Порноактерские достижения летучих мышей на этом не кончаются. Оказывается, они входят в избранную группу млекопитающих, занимающихся оральным сексом. Сначала самку индийского коротконосого крылана (Cynopterus sphinx) наблюдали за минетом, который она делала своим партнерам; потом, спустя несколько лет, застали за этим действием самцов: у другого вида фруктоядных рукокрылых, индийской летучей лисицы, был документирован куннилингус. Ученые удивились. Другие млекопитающие, о которых имелись данные, свидетельствующие о регулярном сексуальном поведении такого рода, были приматами, и ученые, по сообщениям, «провели много встреч для обсуждения функциональной значимости» такого поведения[256].
Из этих сеансов мозгового штурма был сделан вывод: оральный секс продлевал отношения между летучими мышами и, следовательно, увеличивал вероятность оплодотворения. Может также, самец (особенно индийской летучей лисицы) таким способом высасывает сперму соперника до запуска своей. В полученном в результате академическом документе (в комплекте с красочными пофрикционными описаниями секса летучих мышей, от которых викарий покраснел бы), был сделан вывод, что определенно требуется дальнейший вуайеризм: «Нужны наблюдения с близкого расстояния, чтобы установить, входит ли язык самца в вагину или нет»[257]. Ну что ж, надо так надо.
Детали сексуальности летучей мыши, вероятно, оказали бы весьма возбуждающий эффект на священников – авторов средневековых бестиариев, всегда настроенных на поиск похабного поведения животных, на основе которого они могли бы плести свои высокомерные суждения. Эдвард Топселл, например, считал летучую мышь похотливой из-за ее голых крыльев. Огромные гениталии мышей и склонность к оральному сексу дали бы священнику реальные подтверждения его точки зрения.
Возмущающая физиология летучих мышей вызвала почти столько же дурных отзывов в прессе, как и их диета. Среди самых смехотворных слухов значилось обвинение, что летучие мыши воруют у нас бекон. Этот широко распространенный средневековый миф был записан в одной из самых первых энциклопедий мира природы, «Сад здоровья» (Hortus Sanitatis), опубликованной в Германии в 1491 году. Книга даже включала гравюру на дереве, иллюстрирующую, как полдюжины летучих мышей жадно кружат вокруг висящего окорока (все это помещалось между рассказами о драконах и диагностических достоинствах мочи). Это иллюзорное стремление к вяленому мясу отразилось в немецком названии летучей мыши – Speckmaus (буквально «ветчинная мышь»)[258].
Прилипчивость этого неправильного прозвища была настолько сильна, что двое немецких ученых сочли необходимым проверить сам факт. В начале XIX века, когда другие исследователи боролись с масштабными вопросами вроде происхождения видов и таблицы химических элементов, эти серьезные джентльмены внесли вклад в научный прогресс, посадив в клетку предполагаемых воришек бекона и выдавая им дневную порцию нарезки. Запертые в клетке животные ветчину решительно отвергали, а через неделю умерли с голоду. Голодовка летучих мышей до смерти, однако же, убедила немцев в том, что их любимая ветчина в безопасности от разбойников-Speckmaus.
Полдюжины летучих мышей получают прозвище «ветчинных мышей» в старинной энциклопедии «Сад здоровья» (Майнц, 1491), собираясь вокруг копченого окорока и тем подпитывая заблуждение, что летучие мыши едят ветчину
Репутация летучих мышей только ухудшилась, когда появились новости о видах, которые кормятся кое-чем более жутким, чем копченое мясо, – кровью других животных. Ассоциация летучих мышей с известным трансильванским графом оказалась последним гвоздем в гроб отношений между людьми и летучими мышами.
Первые сообщения поступили от исследователей Нового Света в XVI веке, когда те вернулись в Европу с красочными историями о кровожадных бестиях. В 1526 году Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес, испанский писатель и историк, который постоянно очернял нашего друга ленивца, описал летучих мышей, которые «высасывают так много крови из раны, что в это трудно поверить, разве только посмотреть собственными глазами». В следующем году испанский конкистадор Франсиско де Монтехо и Альварес и его отряды стали жертвами «огромного нашествия летучих мышей, которые нападали не только на вьючных животных, но и на самих людей, высасывая их кровь, когда те спали»[259].
Эти первые описания заслуживают премии за мелодраматичность, если не за правдоподобие. Во-первых, мыши-вампиры не сосут кровь, они слизывают ее из открытой ранки, как кошка – молоко. И хотя они могут выпить объем почти собственного веса за одну тридцатиминутную кровяную пьянку, они размером с мышь, а это означает, что количество выпитого слегка превышает столовую ложку – несущественная часть от нескольких литров крови, циркулирующей в млекопитающем размером с человека. Во-вторых, они также редко нападают на людей, гораздо чаще они кормятся на домашних животных, таких как куры или коровы. Завоеватели Нового Света были явно более заинтересованы в захвате золота и земель, чем в точных зоологических зарисовках. Их жуткие рассказы принесли известность этим зловещим зверям, но прошло некоторое время, прежде чем летучие мыши приобрели одиозную связь с кровососанием.
Существуют различные точки зрения по вопросу этимологии слова «вампир». Возможно, оно означает «опьянение кровью» и имеет славянское происхождение[260], но подобную мифологию можно найти и во многих древних культурах, от Вавилона и Балкан до Индии и Китая, что предполагает глубоко укоренившийся в человеческой душе страх. И хотя сверхъестественные упыри бродили по ночам, выпивая из людей жизнь, и обладали способностью к перевоплощению, они нигде и никогда не принимали образ летучих мышей. Традиционным воплощениям вампиров пришлось бы очень постараться, чтобы попасть в современный фильм ужасов. Наиболее частыми были лошади, собаки и блохи, но про вампиров говорили, что они также принимают вид арбузов (не то чтобы они кусались) и бытовых инструментов (Помогите! Совок напал!).
И тем не менее на протяжении последней трети XVII и всего XVIII века вампиризм стал манией в большей части Западной Европы. Это было время таинственных бедствий, Великой лондонской чумы и эпидемий оспы, смертоносную ответственность за которые часто приписывали действиям «живых мертвецов»[261]. В газетах писали о вампиризме как о реальном факте; монархи посылали делегации для расследования «эпидемий вампиров»[262] в Венгрию, Пруссию, Сербию и Россию. Слияние рассказов о мифологических кровососах и настоящих любителях крови было лишь вопросом времени. И, когда это произошло, они породили кровавое месиво.
В 1758 году великий систематик Карл Линней официально даровал летучим мышам нелестный титул. В десятом издании библии классификаторов «Система природы» (Systema Naturæ) он описал Vespertilio vampyrus как вид, который «ночью вытягивает кровь из спящих»[263]. После этого последовал шквал похожих названий для летучих мышей по всему миру: Vampyressa (1843), Vampyrops (1865) и Vampyrodes (1889) – все это вариации на одну тему. Иоганн Баптист фон Спикс, куратор зоологической коллекции в Баварском университете, проявил немного больше воображения: он назвал открытый им в Бразилии новый вид летучих мышей Sanguisuga crudelissima — «кровосос жесточайший»[264] (обычно именуемый «длинноязычный вампир»)[265]. Спикс утверждал, что видел, как они «парят, словно призраки, в непроглядной темноте ночи»[266].
Проблема в том, что ни одна из перечисленных выше летучих мышей вообще не питается кровью. Все они – невинные поедатели фруктов, обреченные нести груз сбивающего с толку кровожадного имени всю научную вечность.
Хотя по месту преступления достаточно легко установить, что это было нападение мыши-вампира – антикоагулянт в ее слюне вызывает в ране кровотечение, и к утру образуется большой кровавый след, – но поймать самого виновника за ночной попойкой значительно труднее. Систематики в Европе, пытаясь установить истинного вампира по нескольким засушенным экземплярам и весьма недостоверным свидетельствам «очевидцев-исследователей» из Нового Света, сделали фатальную ошибку: они решили, что кровососами должны быть самые большие мыши (которые на самом деле добрые вегетарианцы). В дополнение к этому кровавому месиву, когда в руки натуралисту попал настоящий вампир, никто не поверил, что эта летучая мышь пьет кровь.
Преуспел в поимке этого создания, которое позже получит известность как вампир обыкновенный, испанский картограф и военачальник Феликс де Азара в Парагвае в 1801 году. Азара был талантливым натуралистом-любителем, открывшим сотни новых видов. Он, однако, решился критиковать великого Бюффона, выговаривая графу за то, что, по его мнению, было «вульгарными, ложными и ошибочными заметками»[267] в эпопее французского аристократа «Естественная история». Компания высокомерных европейских природоведов, самопровозглашенным королем которой был Бюффон, не потерпела такой наглости. Когда Азара заявил, что наконец нашел этого печально известного и неуловимого «кусаку», научный истеблишмент быстро его заглушил. Животное, о котором идет речь, было названо Desmodus rotundus за его сросшиеся резцы [268]. Его кровавая диета не упоминалась.