проходит ДРГ[70] СБУ[71], то есть не простые бандиты, волчары, вроде тех, что убили Мотороллу[72] и Гиви[73]. В поле, лицом к лицу, воевать они не умеют, а вот бить в спину… надеюсь, наши безопасники тоже не дремлют, мы с Гришей, когда сюда ехали, с БТР их разминулись…
Владимир Григорьевич опять довольно фыркнул:
– Кстати, сегодня еще один интересный случай был. В общем, как ехать от нас к штабу сто первого, у дороги край Мглистого распадка выходит, знаешь, наверно.
Надежда слегка вздрогнула и медленно кивнула.
– Там, в распадке, стоит «буханка» ВСУ, – продолжил свой рассказ Владимир Григорьевич. – Как она туда попала – бог весть, может, в пятнадцатом-шестнадцатом бросили, может, позже – заехали за линию фронта, а как поняли, что не туда попали, оставили. Ну, брошенной бронетехникой на дорогах Донбасса уже никого не удивишь… Так вот, Гриша на неё раньше поглядывал, да недосуг было, а тут выпала оказия – у него что-то опять с цилиндрами, он мне говорил, но ты же знаешь, как я в машинах разбираюсь – примерно как Гриша в эндокринологии.
В общем, остановился он у этой «буханки», залез ей в мотоотсек и скрутил, что надо было. Потом решил в салон заглянуть – а там ящик с АКМС[74], два ящика со снаряженными магазинами, цинк патронов для СВД[75] и ящик с гранатами, не лимонками, наступательными. Он всё это в госпиталь притаранил, говорит, завтра ещё туда наведается – там ещё под брезентом что-то было, да он не посмотрел, темнеть начало. И знаешь, мне кажется, что всё это барахло туда недавно сгрузили. Я Новикову позвонил, конечно…
(Саша Новиков был подполковником Народной милиции и школьным товарищем Владимира Григорьевича.)
– …но он говори, что оружие – не доказательство. Оно в смазке годами лежать может, доказано ополчением. Но автоматы сказал оставить в госпитале, мало ли что…
– Ты меня пугаешь, – сказала Надежда, думая, рассказать ли мужу о своем сне. Отнесётся ли он серьезно к этому?
– Кстати, Сашка новости о Витальке передал, – продолжил Владимир Григорьевич. – Он сейчас под Соледаром, дали ему старлея за штурм какой-то высоты. Жив-здоров, слава богу.
– И ты молчал! – возмутилась Надежда.
– Да как-то к слову не пришлось, – пожал плечами Владимир Григорьевич. – Ах, да, ещё интересный факт: парень, что сегодня с гастритом в госпиталь попал, оказался тем мальчиком, что письмо маме писал, представляешь? Кстати, мы его, наверно, комиссуем – желудок у него ни к чёрту, неровен час – язву схватит с прободением, это и в мирное время жуть жуткая, а уж на фронте – верная смерть. Так что дождётся мать единственного сына.
…И вновь – будто холодная, скользкая змея проползла по позвоночнику Надежды, когда она вспомнила цыганку с пробитым горлом и её слова:
– Ты не память, ты чужие жизни сохраняешь! Письма эти тебе не просто так попали, скоро сама поймёшь. Прочитай их все, сколько бы их ни было. Прочитай, и пусть другие тоже прочтут…
Глава 14. Письмо побратиму
Вовка домой вернулся поздно, после двенадцати. Получив от матери нагоняй (отец к тому моменту уже задремал, и Надежда уложила его в постель, а сама решила дождаться сына), отказался от ужина и тоже отправился спать.