Так 1828 год, благодаря якутской ссылке, стал эпохальным в истории культуры Дальнего Востока – здесь впервые на русском языке была создана настоящая поэма! Марлинский называл её жанр «Якутской балладой». Повенчав пугающие таёжные сказания якутов с европейским романтическим мистицизмом, поэт создал «байроническую», как говорили тогда, или «готическую», как сказали бы сегодня, балладу под названием «Саатырь».
В переводе с якутского «Саатырь» означает «игривая». Якутская баллада ссыльного петербургского поэта рассказывает о женщине, желавшей после смерти воссоединиться не с мужем, а с любовником:
И падают звезды, и прыщет огонь…
Испуганный адскою ловлей,
Храпит и кидается бешеный конь
На кровлю – и рухнула кровля!
Вдали огласился раздавленных стон…
Погибли. Но тень Саатыри
Доныне пугает изменчивых жен
По тундрам Восточной Сибири.
Можно еще много рассказывать о Якутии в творчестве Бестужева-Марлинского. Например, вспомнить, как жадно слушал его «Сибирские рассказы» сам Пушкин (старые друзья всё же встретились, когда поэту-декабристу изгнание на берега Лены заменили солдатской службой на Кавказе). Но проще сказать коротко и ясно – русская дальневосточная литература родилась именно в якутской ссылке!
Русская литература в якутской ссылке
Ссыльная Якутия вообще весь XIX век будет тесно соприкасаться с большой русской литературой. Спустя десятилетия после декабристов в якутской тайге не по своей воле окажутся писатели Николай Чернышевский и Владимир Короленко. Это сегодня их имена почти забыты, но у читающей публики того столетия их популярность немногим уступала Толстому и Достоевскому. Да и Бестужева-Марлинского современники ценили не меньше Пушкина. Так что читающая Россия позапрошлого столетия, благодаря ссыльным кумирам, немало знала о Якутии и ссылке на её просторы.
Николай Чернышевский за выступления против царской власти немало лет провёл в Петропавловской крепости и на каторге, а в 1871 году оказался на берегах Лены. В ссылку его по льду великой реки везли ленские ямщики, сами потомки ссыльных. «Проезд от Иркутска до Якутска – тяжёлое и рискованное предприятие, труднее, чем путешествие по внутренней Африке…» – позднее заметит сосланный литератор, считая такой путь не менее трудным, чем работа на каторге.
Чернышевский был далёк от романтизма Бестужева-Марлинского, но и его поразила якутская природа. Долгие двенадцать лет ссылки писатель отбывал в приполярном Вилюйске, в 100 верстах к северо-западу от современной «столицы якутских алмазов», города Мирного. Тогда в Вилюйске, по законам Российской империи официально считавшемся тоже городом, проживало всего 238 человек, а природа была настолько дика и нетронута, что во дворе дома Чернышевского поселился… орёл.
«Слыханное ли у натуралистов дело? – писал ссыльный литератор, – орел живет во дворе человеческого жилища. С орлом нельзя поступать, как с утятами или белкой: он волшебник; якуты не смеют стрелять его; вообще, не годится обижать его. Итак, он живет у меня на дворе неприкосновенным. Что будет дальше, неизвестно, разумеется; но очевидно, что не будет ничего удивительного, если поселится на моем дворе чернобурая лисица. Прошлым летом у самых ворот моих происходило же сражение дворовой собаки с горностаем. И вот, от нечего делать, я забавляюсь этими зоологическими приключениями…»
Сам ссыльный Чернышевский, однако, тоже удивил местных жителей, когда случайно нашёл и вернул хозяину потерянный кошель с огромной суммой в 399 рублей (тогда это зарплата за полтора года трудов простого рабочего Москвы или Петербурга). «Кошелёк» потерял охотник-якут, привезший в Вилюйск на продажу меха, плоды охоты целого рода, и на радостях от выгодной сделки напившийся с купцами…
Писатель Владимир Короленко за отказ присягать царю отбывал ссылку в поселке Амга, в 170 верстах к востоку от Якутска. Ссыльный жил в доме местного русского крестьянина Захара Цыкунова – потомка таких же ссыльных, попавших в Якутию ещё в XVII веке и постепенно породнившихся с якутами и говоривших на якутском языке чаще и лучше, чем на русском.
«Он здесь родился, здесь жил, здесь же предполагал умереть. – описывал Короленко этого русско-якутского потомка ссыльных – Он очень гордился своим русским званием и иногда ругал других “погаными якутами”, хотя, правду сказать, сам он не отличался от якутов ни привычками, ни образом жизни. По-русски он говорил мало и довольно плохо, одевался в звериные шкуры, носил на ногах торбаса, питался в обычное время одною лепешкой с настоем кирпичного чая, а в праздники и в других экстренных случаях съедал топленого масла именно столько, сколько стояло перед ним на столе. Он ездил очень искусно верхом на оленях, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать засевшую хворь… Работал он страшно, жил бедно».
Скопцы, поляки, конокрады…
В якутской ссылке Короленко не только создал целый ряд художественных произведений, в том числе о жизни и природе Якутии, но и в 1882 году организовал в Амге школу для местных детей. Вообще политические ссыльные оказались настоящим кладом для культуры глухого и отдалённого в ту эпоху края. Выпускники университетов не спешили в тайгу и тундру, так что массу блестяще образованных людей в XIX столетия в Якутию поставляла в основном ссылка.
Достаточно сказать, что первым заведующим-«хранителем» Якутского краеведческого музея, открытого в 1891 году, стал именно ссыльный – революционер Василий Зубрилов, бывший студент Московского университета. А накануне революции 1917 года этим музеем заведовал другой политический ссыльный – большевик Емельян Ярославский. Именно он составил первый научный каталог экспонатов главного музея Якутии.
Однако не стоит думать, что основную массу ссыльных на берега Лены составляли литераторы и опальные интеллигенты. В основном в тайгу и тундру ссылали других преступников, хотя и не менее экзотических. Весь XIX век в Якутию на вечное жительство отправляли «скопцов» – представителей, пожалуй, самой странной и изуверской секты в русской истории. «Скопцы», считая себя христианами, верили, что спасения души невозможно достичь без «огненного крещения» – таковым в их секте считалась кастрация и отрезание полового члена у мужчин, и ампутация клитора с молочными желёзами у женщин.
По законам Российской империи сторонникам такой секты полагалась ссылка «в отдалённейшие места Сибири» – то есть в Якутию. Николай Короленко не раз в якутской ссылке встречал ссыльных «скопцов», отмечал их тихое и крайне вежливое, даже вкрадчивое поведение, но признавался, что в глубине души не мог не ощутить отвращения к столь пугающим нормального человека сектантам.
В 1862 году по данным царской полиции в якутской ссылке пребывало 709 «скопцов». Их преимущественно селили в тайге по рекам Алдан и Мая. Тогда они составляли самую крупную группу якутских ссыльных. Вторыми по численности после «скопцов», были прочие «раскольники» и «старообрядцы», их тогда среди ссыльных Якутии насчитывалось свыше шести сотен. Вскоре третьей самой крупной группой невольных обитателей тайги стали польские мятежники – участники вооружённого восстания в Польше. Например, много лет в Вилюйске провёл Иосафат Огрызко, руководитель польского подполья в Петербурге, которому смертную казнь заменили 20 годами якутской ссылки.
Ещё одну крупнейшую группу якутских ссыльных составляли «конокрады», в основном татары и башкиры. В 1870 году появился указ «Об административной высылке в Сибирь конокрадов и инородцев Оренбургского края». В тех местностях, действительно, были распространены целые преступные группировки, промышлявшие профессиональным угоном лошадей. Однако после указа по подозрению в конокрадстве стали ссылать целыми деревнями. При этом ссылка полагалась именно «на всегдашнее жительство в отдалённые места Восточной Сибири» – то есть в Якутию. В тайге по обоим берегам Лены тогда оказалось несколько тысяч настоящих и мнимых «конокрадов», что даже вызвало первые в Якутии протесты местных жителей против новых поселенцев.
В царской России до начала XX века существовала и особая церковная ссылка – когда высшие иерархи православной церкви своей властью могли ссылать священников и монахов. Такие решения церковных властей исполняли власти государственные, в 1858 году решившие, что лучшим местом для «разжалованных лиц духовного звания» будет именно Якутия. Сослать на берега Лены могли, например, за самовольную отлучку из монастыря.
Некоторые формулировки причин церковной ссылки – «За нетрезвую и буйную жизнь» – удивляли даже не склонное к сантиментам царское начальство в Якутии. Однако по полицейской статистике именно эта категория ссыльных, действительно, отличалась наибольшей склонностью к пьяным загулам. Как писал один из очевидцев, Якутск по прибытии очередного этапа с осуждёнными «был наводнен ссыльными по православному ведомству, которые буквально терроризировали горожан, ходили по домам, попрошайничали, а некоторые дебоширили в пьяном виде…»
Из якутских ссыльных в конвоиры царя
Самой тяжелой по праву считалась ссылка в самую отдаленную и северную часть Якутии – колымскую тундру. Вот как описывал жизнь на берегах Колымы бывший студент Московского университета Сергей Мицкевич, в конце XIX века сосланный за революционную деятельность в заполярный город Среднеколымск: «Здесь никогда не ездили на телегах, и местные жители не видали колеса; они не видали, как растут хлебные злаки, никогда не едали фруктов – даже яблок, груш, слив, арбузов; только двое жителей имели огороды, в которых росли капуста, картофель, морковь, репа, лук. Жители не видали свиней, овец, коз, кошек, не видали домашних птиц – кур, уток, гусей. Из домашних животных были только лошади, коровы и собаки, в округе ещё олени…»
Не удивительно, что в тяжелых условиях Севера порой вспыхивали бунты и столкновения ссыльных с властями. Особенно активно протестовали оказавшиеся на берегах Лены революционеры. Так в марте 1889 года в Якутске произошёл бунт трёх десятков ссыльных, протестовавших против решения местной полиции спешно отправить их на Колыму без должной подготовки к полуторамесячному походу через приполярную тундру. У революционеров нашлось два револьвера, они смертельно ранили одного полицейского. Но винтовки конвойных солдат оказались сильнее – шестерых бунтовщиков застрелили, троих участников бунта спустя несколько месяцев приговорили к смерти и повесили во дворе городской тюрьмы Якутска.