Наиболее вероятный источник этих распространенных мифов – взрывное размножение лягушек. Это чрезвычайно драматический процесс. Их тактика выживания – ошеломить хищников, собравшись в огромном количестве вместе, и выметать столько икры, чтобы ее было невозможно съесть всю. Эти сборища могут быть очень впечатляющими – шевелящаяся масса страстных амфибий, цепляющихся друг к другу по двое, трое и больше днями напролет.
Поскольку почти все амфибии должны размножаться в воде, эти лягушачьи оргии часто совпадают с ежегодными сезонами дождей или наводнениями, которые важны и для людей-фермеров. Древние египтяне, например, полагались для поддержания своего сельского хозяйства на ежегодный разлив Нила. Когда половодье спадало, то оставалась богатая черная почва, на которой взращивался урожай, – и тысячи сексуально озабоченных лягушек. Таким образом, люди усматривали связь между плодовитостью лягушек, земли и человека.
Но откуда появлялись эти полчища лягушек, оставалось великой тайной.
Внезапное массовое появление озадачивало древних философов, которые осмелились предположить, что это сексуальное изобилие вырывалось из самой земли, причем лягушки каким-то образом возникали из животворной воды, смешанной с грязью. Идея о том, что жизнь могла возникнуть из неорганической материи, не ограничивалась лягушками – мы уже сталкивались с этим в истории угря. Она свободно применялась к разным животным, которые, подобно лягушкам и угрям, не обладали явными половыми органами или претерпевали непостижимые метаморфозы. Такие представления периодически возникали в Китае, Индии, Вавилоне и Египте. Аристотель собрал их вместе в одну теорию самозарождения, долгое время воспринимавшуюся всерьез.
Согласно Аристотелевой «Истории животных» (Historia Animalium), некоторые низшие животные «одни в соответствии со своей природой происходят от родителей, тогда как другие образуются не от родительского корня, а возникают из гниющей земли или растительной ткани, подобно некоторым насекомым; другие самозарождаются внутри животных вследствие секреции их собственных органов» [302][303].
Как и большинство идей Аристотеля, эта теория была принята с большим почтением. Помимо раскрытия тайны лягушек, в его формулировке имелось объяснение внезапному появлению опарышей в гниющем мясе и неприятному присутствию кишечных червей в человеческих экскрементах. Натуралисты, идущие по его стопам, включая Плиния Старшего, носились с этой идеей, дополняя Аристотелев список животных и описывая самозарождение насекомых из чего угодно, от «старого воска» и «уксусной слизи» до «влажной пыли» и «книг»[304]. Определенные мертвые крупные животные, как полагали, порождают определенных мелких животных: лошади превращаются в шершней, крокодилы – в скорпионов, мулы – в саранчу, а быки – в пчел. Трупы были популярным «источником жизни» во всех представимых формах.
Как ни смешно это кажется сейчас, теория самозарождения долго оставалась популярной и была в ходу даже в XVI и XVII веках. Идеи Аристотеля «созревали» более двух тысяч лет и породили множество сюрреалистических замечаний по созданию жизни. Каждый считавший себя натурфилософом хотел поучаствовать в игре «Самозарождение». Немецкий иезуит Афанасий Кирхер советовал читателям своего опуса 1665 года «Подземный мир» (Mundus Subterraneus) множество рецептов, простых, как горшок лапши. Например, для создания лягушек требовалась всего-то глина из канавы, где они уже обитали, большой сосуд, в который ее надо было поместить, добавить дождевую воду, и – вуаля! – получалась банка настоящих амфибий.
Есть шанс, что кто-то и правда «создал» лягушку таким способом, поскольку не про все виды лягушек известно, что они впадают в спячку на время засухи. Но вряд ли следование инструкциям, порожденным богатым воображением Яна Баптиста ван Хельмонта, привело бы к положительному результату. Этот фламандский химик XVII века должен был бы получить приз за то, что стал Гордоном Рамзи [305] самозарождения, даже если в результате зарождалось нечто не слишком привлекательное. Среди рекомендуемых им «блюд» были ядовитые хищные членистоногие, которых, по его словам, можно получить, заполнив отверстие в кирпиче пучком базилика, покрыв его вторым кирпичом и оставив на солнце. Через несколько дней «пары из базилика, действуя как закваска, трансформируют растительный материал», наполняя дом «настоящими скорпионами»[306]. Для создания мышей он рекомендовал поместить в колбу пшеницу и воду и накрыть ее юбкой «нечистой женщины»[307], и через двадцать один день появится маленький дружок-грызун. Пожалуй, рецепты получения щенков могли бы быть более востребованными.
Теория самозарождения была настолько общепринятой, что, когда великий британский скептик и разоблачитель старинных мифов сэр Томас Браун решился в 1646 году проверить, действительно ли мыши могут образоваться таким способом, его высмеяли. «Он сомневается, могут ли мыши быть порождены разложением! – заметил один гневный последователь Аристотеля. – Этак он может усомниться и в том, что в сыре либо в древесине зарождаются черви; а то и в том, что бабочки, саранча, кузнечики, моллюски, улитки, угри и подобные им порождаются гниющим веществом…»[308] Появление в середине XVII века микроскопа открыло людям крохотные новые миры для изучения и поисков новых истин. Сложившаяся в ту пору группа биологов-экспериментаторов взялась разобраться с этим архаичным поверьем, проведя первые настоящие научные исследования. Среди их лидеров был итальянский натуралист Франческо Реди, который решил самостоятельно проверить устоявшуюся теорию Аристотеля в самой вонючей серии опытов, когда-либо предпринимавшихся в науке (за исключением разве что одюбоновских пряток с дохлой тухлой свиньей).
В течение всего жаркого и влажного итальянского лета Реди раздобыл столько трупов животных – от лягушек до тигров, – сколько смог достать. Затем он усердно последовал рецептам самозарождения, предложенным различными натурфилософами, превратив свой дом в зловонную кухню жизнетворения. Независимо от причудливости или вонючести методов Реди относился к ним со всей серьезностью, каждый раз проверяя, есть ли в них секрет зарождения жизни. В заметках Реди, сделанных им в то странное и смрадное лето, например, записано, как он следовал указаниям своего соотечественника Джамбаттисты делла Порта, что «жабы порождаются из утки, разлагающейся на навозной куче», не один, а целых три раза. К сожалению, писал он, эти попытки «не принесли результата». Он был вынужден сообщить, что Порта, «в остальном самый интересный и глубокий писатель», оказался на деле «слишком доверчивым»[309].
Какую бы тухлую плоть ни использовал Реди, породить ему удалось лишь опарышей и мух. «Я продолжал подобные эксперименты с сырым и вареным мясом быка, оленя, буйвола, льва, тигра, собаки, ягненка, козленка, кролика; а иногда с мясом уток, гусей, кур, ласточек и т. д. Наконец, я экспериментировал с разными видами рыбы: с меч-рыбой, тунцом, угрем, камбалой и т. п. В каждом случае вылуплялись мухи того или иного упомянутого выше вида»[310].
Это побудило Реди напрячь воображение и сделать шаг, очевидный для нас, но радикальный для его времени, – допустить, что причиной появления опарышей на самом деле могут быть мухи, кружащиеся вокруг мяса. «Рассмотрев все это, я начал считать, что все черви, найденные в мясе, возникли непосредственно из мушиного помета, а не от гниения мяса, – писал он. – Я еще более утвердился в этом, заметив, что до того, как мясо зачервивело, вокруг него вились мухи того же вида, что и те, которые впоследствии из него вывелись»[311].
После этого Реди, чтобы проверить свои подозрения, начал последний (и, должно быть, самый вонючий) эксперимент:
Я положил змею, немного рыбы, немного угрей из Арно и кусок молочной телятины в четыре больших широкогорлых сосуда; хорошо закрыв и запечатав их, я затем наполнил столько же сосудов тем же самым содержимым, только оставил их открытыми. Вскоре мясо и рыба в этих вторых сосудах зачервивело, и видны были мухи, влетающие туда и свободно вылетающие; но в закрытых сосудах я не видел ни одного червя, хотя прошло много дней с тех пор, как я положил туда мертвую плоть[312].
Простой и гениальный эксперимент, доказавший, что трупы, защищенные от мух, не могут порождать опарышей, в отличие от тех, что доступны мухам, был началом конца теории самозарождения.
Увы, из ее праха возникла новая, но столь же ложная догма. На сцену вышли преформисты, которые считали, что любое живое существо развивается из миниатюрной версии самого себя, называемой гомункулусом [313], который содержится в семени животного, и эмбриональное развитие сводится к простому увеличению размеров этого зародыша. Преформисты разделились на два противоборствующих лагеря: овисты, считавшие, что гомункулус содержался в яйцеклетке самок, и анималкулисты, полагавшие, что он находился в сперматозоиде самца [314].
Гомункулус в сперматозоиде. Рисунок Николааса Хартсекера в его трактате Essay de dioptrique (1694)
Идея о том, что и сперма, и яйцеклетка необходимы для зарождения жизни, принималась явным меньшинством [315]. Все изменилось, когда в 1780-х годах наш любимый биолог с ножницами Ладзаро Спалланцани доказал обратное