Анна Александровна и Валька с распростертыми объятиями встретили молодую невестку, доволен был и батя, что сын теперь самостоятельный, семейный человек. Впрочем, впечатление серьезного, самостоятельного человека, как видно, произвел Вадим и в «Жилпроекте», явившись в кабинет директора в недорогом, но безупречно сидевшем на нем темно-синем костюме, в снежно-белой сорочке, с синим же в красную крапинку галстуком. Держался он со скромным достоинством, был немногословен, сопровождая реплики свои такими интонациями голоса и выражением глаз, которые без слов говорили как бы: «Я все, все понимаю… Можете быть со мной откровенны». И директор института (с архитектурной фамилией Капителин), седой мужчина с желчным, усталым лицом, разговаривал с ним хорошо и доверительно (что было принято Вадимом главным образом за счет рекомендации Медведя и своих отличных документов), именно тем тоном, каким говорят с посвященными. «Насколько я понимаю, — сказал, между прочим, директор, — вы претендуете на должность, идентичную по значимости главному инженеру СУ». — «Нет, почему же», — пробормотал Вадим. «Во всяком случае, рядовым инженером проектной группы вас назначить неловко… Но, к сожалению, здесь мы ничего порядочного вам не предложим. Все штатные клеточки забиты, а снимать кого-то с живого места… вы сами понимаете». — «Понимаю», — кивком головы согласился Вадим. «Другое дело, если вы согласитесь поехать в Лесопольск…» Вадим удивленным слегка взглядом спросил: «А что там?» — «Там строят крупный машиностроительный завод, и этот, прежде небольшой рыбацкий городишко стал расти как на дрожжах. Отсюда мы не успеваем направлять его архитектурное формирование. Поэтому мы открыли там недавно филиал… Вот в Лесопольске мы могли бы предложить вам должность интересную и перспективную. — И, сделав выразительную паузу, Капителин досказал: — ГИПа[5], например. Человек вы молодой и, судя по всему, энергичный, так что ГИП — это как раз для вас…»
Возможность стать ГИПом, о чем Вадим пока и мечтать не смел, так взволновала его, что даже в горле пересохло, но тут же мелькнувшая мысль, что это назначение требует жертвы — отправиться опять на новостройку, в глушь по существу, оставив, неизвестно, как надолго, большой культурный центр, где он родился, тотчас остудила его ликование, так что Капителин, видимо заметив это, сказал: «Впрочем, с ответом вы можете не спешить». И Вадик попросил отсрочки для раздумья. А три дня спустя, решившись, он подал заявление и, с приказом в кармане, выехал в Лесопольск, оставив Светлану в родительском доме.
Город Лесопольск был назван так по местоположению на отлогом волжском берегу: между широким полем, когда-то колхозным, а теперь ничейной пустошью, и сосноволиственным лесом, основательно повырубленным, но все еще похожим на лес, Корпуса машиностроительного возводили на пустоши, а жилые кварталы — на месте старого, сплошь почти деревянного поселка. Филиал «Жилпроекта» размещался в типовом школьном здании, против гостиницы «Волна», где в ожидании квартиры проживал Вадим, так что до работы ему было шаг шагнуть.
Обязанностью ГИПа являлось согласование действий всех работающих над проектом. Люди эти, архитекторы и инженеры разных направлений, от сантехников до электриков и лифтовиков, трудились каждый в своем отделе, подчиняясь каждый своему начальнику, а ГИП, не имевший в личном ведении ни одного человека и не обладавший никаким авторитетным правом, кроме права жаловаться на нерадивых исполнителей руководству института, должен был так изощриться, чтобы сплотить эти разрозненные творческие силы (выполнявшие, кстати сказать, несколько заданий параллельно) для решения данной проектной задачи. И надо заметить, что Вадим настолько овладел этой работой что уже через полгода мог потягаться с лучшими ГИПами филиала. Каждое утро он проходил своей неторопливо-скромной походкой по отделам, разгороженным чертежными столами и кульманами, тихо, незаметно, как зависимый проситель, являлся перед исполнителем и, проверяя ход работы над проектом, делал это не спеша и как бы между прочим, без малейшей важности во взоре, всегда внимательно и терпеливо выслушивая объяснения и возражения; а заметив на каком-нибудь этапе отставание, никогда не давил исполнителя грубостью, как это делали другие ГИПы, а тут же в ход пускал завораживающие интонации своего негромкого голоса (особенно ощутимо действовавшего на молодых специалистов-девушек, которых было немало в филиале), и убедительность слов, намеками дававших понять, что лично его, Вадима Выдрина, отношение к исполнителю (исполнительнице) самое благожелательное, и он, конечно, понимает, прекрасно понимает, какая у него (у нее) собачья жизнь, то есть необходимость разом выполнять кучу всевозможных поручений своего начальства, и все же выдача документации на этот, Вадикин, объект так жестко опекается верхами (тут Вадик извлекал из папки какой-нибудь солидный документ с печатями и как бы походя совал его под нос проектировщику), что на этом деле крепко можно погореть всем виновникам срыва, — и эта метода себя оправдывала почти безотказно; если же она давала сбои, Вадик апеллировал к начальнику отдела (что бывало крайне редко и в условиях явного завала работы) и здесь уже использовал другой подход. Если начальник отдела был молод и не очень «выпендривался», Вадим, как человек, не лишенный остроумия, войдя в его закуток, отсеченный от сотрудников стеклянной перегородкой (для удобства обозрения отдела), начинал с какой-нибудь остроты, шутки или делился новостью, только что услышанной в приемной главного, а уж потом, настроив собеседника на добродушный лад, приступал к делам, высказывая свои претензии в интонациях и форме дружеской просьбы, в таком, примерно, смысле: мол, исполнитель имярек, толковый малый, «как и все ребята твоего отдела», больше поглядывает на хорошеньких соседок, чем корпеет над проектом, и потому, мол, завалил ему, Вадиму, работу, а сроки, «сам понимаешь, трещат, мне уже главный пару втыков сделал» (до «втыков» дело Вадик, разумеется, не доводил), так что, мол, не мешало бы «этому пижону хвост накрутить». «Пижон» немедля подзывался, и, выяснив, что причина отставания в работе — перегрузка исполнителя, начальник выдвигал задание Вадима вперед, и все утрясалось как нельзя лучше. Если же начальник отдела оказывался человеком пожилым и серьезным, Вадим сперва готовил почву расспросами о его драгоценном здоровье, потом — поскольку Вадик успевал просматривать массу публикаций по своей профессии и был, всегда больше других, в курсе архитектурных и конструкторских новинок в области домостроения — брал карандаш и, поражая собеседника своим уменьем с лету и с этаким небрежным изяществом набросать эскиз, демонстрировал архитектору оригинальные архитектурно-планировочные решении, а конструктору-строителю — только что созданную в каком-нибудь НИИ сверхэффективную конструкцию, после чего, подискутировав на эту тему и тем расположив к себе старика, Вадик, как бы между прочим, говорил о завале работы и, назвав виновника, просил начальника отдела вмешаться с присовокуплением такой, примерно, фразы: «Вы же его знаете: парень он упрямый, как телеграфный столб. Справиться с ним только вам под силу», после чего старик уже не мог не оказать содействие Вадиму.
Что касалось отношения с четырьмя остальными ГИПами, с кем Вадим делил рабочее место в общем кабинете, то с ними он держался на короткой ноге, и это было нетрудно, поскольку ГИПы друг от друга независимы.
Коротко сказать, уже через полгода работы Вадик был на хорошем счету и у своих коллег, и у начальства, но эта слава мало занимала его, всегда державшего в уме другой, далекий прицел…
В филиале было три руководителя: директор, главный инженер и главный архитектор. Должность директора, по преимуществу хозяйственно-административная, Вадика не соблазняла. Должность главного инженера, имевшего отношение к архитектуре самое сомнительное и чаще — критикующее (с точки зрения рациональности конструктора-строителя, кем он по существу и был), тоже была не для Вадика. Главный архитектор — вот что было пока что пределом его мечтаний…
Эта должность, надежно занятая, года через три должна была освободиться в связи с уходом нынешнего главного на пенсион, и Вадик стал заранее прикидывать свои возможности сделаться его преемником. Но первым долгом надлежало изучить и оценить, так сказать, поле предстоящего сражения, а также выявить своих возможных конкурентов, и вскоре ситуация была ему вполне ясна.
К удивлению Вадима, честолюбцев в институте оказалось очень мало, считанные единицы. Большинство довольствовалось скромной ролью исполнителей, а если втайне и надеялось на должностное продвижение, то лишь в своем отделе, и притом надежда эта связывалась с прибавкой десятки-другой к зарплате. Разумеется, в любом подразделении был человек, лелеявший мечту занять, при случае, местечко своего начальника, но и этими мечтателями, как оказалось, когда их раскусил Вадим, двигало не столько деловое честолюбие, сколько чисто материальные соображения: шеф получал в два раза больше исполнителя. Но таких честолюбцев Вадим в расчет не принимал, поскольку собственное его положение было не ниже уровня начальника отдела. Потенциальных конкурентов нужно было угадать среди своих коллег, имевших высшее архитектурное образование, и он их угадал. Их было трое: ГИП Барабанов, начальник архитектурного отдела Ненашев и руководитель группы из того же отдела Курбатов, бывший, по слухам, внучатым племянником Скибы, главного архитектора филиала. Вадим прикинул шансы каждого из них.
Барабанов, высокий, элегантный мужчина лет пятидесяти, умница и эрудит, был, пожалуй, самым несомненным из возможных претендентов на должность главного, хотя, как заметил Вадим, Скиба недолюбливал подчеркнутую независимость, с какой Барабанов отстаивал на совещаниях свои архитектурные взгляды и вкусы. Вторым, если не первым, кто имел моральное право хоть завтра перебраться в кресло Скибы, Вадим считал Ненашева. Молодой, всего лет на пять старше Вадика, толковый архитектор, Ненашев пользовался единодушной симпатией подчиненных, которых покорял чисто человеческими качествами: всегда по-комсомольски оживленный, равно со всеми приветливый, он живо интересовался настроением и увлечениями своих сотрудников, не скрывая и собственных (всем было известно, например, что он по выходным пробует себя как пейзажист-любитель), знал, кто чем дышит, как к кому подойти, и отделом руководил будто играючи, удерживая первенства в соревновании. Именно он в отсутствие Скибы всегда его замещал, и все же Вадик сомневался, что беспартийного Ненашева утвердят главным. В этом смысле больше шансов было у Курбатова, члена партии и председателя месткома. Правда, как архитектор он мало что собою представлял, но не зря же Ненашев сделал его правой своей рукой: у этого не по годам лысоватого, сутулящегося малого было поистине лошадиное трудолюбие и еще — поддержка дядюшки, конечно. Так что реальных соперников у Вадика могло быть двое: Барабанов и Курбатов. Но чтобы их «преодолеть», ему предстояло сперва завоевать авторитет в коллективе — и личное доверие Скибы. На это у него ушло почти два года.