Я просто рада, что мне выпало быть маленькой частью ее пути.
Глава 13. Скарлетт
Я толкаю тележку между стеллажами с макаронами, когда идущая впереди мама резко останавливается. Она поворачивается к стене коробок и упаковок пасты и отставляет одну ногу в сторону.
– Спагеттини или спагетти?
– А есть разница?
Шокированный вдох.
– Смотри, не скажи такого при дедушке. Ты же знаешь, как он любит наши итальянские корни.
– Это преувеличение. Я итальянка всего на одну восемнадцатую, мам, – тяжело вздохнув, напоминаю я.
Она сердито смотрит на меня через плечо:
– Это потому, что отец разбавил твою кровь.
Это приводит меня в замешательство. Земля под ногами слегка качается.
Мы не разговариваем о моем отце – никогда. Даже не так, сейчас я даже отцом его не называю. Для меня он всего лишь донор спермы. Как еще описать мужчину, который заделал девушке ребенка, а потом свалил всего через год после его рождения? Нам лучше без него.
Однако я не знаю, стоит ли беспокоиться из-за внезапной маминой оговорки. Моя мама предпочла бы выпить средство для мытья посуды, нежели упомянуть о нем.
Я ничего не отвечаю, и мама отворачивается обратно к полке, задумчиво хмыкая.
– Как насчет лазаньи? Я могу убрать остатки в холодильник. Много не бывает. Верно, дорогая?
– Верно.
Она берет коробку с листами для лазаньи, кладет в тележку, которую я качу следом за ней, и идет дальше. – Расскажи, как дела на работе, – говорит она, беря банку протертых томатов. Та с лязгом падает в тележку. – Как твое плечо?
– Помедленнее. На какой вопрос отвечать первым? – посмеиваюсь я.
– Сначала про работу.
– Ладно. Уиллоу удивительная. Но большую часть этой недели мы провели в спортзале на беговых дорожках, и я знаю, что ей хочется обратно на лед. Но она замечательная спортсменка. Почти никогда не жалуется.
Тренировки на выносливость явно не относятся к ее любимым – да и кто их любит? – но она понимает, как это необходимо. Неважно, насколько она быстрая, если выдохнется слишком рано.
– Похожа на тебя, – говорит мама так обыденно, будто это очевидно.
– Она будет лучше меня. Уже почти стала.
Мама так громко фыркает, что покупатели в другом конце магазина могли ее услышать.
– Лучше тебя никого нет. Ты всегда была слишком скромной.
– Неважно, насколько я была хороша, мам. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
Желательно до того, как я разревусь посреди магазина.
Мама резко останавливается передо мной, и тележка чуть не врезается ей в пятки. На этот раз она разворачивается и так свирепо смотрит на меня, что я вздрагиваю.
– Нет, не можем. Скарлетт, милая, ты упряма как осел. Это плечо, может, и завершило твою карьеру, но ты сама лишаешь себя успешного будущего. Ты рождена для гораздо большего, чем просто хоккей. Я хотела бы, чтобы ты перестала принижать себя потому, что лишилась игры.
Я так крепко сжимаю рукоять тележки, что кончики пальцев покалывает. Мамины слова впиваются в меня растопыренными когтями, но я прогоняю их, пока не потеряла самообладание.
– Нам нужно молоко, верно? Пойду возьму, – торопливо говорю я.
Мама начинает протестовать, но я уже оставляю ее позади.
В голове бардак, пока я иду по магазину, глядя в пол и стараясь не расплакаться.
Маме легко говорить. Легко любому, кто никогда не переживал такой потери. Как будто кусок тебя просто пропал, исчез в никуда, оставив после себя пустоту и вопрос, куда двигаться дальше.
Жить дальше не так просто, как кажется. Мама хочет как лучше, но это не имеет значения.
Быстро взяв молоко, я иду назад, ощущая по дороге укол беспокойства. Пока мама хорошо справляется сама, но вероятность, что с ней что-нибудь случится в мое отсутствие, становится проблемой. Я все время отвлекаюсь, гадая, в порядке ли она.
Я уже почти дошла туда, где оставила ее, когда слышу мужской голос. Сердце в груди подпрыгивает, как только я понимаю, что это дружелюбный тембр Адама.
– Кулинар из меня так себе, но Купер здорово помогает.
– Какая прелесть, – хвалит мама. – Моя Скарлетт почти никогда не помогала на кухне. Разве что когда я пекла. Она любит облизывать миски.
В ужасе я ускоряю шаг и заворачиваю в проход.
– Мама!
Ко мне устремляются четыре пары глаз, и я торможу. Мама пожимает плечами, как будто не сказала сейчас нечто невероятно смущающее, и поворачивается обратно к компании из трех человек.
Мой взгляд притягивается к Адаму. Он наблюдает за мной с улыбкой, которую я ощущаю внизу живота. На нем рваные джинсы, простая темно-синяя футболка и белые кроссовки. Волосы торчат из-под надетой задом наперед кепки и вьются за ушами.
Он выглядит хорошо. Очень хорошо.
– Привет, Суровая Специя, – приветствует он мягко и доброжелательно.
– Привет, Адам.
Мы почти не разговаривали с тех пор, как Уиллоу застала нас за… за тем, что случилось в четверг утром. Пятничный сеанс терапии вышел таким неловким, что меня подмывало вывернуть плечо неправильно, лишь бы закончить пораньше.
Ни один из нас не пытался поговорить о произошедшем, так что мы просто сделали вид, что ничего не случилось. Единственный недостаток этого плана состоит в том, что кое-что случилось. И я не уверена, что смогу притворяться и дальше. Ведь даже в людном супермаркете, когда нас разделяет тележка, а рядом стоит моя мама, воздух между нами сгущается от чего-то, чему я боюсь дать определение.
– Скарлетт, дорогая, ты уже знакома с сыном Адама и его девушкой? Они как раз рассказывали мне о своих планах на ужин.
На меня будто опрокинули ведро ледяной воды.
Его девушкой? Я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь неподобающего при его сыне. Ревность грозит разорвать мои внутренности в клочья.
Теперь понятно, почему вчера он ничего не сказал по поводу нашего почти поцелуя. Зачем упоминать то, о чем явно хочешь забыть?
Вопреки здравому смыслу я смотрю на стоящую рядом с ним женщину. Одной рукой она придерживает ремешок сумочки, а второй теребит свои очки в толстой оправе. Она ниже меня ростом и гораздо ниже Адама, но ей идет. Блестящие черные волосы ниспадают ниже плеч. Она похожа на эльфа. Адам рядом с ней просто великан.
– Нет, не знакома, – отвечаю я со спокойствием, которого ни черта не чувствую.
Посмотрев вниз, я натыкаюсь на взгляд мальчика с растрепанными темно-каштановыми волосами и такого же цвета глазами. Это глаза Адама, только более любопытные.
– Скарлетт, это мой сын Купер. Купер, это Скарлетт. Она тренер на катке и моя подруга, – говорит Адам, и мне приходится проглотить смех.
Подруга? Это вряд ли.
– Привет, – машет рукой Купер. Слегка порозовевшие щеки придают ему еще больше очарования.
– Привет, Купер.
Теперь моя улыбка более искренняя.
– А это Бет, – говорит Адам. Теперь он смотрит прямо на меня. Я чувствую. Но сама смотрю в сторону. – Мама Купера.
– И не его девушка. Адам мне не по зубам, – говорит эта Бет.
Я пытаюсь скрыть обрушившееся на меня облегчение за натянутой улыбкой, но Адам лишь смеется, словно знает что-то, чего не знают остальные. Если раньше не было так очевидно, что мне не пришлась по душе мысль, будто Бет – его девушка, то теперь это стало понятно. Его глаза триумфально сверкают.
Мои щеки горят от стыда, ведь я взревновала из-за недоразумения.
– Господи, – бормочет мама и лихорадочно приглаживает рукой волосы на макушке. – Извините.
Адам качает головой:
– Не извиняйтесь, Амелия. Вы же не нарочно.
– Моя мама редко ходит куда-нибудь с нами, но, когда ходит, все так думают, – говорит Купер.
Я вздрагиваю. Адам наблюдает за мной с молчаливым извинением на лице. Понимая, что ему не за что просить прощения, я незаметно качаю головой.
Не знаю, когда это произошло, но между нами все запуталось. И из-за таких неловких ситуаций мы должны все распутать. Он мой босс. Босс, который намного старше. Черт, да он стоит напротив меня со своим сыном с одной стороны и женщиной, которая этого сына родила, с другой.
Я не вписываюсь в этот ряд.
Выпрямив спину, я ищу на загроможденных полках, на чем бы сосредоточиться. Набор для тако? Выглядит отлично.
– На самом деле мы пытались выбрать мороженое на десерт. Может, у вас будут предложения? Мы никогда не можем сойтись на одном, – быстро меняет тему Адам.
Мама хлопает в ладоши.
– Зовите меня старомодной, но я люблю клубничное.
– А ты, Скарлетт?
Что-то в его голосе заставляет меня взглянуть на него. Что-то, от чего по телу бегут мурашки. Что-то очень похожее на отчаяние.
– Я люблю печенье со сливками.
– Я тоже! – ликует Купер, давая пять Адаму. – А какое еще?
Я делаю вид, что задумалась:
– Бабл-гам. А ты?
– Бабл-гам, – гордо улыбается он. – Но папа его не любит, так что мы никогда его не покупаем.
– Эй! Не надо валить на меня. Я его не «не люблю», – возражает Адам, его глаза весело сверкают.
– Тут я с вами согласна, – вставляет моя мама.
– Но ты же постоянно жуешь жвачку, – выпаливаю я, мои щеки горят.
Адам ловит мой взгляд и усмехается:
– Ты заметила?
– Только потому, что ты надуваешь пузыри, – пожимаю плечами я, надеясь, что выглядит так, будто мне все равно.
Его усмешка становится шире, и я понимаю, что он мне не верит. Мы оба знаем, что он не надувает пузыри.
– Мне нравится обычная жвачка. Я не люблю только замороженную.
Я запоминаю эту информацию на будущее, зная, что на это нет реальных причин.
– Что ж, думаю, нам надо взять по одному каждого вида, – предлагает Бет.
Она ласково улыбается Куперу. Очевидно, что сын ей очень дорог, и я задаюсь вопросом, почему они нечасто видятся.
– Класс! – восклицает Купер и разворачивается к отцу. – Можно, да?
– Да, ребенок. Можно.
Купер сияет:
– Пойду возьму. Сейчас вернусь.
И убегает.
– Только быстро! – кричит Адам вслед сыну.