[80]. Даже если «скрытые детали»[81] и подтверждали мысль о том, что животное каким-то образом кастрировано, Браун резонно подчеркивал: такое анатомическое устройство в то же время подтверждало, что бобр не мог откусить себе яйца, даже если бы захотел. Попытка «евнухнуться», писал он, была бы «не то что бесплодным, но и вообще невозможным действием» – или даже «опасным… если бы кто-то другой попытался» произвести подобное с бобром[82].
Истоки легенды были отчасти этимологическими – на что у Брауна был удивительно острый глаз и слух, так как он и сам был довольно талантливым словотворцем. Его здравая протонаучная логика была вплетена в бурлящий поток цветистых длиннокрылых слов, многие из которых, как и «евнухнуться», он изобрел сам. Брауну приписывают введение в английский язык почти восьмисот новых слов; его неологизмы «галлюцинации», «электричество», «плотоядное» и «недоразумение» активно используются до сих пор. Впрочем, другие – такие как «ретромингент»[83] («мочащийся назад») – как-то не прижились.
Браун проницательно заметил, что латинское название бобра, Castor, часто связывается со словом «кастрат». Одним из многих книжников, приписавших ложный смысл, был архиепископ Севильи. «Бобр (Кастор) назван так от кастрации»[84], – ошибочно утверждал он в своей «Этимологии» (Etymologiæ), энциклопедии VII века. На самом деле латинское слово Castor происходит не от кастрации, оно родственно санскритскому слову kasturi[85], означающему «мускус», – что подводит нас к самой сути многовековых скандалов вокруг бобровых причиндалов. На бобров охотились из-за маслянистой бурой жидкости, которую называли «кастореум», или «бобровая струя», и которая, как оказалось, вырабатывалась не в их семенниках, как утверждали легенды, а в парных органах, обретающихся подозрительно близко к оным [86].
Историю с ложными семенниками впервые почти за столетие до Брауна опроверг французский врач и бонвиван Гийом Ронделе. За некоторое время до своей смерти, последовавшей в 1566 году от передозировки инжира[87], этот мастер вскрытия приступил с ножом к паре бобров и установил, что и самец и самка производят драгоценный кастореум, который у них хранится в паре грушевидных мешочков возле анального отверстия. У многих млекопитающих есть пара пахучих околоанальных желез, продуцирующих мускусное вещество, которое служит для привлечения партнеров и мечения территории. Ронделе первым обнаружил, что бобр наделен уникальными железами – размером почти с гусиное яйцо и чрезвычайно похожими на семенники.
Сходство этих желез с половыми так велико, что другие – не столь внимательные – анатомы часто ошибочно принимали бобрих за гермафродитов или сообщали о самцах-уродах, у которых ненормальное количество яичек – четыре штуки. Но Браун со свойственным ему остроумием напомнил читателям, что внешность бывает обманчива. «Семенники определяются по их функции и не определяются по месту или положению; функция у них у всех одна, а вот расположение часто различается»[88]. Он констатировал, что «сходство и расположение этих образований» служило «основанием для такой ошибки»[89], и тем самым, как он считал, был разоблачен миф о бобрах.
Кастореум в Древнем мире ценился как лекарство благодаря своей необычайной вонючести. Это вообще было время, когда запахи считались особенно мощными снадобьями – и чем крепче пахло, тем больше было шансов на выздоровление. По этим причинам неизменной популярностью у врачей (а порой и у пациентов) пользовались фекалии. Обращение к врачу могло повлечь за собой прием умопомрачительного коктейля более чем из тридцати разных сортов целебного дерьма (от мышиного до человеческого)[90], от чего больному могло стать только хуже. По сравнению с таким настоем аромат бобровых «семенников» благоухал как розы [91].
Священник и натуралист XVII века Эдвард Топселл посвятил несколько страниц своего знаменитого бестиария «История четвероногих зверей» (The History of Four-Footed Beasts) пахучим свойствам кастореума. «Эти камни, – писал он, – имеют сильный вонючий запах»[92]. Выделения бобра помогали от всего: от зубной боли (просто залить подогретый кастореум в соответствующее ухо) до метеоризма (лучше не спрашивайте). Главное применение, однако, они находили при лечении женских гинекологических недугов. Вряд ли это удивительно. Античная и средневековая фармакопея была напичкана фаллическими ингредиентами[93]; по ее правилам при жалобах на половую сферу выписывали тыквы-горлянки, рога и плоды бешеного огурца (исходя из главного принципа: все, что нужно больной женщине – это пенис, а потому назначение овоща соответствующей формы должно было подействовать). Бобровые «камни» очень естественно угнездились в этом фаллоцентрическом подходе к женскому здоровью.
Говорили, что кастореум усмиряет женские репродуктивные органы. Римляне сжигали маслянистые бурые выделения в лампах, чтобы вызвать выкидыш, а Топселл замечал, что «духи с кастореумом, ослиным пометом и свиным жиром открывают закрытую матку»[94]. Надо сказать, липовым яичкам бобра приписывалась такая абортивная сила, что беременной женщине достаточно было перешагнуть через бобра, живого или мертвого, чтобы потерять ребенка.
Бобр в «Истории четвероногих зверей» Эдварда Топселла (1607) выглядит сильно ошарашенным. Возможно, потому, что это самка, обритая, чтобы показать не только ее соски, но и «камешки», о которых Топселл говорил, что они очень востребованы как средство от всего – от зубной боли до кишечных газов
Но самым популярным рецептом с кастореумом был тоник от истерии[95] – вымышленного женского расстройства с таким длинным списком симптомов, что под него можно было подверстать любую ипохондрию, эмоциональные всплески, тревожность и общую раздражительность, и это лишь некоторые из множества форм «истерии». Считалось, что истерия (от греческого названия матки – «истера») возникает, когда ядовитая матка блуждает внутри тела, ввергая в хаос остальные органы женщины. Туманный характер «болезни» сделал ее универсальным диагнозом для дам в расстроенных чувствах со времен Египта и во все последующие эпохи. В XVII веке, по оценке английского врача Томаса Сиденхэма, истерия была наиболее распространенным заболеванием после лихорадки, составляя шестую часть всех человеческих болезней. Среди женщин, писал Сиденхэм, «редко найдется такая, чтобы была полностью свободной от нее»[96].
На протяжении веков было предложено множество методов лечения истерии. «Массаж таза» – звучит почти приятно; «экзорцизм» – не очень. Однако одним из средств до середины XIX века было глубокое занюхивание «яиц» бобра. В 1847 году американский врач Джон Эберле все еще рекламировал околоанальный секрет водного грызуна как радикальное средство для истерических дам, особенно для «тонких и возбудимых натур»[97].
Погрузившись в чтение этой книги и чувствуя себя тоже немного истеричной, я решила получить на руки ложные семенники бобра и нюхнуть их сама. Я написала серию сюрреалистических писем охотникам, каких нашла в интернете, вежливо представляясь и затем обращаясь к ним с просьбой прислать мне добытые железы бобра. Никто из них не ответил. Дальше я призвала на помощь подругу, которая знала какие-то каналы в «темном интернете», и мы провели дождливую субботу, лазая там в поисках кастореума. Мы не смогли его найти. В итоге я нашла пару бобровых желез на eBay – буквально оторвала за 54,99 доллара. Мешочки с бобровой струей, как выяснилось, все еще пользуются спросом, но не как лекарство от истерии, а как нечто более странное.
Более восьмидесяти лет бурые выделения околоанальных желез бобра применялись для того, чтобы обогатить ванильный запах разных десертов, от бисквитов с глазурью до мороженого [98][99] (надо же, как раз подобную пищу я обычно употребляю сама в качестве профилактики истерических настроений). Как удалось обнаружить это свойство – уму непостижимо, но сейчас кастореум входит в списки Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) США как «вещество, признанное безвредным» (список GRAS – generally recognized as safe) – простая пищевая добавка. К счастью для бобров, оно не так часто используется. Но, когда используется, производителям нужно только указать в списке «натуральный ванильный ароматизатор», поскольку это в самом деле «натуральный», природный компонент, «натурально» произведенный задними частями бобра. Знание этого может перебить самую пылкую любовь к мороженому.
Кроме того, кастореум – важный компонент многих классических ароматов, в том числе Givenchy III и Shalimar. Это не так шокирует, потому что парфюмерная индустрия давно и прочно состояла в любовной связи с запахами экзотических животных. Образующаяся в пищеварительном тракте китовая амбра и выделения анальных желез циветты (цибетин) и кабарги (мускус) могут казаться непривлекательными, но, по-видимому, эти субстанции – квинтэссенция очарования.