Не только Баттела сбили с толку волосатые гуманоиды. Голландский путешественник Виллем Босман утверждал, что обезьяны в Западной Африке нападают на людей и могут говорить, но предпочитают не делать этого, чтобы их не заставляли работать, «чего они не очень любят»[553]. Он считал их «ужасно зловредными зверями, которые как будто были созданы только для бед»[554]. Другие говорили, что эти существа похищают детей, насилуют женщин и держат людей в качестве домашних животных.
Первый живой шимпанзе прибыл на британскую землю с большой помпой. Торговый английский корабль «Спикер» (Speaker) причалил в Лондоне в 1738 году, привезя «животное с удивительно и ужасно отвратительным ликом… называемое именем Шимпанзе»[555]. Не зная, как приветствовать новоприбывшего, британцы предложили животному чашечку чая. Говорили, что зверь пил изящно, как человек. Пищевое поведение шимпанзе было, однако, менее подходящим для георгианской гостиной. «Он ищет еду в собственных экскрементах»[556], – отмечалось в одном сообщении. В дополнение к этим копрофагическим склонностям сообщалось, что шимпанзе стремится к «беззаконному половому акту»[557] с женщинами, что в последующие десятилетия стало обычным опасением викторианских посетителей зоопарков.
Смущало не только поведение животного. Первая попытка вскрытия шимпанзе, проведенная английским врачом Эдвардом Тайсоном, показала настораживающее сходство между обезьяной и человеком, подрывая данное нам Богом чувство превосходства. Что касается мозга шимпанзе, Тайсон отметил: «Можно подумать, что поскольку между душой человека и животным существует такое большое несоответствие, то орган, в который она помещена, тоже должен сильно отличаться»[558]. Но это не так. Вместо этого мозг шимпанзе имел «удивительное» сходство с мозгом человека.
Смешение первых обезьян и обезьянолюдей, описанное в «Академических досугах» (Academic Delights) под редакцией великого таксономиста Карла Линнея (1763). Именно эта чудовищная классификация людей, поставившая нас близко к таким созданиям, как Люцифер (второй слева), и разгневала графа де Бюффона. В кои-то веки я его понимаю
В то время экземпляры для изучения были малочисленны и редко поступали. Разные виды крупных человекообразных обезьян – шимпанзе, горилл и орангутанов – путали и объединяли. Это затрудняло их классификацию. Сам отец систематики Карл Линней сначала делил человекообразных обезьян на две: более и менее антропоморфных. Первую категорию он назвал Homo troglodytes, которую обозначил как второй вид людей («пещерный человек») [559], в то время как вторую именовал Simia satyrus, совершенно по-другому устроенных («обезьяна-сатир»)[560].
Неуютная близость человека к этим поедающим экскременты похотливым животным не понравилась аристократу Жоржу-Луи Леклерку, графу де Бюффону, который излил характерным презрением попытки Линнея их классифицировать. Бюффон состряпал собственное, еще более эксцентричное решение: он предположил, что шимпанзе – или «жокко́» [561], как он их назвал, – на самом деле молодые орангутаны. Тот факт, что взрослое существо у него было огромным рыжим зверем, а его отпрыск – черноволосым и скромных размеров, не смущал графа, указывавшего: «Разве в человеческом роду у нас нет сходного разнообразия?»[562] Лапландец и финн, утверждал он, тоже совершенно разные, несмотря на то что живут в одном климате (что, возможно, было камешком в огород его скандинавского соперника по систематике).
Бюффон посвятил множество страниц своей энциклопедии подробным описаниям поразительного сходства между обезьянами и людьми, вплоть до упоминаний «мясистых задниц»[563]. Но такие физические аналогии его не задевали. Напротив, он интерпретировал сходство человекообразных обезьян с человеком при полном отсутствии у первых всякой «силы мысли и речи»[564] как окончательное доказательство, что человек «одушевлен высшим началом»[565], которое давало ему превосходство над этими тварями. Всякая система, в которой они оказывались рядом, была, по его мнению, глубоко унизительной. Линней отомстил графу, назвав некое растение Buffonia tenuifolia [566] – укол в слабое (tenuous) понимание французом систематики.
К тому моменту как Дарвин в 1859 году опубликовал «Происхождение видов», поиск характеристик, которые отделили бы нас от наших кузенов-обезьян, стал срочной задачей науки. Возглавил эти поиски научного грааля один из самых мрачных светил в естественной истории сэр Ричард Оуэн. Оуэн оказался на вершине научного истеблишмента, став самым знаменитым сравнительным анатомом Британии и даже обучая зоологии детей королевы Виктории. Но он обладал завистливой натурой и беспощадными амбициями. Он даже был внешне похож на отрицательного персонажа. Тощая фигура, выпученные глаза и блестящая лысина делают его точной копией мистера Бернса из Симпсонов, ну разве что не столь желтым.
Глубоко религиозный человек, Оуэн был яростным противником эволюционных идей Дарвина. Он не мог принять, что человек – всего лишь «преобразованная» обезьяна. Поэтому он видел свою миссию в определении физического источника уникальности человеческого рода. Первым, на чем он остановился, был мозг, в котором нашлась троица подходящих «подозреваемых», включая, что наиболее существенно, маленькую складку серого вещества, известную в то время как «малый гиппокамп» [567]. Оуэн заявил, что этот невинный бугорок есть только у человека, а потому должен быть местом, где находится человеческий разум и источник человеческого «предназначения как верховного господина этой земли и низшей твари»[568]. Это открытие позволило Оуэну уверенно выделить человека в собственный снобистский класс, который он недвусмысленно окрестил Archencephala, «архимозглые»[569].
Дарвин, услышав об утверждениях Оуэна, саркастически прокомментировал в письме коллеге: «Интересно, что сказал [бы] на это шимпанзе?»[570]
Сколь бы острым ни было это приватное высказывание Дарвина, публичным препарированием теории Оуэна занялся дерзкий биолог Томас Генри Гексли (Хаксли). Гексли, который называл себя «бульдогом Дарвина», твердо считал, что наука должна быть отделена от религии. Он заявлял: «Мне не стыдно числить среди своих предков обезьяну, но я стыжусь родства с человеком, который использует свои великие дарования для того, чтобы затемнять истину» [571][572]. Он начал самостоятельно изучать мозги приматов. Вскоре он распознал масштаб ошибки Оуэна – и увидел приятную возможность «пригвоздить… этого лживого лицемера… как коршуна к двери сарая»[573].
В серии публичных столкновений и научных работ Гексли выставил Оуэна обманщиком и плагиатором, который не только скомпоновал свою теорию, копируя рисунки мозга шимпанзе у других анатомов (коих он очень кстати забыл поблагодарить), но при этом проигнорировал их недвусмысленные описания малого гиппокампа шимпанзе. Собственные методичные вскрытия Гексли показали поразительное сходство между мозгом шимпанзе и человеческим мозгом. Он сравнил теорию Оуэна с «коринфским портиком, построенным из коровьего навоза»[574].
Оуэн был прав в том, что секрет столь явной разницы между нашей жизнью и жизнью шимпанзе может заключаться в тонких различиях в структуре мозга, он просто не нашел этих различий. Под беспощадными ударами Гексли он был вынужден признать, что у человекообразных обезьян действительно есть малый гиппокамп. Но его репутация непоправимо пострадала.
Ричард Оуэн был отнюдь не единственным ученым, чье грехопадение было связано с шимпанзе. Зачарованность ученых границей между обезьяной и человеком – или отсутствием таковой – еще покажет на свет божий весьма неординарных греховодников.
В начале XX века русский ученый Илья Иванович Иванов стал известен как создатель животных со странными названиями – зебросёл, зуброн и зорс [575], место которым в неправдоподобных закоулках средневековых бестиариев. Эти животные были гибридами – генетическими и лингвистическими бастардами зебры и осла, зубра и коровы, зебры и лошади. Однако больше всего Иванова вдохновляла идея вывести гуманзе – гибрид человека и обезьяны, например шимпанзе.
Он был не первым ученым, мечтавшим стать доктором Моро в реальной жизни. Интерес к разведению гуманзе витал в воздухе. В 1900 году немецкий физиолог Ганс Фриденталь, смешивая вне тела кровь человека и человекообразных обезьян, обнаружил, что агглютинации эритроцитов при этом не происходит. Из этого он предположил, что эти виды могут скрещиваться. В последующие двадцать лет голландский зоолог Герман Мунс и немецкий сексолог Герман Роледер (автор труда с загадочным и интригующим названием «Мастурбация») пытались проверить это предсказание, осеменяя самку шимпанзе человеческой спермой. У обоих дело не пошло дальше стадии планирования.