Зато церковь восприняла новинку положительно – ведь соборы и храмы изначально стали популярными объектами для фотографирования. Конечно, у многочисленных сект и толков раскольников отношения к «дагерротипам» были полярные – но каких-то шумных выступлений против замечено тоже не было. Ведь сначала фото служило игрушкой далёких от народа верхов, а потом к нему все привыкли…
Естественно, сразу оценили значение фотографии люди науки, учёные. Например, знаменитый в XIX в. хирург Илья Буяльский – это он пытался спасти раненого Пушкина сразу после дуэли – первым в мире при помощи фотографии создал анатомический атлас человека. Почти сразу фотографию оценило и государство – притом не только с хорошей стороны.
Фальшивые рубли и фото декабристов
Алексей Греков, один из самых ярких первопроходцев на ниве отечественной фотографии, весьма неудобен для биографов и историков российского фотодела. Это связано с тем, что у нас в обществе до сих пор господствует моральный максимализм – настоящий герой должен быть белым и пушистым, почти безупречным. Но живые люди в своих контрастах подобны старинным фотоснимкам – также чёрно-белы…
Пионер русской фотографии Греков умер в тюрьме в 1851 г. В заключении он оказался после попытки изготовить фальшивые деньги – талантливый изобретатель оказался не слишком талантливым бизнесменом, а опыты с фотоделом требовали значительных средств. Владение же новыми технологиями подталкивало к соблазну воспользоваться ими для незаконного обогащения, тем более что Греков освоил выпуск фото не только на металлических пластинках, но и на бумаге – до попытки переснять рубли и печатать фальшивые купюры оставался один шаг.
В итоге первопроходец был надолго забыт, а затем в большинстве работ по истории отечественного фотодела авантюрный финал жизни Алексея Грекова опускался, либо упоминался почти намёком. При этом, как водится, «сапожник остался без сапог» – до наших дней сохранился один единственный рисунок с «дагерротипа», на котором, как с большим сомнением предполагают исследователи, вроде бы запечатлён создатель первого в России фотоаппарата…
Предполагаемый портрет Алексея Фёдоровича Грекова (1800—1855)
Неконтролируемая популярность фотографии обеспокоила власти Российской империи даже раньше, чем фальшивые рубли фотографа Грекова. И обеспокоила не с чисто уголовной, а с политической стороны.
В 1844 г. отставной офицер Александр Давиньон, ранее успевший поработать фотографом в Петербурге и Москве, решил заработать на новом ремесле в Сибири. Благо конкурентов там ещё не было и «дагерротипист» Давиньон весьма прибыльно делал фотопортреты сибиряков, пока не оказался в Иркутской губернии, где проживала масса ссыльных декабристов. Фотограф сделал и их портреты, один из бывших мятежников – готовивший цареубийство республиканец Иосиф Поджио, отсидевший многие годы в одиночной камере Шлиссельбургской крепости – свой «дагерротип» отправил с письмом к дочерям в Москву. Переписка государственных преступников контролировалась политическими спецслужбами империи, жандармы сразу обратили внимание на сам факт фотографирования декабристов. Возник скандал, царь лично изучил материалы следственного дела «О художнике Давиньоне, который в бытность в Сибири снимал дагерротипные портреты с государственных преступников».
Декабрист Иосиф Поджио на дагеротипе Александра Давиньона
Николай I распорядился арестовать фотографа и изъять все крамольные снимки. Но арестованный Давиньон был вскоре освобождён – ведь никаких существующих законов он не нарушил, фотографировал декабристов открыто и не таясь. Сама же фотография, как новейшая технология и совершенно новое социальное явление, тогда ещё находилась совершенно вне юридического поля.
В итоге освобожденного Давиньона и декабристов обязали под расписку сдать полиции все фотографии. Если бы эти «дагерротипные портреты» не попали в поле зрения спецслужб, то скорее всего так бы и канули в лету, как масса первых фотографий той эпохи – но тщательно разысканные и изъятые жандармерией они благополучно сохранились в архивах до наших дней. И сегодня те первые фотопортреты мятежных декабристов можно увидеть в целом ряде российских музеев.
Фото по паспорту
Газетная реклама той эпохи сохранила для нас и расценки на фотопортреты Давиньона – 10 руб. за первый снимок клиента, посетившего фотоателье, и по 5 руб. за все последующие. Если же фотографу приходилось выезжать со своим громоздким аппаратом по месту жительства заказчика, то цена повышалась до 50 руб. за фото. Полтора с лишним века назад фотография оставалась ещё весьма дорогой технологией, доступной лишь социальным верхам – простому рабочему требовалось трудиться полмесяца чтобы накопить на один «дагерротипный портрет».
Невольно спровоцированный Давиньоном скандал с фотографиями декабристов подтолкнул власти империи к первым попыткам законодательного регулирования нового изобретения. В итоге все предприятия фотографов приравняли к «типографиям, литографиям, металлографиям и другим подобным заведениям для тиснения букв и изображений». Примерно в те годы, когда в России отменили крепостное право, для фотографов окончательно ввели разрешительный порядок регистрации и строгую отчётность по всем сделанным фотографиям. Именно поэтому на обороте большинства дореволюционных снимков проставлены имя и адрес фотомастера – они присутствуют там не только ради рекламы, но и по требованию закона.
Разрешение на открытие фотосалона получалось в МВД через канцелярии губернаторов, каждый профессиональный фотограф получал «шнуровую книгу», заверенную печатью губернского обер-полицмейстера. В этой книге, содержание и ведение которой регулярно проверялось полицией, фотограф обязан был фиксировать имя, звание (сословную принадлежность) и место жительство каждого заказчика фотографии. Так что в Российской империи легально заказать портрет в фотосалоне мог только обладатель паспорта, а таковых в общем количестве населения было меньшинство до самого краха монархии.
До конца монархии сохранялась и обязательная проверка «благонадёжности» претендентов на открытие фотобизнеса. Начиная с 1891 г. циркуляром главы МВД за №4910 подчёркивалась, что в первую очередь проверяется политическая «благонадёжность» через губернские жандармские управления. Так что дореволюционные региональные архивы содержат немало отказов в выдаче «дозволений» фотографам. Например, в 1913 г. власти Нижегородской губернии отклонили «ходатайство Ивано-Вознесенского мещанина Михеля Воликовича Готхарта об открытии фотозаведения» из-за подозрений жандармов в его принадлежности к Российской социал-демократической рабочей партии.
«О фотографировании падающих звёзд»
Российская фотография в эпоху царей имеет немало достижений, заметных даже на мировом уровне той эпохи. Достаточно вспомнить широко известного пионера цветной фотографии С.М. Прокудина-Горского – за рубежом он, правда, известен не как первопроходец цвета (Горский использовал немецкую технологию), а как автор уникальной работы «О фотографировании падающих звёзд».
Если брать именно мировой уровень, то самым заметным отечественным фотографом будет не слишком широко известный у нас Сергей Львович Левицкий, начавший свою фотодеятельность еще в середине XIX в. Именно он оказался первопроходцем в фотографировании монарших особ – не только первым фотографировал семью Николая I, но и стал придворным фотографом французского императора Наполеона III, т.е. добился признания на официальной родине фотографии. Но что важнее именно Левицкий на полвека с лишним определил облик всех фотоаппаратов в мире – ведь первое что бросается в глаза при взгляде на старинную фотокамеру это характерная «гармошка», соединяющая объектив и сам аппарат. Данное устройство называется «фокусировочный мех» и впервые было создано именно Левицким еще в 1847 г.
Но, несмотря на все впечатляющие индивидуальные достижения, отечественная фотография с первых шагов своей истории оказалась почти в полной зависимости от иностранной промышленности. На начало XX в. свыше 85% всех фотопринадлежностей в стране имели импортное происхождение. В 1913 г. только из Германии ввезли расходных материалов для фотографирования на 1409 тыс. руб. золотом. Вся фотобумага в тот год полностью импортировалась из стран Западной Европы.
Глава 16. «Полетит он или не полетит?..»
Сомнения и споры вокруг авиации на заре её существования
«Над машиной поднималось легкое облачко сизоватого дыма, до трибун сначала доходило всем знакомое уже по автомобилям фырканье мотора, а потом легкий, теплый ветер доносил до нас запах — странный, пресный, не поймешь, то ли тошный, то ли чем-то очень приятный — запах горелого касторового масла. Вокруг, принюхиваясь, морщили носы дамы в огромных шляпах; почтенные мужчины в котелках и в офицерских фуражках пожимали плечами: “Н-да-с, душок… Крылатые люди-то… Припахивают какой-то сатанинской гарью! Ну что же, полетит он или не полетит?”…»
Так очевидец описывал настроения и ощущения публики, впервые 111 лет назад наблюдавшей за полётами массы аэропланов. Весной 1910 г. под Петербургом прошла «Первая авиационная неделя» — по приглашению Императорского Всероссийского аэроклуба целых семь самолётов и лётчиков из разных стран неделю состязались в искусстве полётов.
Интерес публики был необычайным, полёты посмотрели более 160 тыс. человек. Газеты буквально переполнились публикациями о воздушных состязаниях. Впервые полёты осуществлялись не в режиме закрытых военных экспериментов или в ходе малоизвестных работ одиночек-энтузиастов, а демонстрировали всем желающим, как публичное шоу и настоящий праздник.
Русский лётчик Николай Евграфович Попов тогда поставил мировой рекорд высоты полёта на аэроплане — целых 600 метров. Французский же авиатор Губерт Латам выдал мировой рекорд скорости — более 77 км. в час! Рекордсменов поздравил военный министр Сухомлинов — впрочем, министр, носивший звание «генерала от кавалерии» и начинавший службу в уланских и кирасирских полках, к новорождённой авиации относился скорее скептически, называя аэропланы «игрушками».