«Не захотят оставаться в нищете среди иноверцев…»
На пике численности количество русских дезертиров в «государстве» Шамиля насчитывалось до четырёх сотен. Повторим – речь идёт именно о перебежчиках и пленных, согласившихся воевать на стороне противника. Те же, кто был пленён в бою и не шел на сотрудничество с горцами, оставались на положении рабов и живого товара для выкупа и обмена.
Естественно перебежчиков старались повязать кровью. Когда Шамиль весной 1845 года приказал расстрелять картечью в Дарго 37 пленных офицеров и солдат, у орудий стояли русские дезертиры.
Воздействовать на дезертиров кнутом и пряником пыталось и русское командование. Кавказский наместник граф Воронцов в 1845 году, во время похода на резиденцию Шамиля, выпустил специальную прокламацию, в которой обещал полное прощение тем дезертирам, кто добровольно вернется в строй: «По высочайшему Государя Императора повелению объявляется всем русским солдатам, бежавшим из разных полков и команд в горы, что те из них, которые добровольно явятся из бегов, Всемилостивейше прощаются и поступят по прежнему без всякого наказания или какого-либо взыскания на службу… Главнокомандующий надеется, что беглые солдаты поспешат воспользоваться монаршим прощением и милостью и не захотят оставаться дольше в нищете среди иноверцев».
Любопытно, что аналогичные прокламации с призывом к солдатам распространялись и со стороны горцев. В 1843 году бежавший в племя адыгов казачий сотник Атарщиков (кстати, родственник первого русского коменданта города Армавир), после принятия ислама ставший Хаджерет Магометом, обратился к бывшим сослуживцам с воззванием, в котором призывал нижние чины бежать к нему в горы, поскольку он «стал у абадзехов первостепенным узденем» (дворянином). Беглый сотник обещал также помощь в том случае, если дезертир пожелает выехать в Турцию или куда ему вздумается. Военное начальство, обеспокоенное настроениями солдат, предписало строго следить за тем, чтобы «подобного рода письма не имели никакой гласности между нижними чинами».
Несколько русских дезертиров особенно отличились в армии Шамиля, наряду с «мюридами» из горских народов. Так прапорщик Тифлисского егерского полка Залетов и солдат Беглов помогли чеченцам взять укрепления Цатаных, Ахалчи и Гоцатль.
Осенью 1850 года к Шамилю бежал драгун Нижегородского полка Родимцев. Приняв ислам, он поселился в ауле Дылым, женился на горянке и за участие в боях в личной охране Шамиля был награжден серебряным орденом. Имам, создавая своё государство по русскому примеру учредил несколько орденов и медалей – это были многоугольные серебряные звезды с изображением полумесяца и надписями из Корана, носившиеся на кожаной нашивке у левого плеча.
Таким же орденами, но пятью годами ранее, были награждены перебежавшие к чеченцам терские казаки Зот Черин и Филат Алёшечкин, отличившиеся в походе войск Шамиля на аул Чеберлой в нынешнем Шалинском районе Чечни – имаму, стремившемуся создать теократическое государство, приходилось воевать со своими соплеменниками не меньше чем с русской армией.
Шамилевский «орденоносец» Зот Черин в апреле 1845 года попал в плен к своим же казакам, причём попал совершенно в духе истории Тараса Бульбы – уходя от погони после очередного чеченского набега на казачьи станицы, Черин потерял кинжал и был схвачен казаками, пока искал пропажу. Любопытно, что в этом набеге вместе с чеченцами и казаками-дезертирами участвовал и некий беглый солдат-поляк. По приговору военного суда Зот Черин был публично расстрелян в станице Червленной в присутствии представителей Гребенского полка Терского казачьего войска, к которому дезертир относился до своего побега. В том же году был расстрелян и Филат Алёшичкин – не смотря на обращение в ислам беглый казак периодически наведывался в станицы за домашним вином-«чихирём», пока не был пойман казачьим караулом.
Примечательно, что все современники и очевидцы отмечали довольно условное обращение в ислам русских дезертиров. Как писал один из казаков: «Отрекаясь от веры отцов, беглецы очевидно смотрели на это, как на практическую необходимость, притом совершенно временнаго характера». В 1856 году агенты русской разведки доносили о сходке русских дезертиров в Чечне, на территории нынешнего Гудермесского района: «Много солдат, донских и линейных казаков, до ста человек, сошлись на Пасху в ауле Нурки, где пили водку и брагу и имели разговоры…»
«Дерзкие заключения на счет правительства…»
Помимо буйных голов, бежавших к чеченцам за вольной, разбойничьей жизнью, в горы, подальше от власти, уходил еще один тип людей – фанатично верующие раскольники. Несколько лет на территории исламского «государства» Шамиля даже существовала целая раскольничья обитель.
Её основал 30-летний терский казак-старовер Тимофей Янхотов, в ноябре 1849 года бежавший в горы с несколькими казаками. Янхотов был грамотным, сведущим в старообрядческом богословии и, подобно многим терцам, хорошо знал чеченский язык.
Шамиль явно намеревался использовать раскольников в борьбе с царским правительством, он лично встретился с Янхотовым и дал ему разрешение на создание христианского скита в высокогорной Чечне, в районе аула Ратли. Как позднее рассказывал один из обитателей скита военным следователям: «Начали молится в тиши и безмолвии горной пустыни, вдали от людей и царства Антихриста, вычисляя время его пришествия».
Постепенно к раскольникам в скит побежали отдельные казаки и казачки, иногда бежали целые семьи, особенно приверженные старой вере. Беглецы выживали тем, что изготовляли деревянные кадушки и бочки, которые чеченцы охотно меняли на кукурузный хлеб. Через чеченцев-кунаков раскольники рассылали по казачьим станицам вести, что «царство Антихристово близко» и прочие «дерзкие заключения на счет правительства», призывая казаков-староверов к себе.
За два года образовалась целое поселение из нескольких десятков семей. Примечательно, что лидеры бежавших в Чечню староверов враждовали со «слободкой» армейских дезертиров у аула Дарго. Но вскоре часть раскольников, не выдержав аскетизма, вечного поста и молений, в итоге бежала в слободку дезертиров, где была вполне вольная жизнь с музыкой и водкой.
Летом 1852 года Янхотов по согласованию с Шамилём отправился на Терек, чтобы привести в горы новых раскольников. Однако в родной станице он был задержан по доносу собственной жены, не разделявшей раскольничий фанатизм мужа. Военный суд приговорил Янхотова за дезертирство к расстрелу. Но командовавший казачьим полком Янхотова барон Розен (немец) и генерал князь Эристов (грузин) решили в таком щекотливом деле заменить публичный расстрел религиозного авторитета тысячей шпицрутенов и «арестантскими ротами безсрочно».
Летом 1853 года Шамиль, так и не дождавшись массового перехода староверов на свою сторону, внял многочисленным просьбам исламского духовенства и приказал христианский скит ликвидировать. Раскольникам предложили переселиться в слободку дезертиров, принять ислам и служить в армии имама. Тех кто отказался – несколько десятков человек – горцы убили.
Судьба большинства дезертиров в итоге сложилась трагично. В отличие от тех же горцев, которых русские солдаты и офицеры воспринимали как достойного противника, дезертиры не могли рассчитывать на снисхождение. С пленными дезертирами и перебежчиками солдаты обычно расправлялись сами, не дожидаясь военных трибуналов.
Когда в августе 1859 года в осаждённом ауле Гунибе имам Шамиль давал свой финальный бой, среди защитников последней крепости имамата находилось около тридцати русских перебежчиков, обслуживавших четыре пушки и до конца сражавшихся за своего предводителя. Шамиль с семьёй сдался в плен и был с почётом препровождён в Петербург. Из дезертиров живым был пленён только один русский артиллерист, который огнем из своего орудия нанес тяжелые потери штурмующим. Разъяренные солдаты забили его прикладами и бросили в огонь.
Уже после окончания Кавказской войны, в конце XIX столетия местные историки-краеведы записали у геребенских казаков песню русских дезертиров:
Разудалый сиротина
Вздумал в горы убежать.
Там скорей придёт кончина
А чего же боле ждать?
Лишь вот только проберуся
Через Терек и леса,
Пред Аллахом поклянуся
И взгляну на небеса,
Прийму веру их в Пророка,
Их догматам научусь,
А потом по воле рока
Воровать с ними пущусь…
Глава 65. Русский металл. Часть 2-я
Как Урал, а затем Донбасс стали центрами отечественной металлургии
Первая часть рассказа об истории отечественной металлургии (см. главу 18-ю) была посвящена хроническому дефициту металлов в Киевской и Московской Руси. Во второй части мы расскажем о том, как в XVIII веке наша страна, благодаря заводам Урала, стала крупнейшим в мире производителем металлов. Именно эта мощная металлургическая база явилась основой всех успехов Российской империи от Петра I до наполеоновских войн. Но к середине XIX века Россия проиграла технологическую революцию в металлургии, что предопределило её поражение в Крымской войне и потерю Аляски. До 1917 года страна так и не смогла преодолеть это отставание.
Железо Урала
Долгое время освоению Урала препятствовала его отдалённость от основных городов и малочисленность русского населения. Первую качественную руду на Урале нашли ещё в 1628 году, когда «гулящий человек» Тимофей Дурницын и кузнец Невьянского острога Богдан Колмогор на берегу реки Ницы (территория современной Свердловской области) обнаружили металлические «жилы».
Образцы руды направили «на испытание» в Москву, где сразу оценили качество уральского железа. По указу царя из Тобольска на берега Ницы был прислан «боярский сын» Иван Шульгин, начавший строительство металлургического завода. Уже в 1630 году на Урале получили первые 63 пуда чистого железа. Из них изготовили 20 пищалей, 2 якоря и гвозди. Так возник прародитель всей уральской промышленности.