Стокгольм, 1917 год, демонстрация протеста против дефицита продуктов…
Последняя операция шведской армии
1 марта 1918 года правительство Швеции заключило с Англией соглашение о ввозе в страну продовольствия в обмен на гарантии. что оно не будет перепродано в Германию. Более того, Стокгольм согласилась передать половину своего торгового флота в аренду Англии и США. Фактически это означало полный англо-американский контроль за внешней торговлей Швеции.
После этих соглашений с «Антантой», отношения Берлина и Стокгольма не были разорваны лишь потому, что шведы пропустили через свои нейтральные воды германские суда, высадившие десант в Финляндии. Чуть ранее, в конце февраля 1918 года шведская армия провела последнюю в своей истории войсковую операцию, высадившись на ранее принадлежавшие России Аландские острова, расположенные между Швецией и Финляндией.
В начале 1918 года несколько сотен шведских офицеров, под командованием полковника шведской армии Харальда Ялмарссона в качестве полуофициальных «доброворльцев» активно поучаствовали в финской гражданской войне на стороне «белых». Шведский полковник Ялмарссон стал генерал-майором финской армии.
Не смотря на некоторые сложности с продуктами, которые в 1917-18 годах испытывали наиболее бедные слои шведского общества, выгодный нейтралитет обернулся золотым временем для шведского бизнеса и шведской промышленности. Пока большие страны Европы миллионами убивали своих граждан в окопах, в Швеции шёл бум торгово-промышленных акционерных обществ – лишь в 1916 году их было учреждено почти две тысячи, в пять раз больше, чем в период самой высокой довоенной рыночной конъюнктуры. Число крупных финансово-промышленных монополий в Швеции за годы Первой мировой войны увеличилось на треть.
О сверхдоходах отдельных шведских бизнесменов свидетельствует пример одного из шведских контрабандистов, задержанного англичанами в 1916 году – в течение шести месяцев он заработал 80 миллионов долларов (в ценах начала XXI века) на перепродаже в Германию купленного в Англии каучука.
Государственный золотой запас Швеции с 1914 по 1918 год увеличился почти в три раза. Более чем в три раза выросла стоимость ценных бумаг шведских акционерных обществ, а сбережения рядовых шведов в частных банках за годы Первой мировой войны выросли в среднем в полтора-два раза. Уже в конце 1918 года шведский «риксдаг»-парламент одобрил законы о 8-часовом рабочем дне, всеобщем избирательном праве, сокращении срока военной службы и повышении заработной платы.
Швеция и до войны, благодаря развитой металлургии и химической промышленности, считалась по европейским меркам зажиточной и развитой в социальном плане страной. Достаточно сказать, что всеобщее начальное образование в Швеции было введено почти на век раньше, чем в нашей стране. Годы Первой мировой войны добавили к этому благополучию огромный золотой бонус, позволив за счёт прибылей на чужой крови начать строительство знаменитого «шведского социализма».
Глава 11. Иностранные кредиты для русской революции
К февральской революции 1917 г. финансовая система Российской империи подошла далеко не в блестящем состоянии. Мировая война уничтожила не только «золотой стандарт» – серебро и медь тоже не пережили потрясений затянувшегося на годы конфликта. Если в 1914 г. в России отчеканили 536 тыс. серебряных монет номиналом 1 рубль, то в следующем году не более 5 тыс. При этом золотая и серебряная монета стремительно исчезали из оборота – напуганный мировой войной обыватель спешил прятать её, сохранить на чёрный день… И этот «чёрный день» неумолимо приближался.
Чудовищные военные расходы заставили царское правительство включить на всю мощь «печатный станок» – с июля 1914 г. по февраль 1917 г. количество бумажных денег в России увеличилось с 1,6 млрд. до 9,1 млрд. руб., почти в 6 раз! «Бумажная» инфляция неизбежно деформировала и металлическую монетную систему – из-за роста цен возник дефицит серебряной и медной мелочи. Столичный монетный двор уже не справлялся с огромными объёмами чеканки копеек, и с 1915 г. царское правительство даже заказало изготовление 10 и 15-копеечных монет в Японии из дешевого китайского серебра.
Не лучше обстояла ситуация и с медью, к тому же, в отличие от серебра, этот металл постоянно требовался военной промышленности во всё возрастающих объёмах. Полную серию всех номиналов царских медных копеек последний раз отчеканили в 1915 г., в следующем году из-за инфляции прекратили выпуск «полушек», мельчайших монет в полкопейки и четверть копейки. Этот номинал существовал на Руси со средних веков, но мировую войну не пережил.
Впрочем, ту войну не пережили вообще все копейки в привычном виде – царское правительство в итоге начало их не чеканить, а печатать на бумаге. Бумажные копейки ввели в оборот 25 сентября 1915 г. Сначала их печатали на оборудовании для почтовых марок, они и выглядели как привычные марки для наклеивания на конверт с лишь незначительно изменённым дизайном.
Но вскоре их стали печатать как полноценные купюры – под именем «казначейские разменные денежные знаки» они выпускались номиналами от 1 до 50 коп.
В отличие от бумажного рубля такие бумажные копейки было куда легче подделать – уже к началу 1917 г. рынок наводнили фальшивки, изготовленные как преступниками, так и германскими спецслужбами. Однако немецкие подделки имели одну характерную деталь – оборот подлинных бумажных копеек содержал мелкую надпись «Имеет хождение наравне с медной монетой», тогда как на немецких подделках стояло «Имеет хождение наравне с банкротством монеты». Такие бумажные копейки являлись не только фальшивыми деньгами (малограмотные крестьяне не различали правильную и искаженную надпись), но и настоящим психологическим оружием, подрывавшим доверие к денежной системе России.
Но быстрее, чем любые фальшивки, это доверие подрывала инфляция. Если накануне войны в Российской империи объём денежной массы был обеспечен золотым запасом аж на 101,8 %, то к началу 1917 г. соотношение золота к бумаге составляло лишь 16,2 %.
Формально бумажный рубль за три года войны обесценился в 6–7 раз, но запас прочности огромной империи, а также набранные за рубежом многомиллиардные кредиты притормозили падение. К началу 1917 г. покупательная способность рубля внутри страны понизилась лишь в 4 раза, а валютный курс на внешнем рынке и того меньше – всего до 56 довоенных копеек. Относительная устойчивость рубля объяснялась просто: при объёме бумажной массы около 9,1 млрд. руб., сумма набранных за три года войны иностранных кредитов к началу 1917 г. составила 7,3 млрд. Общая же задолженность государства перед кредиторами, по подсчетам специалистов царского Минфина, к февралю 1917 г. достигала 20 654 959 833 рубля!
Фактически царское правительство отодвигало неизбежный финансовый кризис в будущее, на послевоенное время. Такая политика финансирования войны, балансируя на грани дефолта с гиперинфляцией, имела бы резон, сохрани монархия в стране внутреннюю стабильность и дееспособное управление. Однако в феврале 1917 г. именно этого и не хватило.
«Если американцы дали бы нам для начала 1 миллиард…»
США первыми из крупнейших держав признали Временное правительство. Дэвид Фрэнсис, американский посол в Петрограде, восторженно писал вашингтонским адресатам о февральских событиях в России: «Эта революция является реализацией отстаиваемого и пропагандируемого нами демократического принципа правления…» Весна 1917 г. стала периодом явной эйфории в русско-американских отношениях, президент США Вильсон патетически заявлял, что Америка и Россия теперь «партнеры в борьбе за свободу и демократию».
В свергнувшем царя Петербурге тем временем открыто рассчитывали на материальную помощь со стороны богатой Америки, только что официально вступившей в Первую мировую войну. До февраля 1917 г. многочисленные попытки царского правительства получить крупные кредиты в США оканчивались скромными результатами – в общей сложности около 80 млн. долл. за все годы войны. Для сравнения, Британия за тот же период кредитовала царскую Россию в 14 раз щедрее.
Но весной 1917 г. Временное правительство открыто рассчитывало на многократный рост материальной поддержки со стороны Вашингтона. Казалось, основания для этого были – в США не только приветствовали февральскую революцию по идеологическим соображениям, но и рассчитывали посредством экономического влияния на Россию усилить свой политический авторитет в Европе. Вашингтон тогда лишь примеривался к роли мирового лидера и нуждался в союзниках на евразийском континенте. Однако переплачивать таким союзникам практичные американцы вовсе не собирались…
Оптимизм «временных» властителей России по поводу заокеанских собратьев по демократии подогрел открытый в мае 1917 г. американский кредит, первый после февральской революции. Он составил 100 млн. долл. – больше, чем когда-либо получала от США царская Россия. У «временных» министров, испытывавших нараставшие трудности с внутренним финансированием, тут же разыгрался аппетит. В личной переписке Михаила Терещенко, первого министра финансов Временного правительства, тогда прямо озвучивались мечты: «Если американцы дали бы нам для начала 1 миллиард долл., что им сделать очень легко…» Мечты главы Минфина понятны – такая сумма позволяла без труда профинансировать полгода мировой войны.
Оптимизм «временных» министров подхлестнул и начавшийся в июне 1917 г. визит в Россию представительной делегации из США. Во главе американцев, торжественно поселившихся в Зимнем дворце, стоял Элиу Рут – не только бывший госсекретарь и сенатор от штата Нью-Йорк, но и политик, близкий к Джону Моргану, крупнейшему банкиру США. Однако, понаблюдав «временных» министров вблизи, сенатор Рут в разы урезал их финансовые мечты, к тому же прямо увязал американские деньги с политическими обязательствами: «Прежние и предстоящие кредиты предоставляются лишь до тех пор, пока Россия участвует в войне против Германии…»