Когда Купер заворачивает в другой проход, Адам виновато улыбается нам.
– Извините его. Похоже, он забыл хорошие манеры дома.
– Вероятно, это моя вина, – вздрагивает Бет.
Мама взмахивает рукой:
– Глупости. Он очень приятный молодой человек. Наблюдать такой восторг – чистый серотонин. Миру такого очень не хватает.
Я фыркаю:
– Ладно, мам. Ты опять начинаешь философствовать.
– Вы так правы, Амелия. Это полезно для души, – говорит Бет.
Полезно для души? Ох ты ж.
Адам ухмыляется мне:
– Как себя чувствует твоя душа, Скарлетт?
Я прищуриваюсь:
– Как будто мне тоже нужно два ведра мороженого.
Он смеется громко и открыто. Это выбивает воздух из моей груди. Как может такое простое действие обладать такой силой? Я выдыхаю, понимая, что Бет, возможно, не так уж неправа.
Моей душе слишком понравился этот смех.
Я прогоняю эту мысль, когда Купер бегом возвращается с полными руками мороженого. Переводя дыхание, он кладет обе ванночки в их тележку.
– Достаточно быстро? – спрашивает он у Адама.
Его отец посмеивается и взъерошивает волосы у сына на макушке.
– Да, приятель.
– О Боже, сколько времени? – ахает мама. Она подносит часы почти к самому лицу. – Если я сейчас же не займусь лазаньей, мы не поужинаем до завтрашнего утра.
Обрадовавшись возможности смыться, я говорю:
– Ты права. Нам пора.
– Жаль прерывать нашу беседу, но нам правда пора. Приятно было увидеть вас двоих снова и очень приятно познакомиться с вами… – Она замолкает.
Я тут же опускаю плечи и рвано выдыхаю. Беру маму за руку и крепко сжимаю, жалея, что память не передается через прикосновение.
– Бет, – выпаливает Бет. На ее лице на миг отражается растерянность. – Приятно было познакомиться, Амелия.
Мама улыбается, но эта улыбка не достигает глаз.
– Верно. Да.
На меня обрушивается удивление, когда Адам подходит к нам и берет обе мамины руки в свои, включая ту, которую я слишком сильно сжимаю. Место контакта покалывает, но на этом трудно сосредоточиться, ведь его большой палец проводит по моей коже долгим успокаивающим движением. Адам внимательно смотрит на маму с мягким выражением лица. Там нет и следа жалости или осуждения. Мое сердце колотится о ребра.
– Надеюсь, скоро мы снова встретимся и поболтаем, Амелия. Вы должны рассказать мне, как получилась лазанья. – Он подмигивает, заставляя маму покраснеть.
– Я сделаю как можно вкуснее. Скарлетт может принести в понедельник для вас и Купера, – восклицает она.
Адам широко улыбается:
– Было бы здорово. Спасибо.
Лежащая поверх моей рука еще раз сжимается и исчезает. Я тут же скучаю по прикосновению.
– Увидимся в понедельник, Суровая Специя. Наслаждайся выходными.
Мой ответ выходит слишком хриплым.
– Да, до встречи.
Адам не отходит сразу же, а размыкает губы, как будто хочет сказать что-то еще. Я смотрю ему в глаза и понимаю, что тянусь на цыпочках ему навстречу. Что за черт?
Едва заметное покачивание головой – это все, что я получаю, прежде чем он возвращается к своей семье. Я опускаюсь на пятки и тяжело сглатываю.
Бет переводит взгляд с Адама на меня с молчаливым вопросом, который так и остается без ответа. Они с Купером быстро прощаются с нами, разворачивают свою тележку и уходят. Адам кладет ладонь на плечо Купера, и у меня в груди становится тесно.
– Они мне понравились, – говорит мама, когда троица исчезает из вида.
Я согласно киваю, и в этот момент у меня в кармане вибрирует телефон. Достав его, я читаю сообщение на экране и даже не пытаюсь удержать расползающиеся в улыбке губы.
Адам Уайт: «Если тебе вдруг интересно, моей душе стало гораздо лучше после встречи с тобой».
Глава 14. Адам
Несмотря на сомнения Купера, наша куриная запеканка получается весьма недурно.
Когда в моей жизни появился ребенок, мне пришлось пройти всю кривую обучаемости кулинарии. Учитывая, что меня никогда не учили готовить, а пытаться самому мне было неинтересно, спустя десять лет я стал очень даже неплох в этом деле.
По крайней мере так мне говорят. Остается открытым вопрос, правда это или мелкая безобидная ложь, чтобы утешить.
Спагетти, тако и бургеры на гриле – единственные три блюда, которые я успешно освоил, но это лучше, чем холодные хот-доги и хлопья, с которых я начинал.
Купер подсаживается рядом и с подозрением смотрит на уложенные в форму курицу, рис и брокколи. Я откладываю на столешницу кусок сыра, который натирал, и убираю несколько прядей с его лица.
– Что думаешь? Съедобно?
Он морщит нос:
– Ты добавлял специи?
– Конечно.
«Кажется».
– Я не видел, – говорит он.
– Тогда почему ты ничего не сказал, пока курица была на сковородке?
– Я только сейчас заметил, когда посмотрел, какая она бледная. На вкус будет как резина.
Я глубоко вздыхаю.
– Не будет она как резина.
– Будет. Ты всегда забываешь специи, и она всегда как резина.
– Оу. Не нужно щадить меня, потому что я твой папа и все такое, – бурчу я.
Купер поднимает на меня глаза, хлопая густыми ресницами:
– Я думал, что врать нехорошо? Ты хочешь сказать, что правила изменились?
Я прижимаю пальцы к вискам и медленно массирую круговыми движениями.
– Из-за тебя я поседею намного раньше времени.
– Всегда есть краска для волос.
– У тебя на все есть ответ, а?
– Всегда, – широко улыбается он.
Я смеюсь и толкаю к нему наполовину заполненную миску с сыром, а сам натираю еще.
– Разложи это сверху, пока я закончу.
– Есть, капитан.
– Я папа, идиот.
Он театрально ахает:
– Ты только что назвал меня идиотом?
– Эй, следи за языком, – отчитываю я, сдерживая улыбку.
– Скорее бы уже вырасти, чтобы ты прекратил так говорить, – вздыхает он.
Я прыскаю.
– Ты никогда не станешь слишком взрослым для старого доброго нагоняя, Куп.
– Тебе нужна девушка.
– Чего? – захлебываюсь я. Такой поворот разговора застал меня врасплох. – Что ты знаешь о девушках? У тебя же ее нет, верно?
Он изображает рвотные позывы.
– Ни за что.
– Хорошо, – расслабляюсь я. – Не следует заводить девушку, пока тебе не исполнится по меньшей мере двадцать семь.
– Двадцать семь? – округляет глаза он.
– Ага. Будь как можно дольше сосредоточен на музыке и живописи без отвлекающих факторов.
Я передаю ему остальной натертый сыр и начинаю убирать беспорядок на столешнице.
– Все равно девочки мне пока не интересны, папа. Я говорил о тебе, – заявляет он, похоже, не собираясь оставлять эту тему в покое в ближайшее время.
Решив подыграть ему, я говорю:
– Ладно, так ты думаешь с девушкой что? Я перестану тебя воспитывать?
– Ну, если ты сосредоточишься на другом человеке, то может быть. Но тебе будет полезно иногда поговорить с кем-то другим. Ты никуда не ходишь после работы, только если встретиться с тетей Авой и дядей Ли или с кем-то из коллег.
В кухне повисает тишина.
Он правда такой проницательный или это я так очевиден? Господи.
Не сказать, что я отшельник. Я выбираюсь из дома и провожу время с другими людьми. Но, возможно, Купер не так уж ошибается. Если я не с Оукли и Авой, или с Бэнксом и Бри, или даже с Бэт, то я дома с Купером. Я не считал, что это неправильно, но теперь, здраво поразмыслив, понимаю, что Скарлетт – единственная женщина за много лет, с которой я проводил время вне этой группы.
Единственная женщина, с которой я захотел провести время.
Это понимание вышибает из меня дух. Я роняю грязные столовые приборы и мерные стаканы в мойку и хватаюсь за край столешницы.
Что это вообще значит? Она моя сотрудница, и я забочусь о ней. Конечно, между нами есть химия. Может, за последние несколько лет я немного отвык от женщин, но я не мертвый. А только мертвый не почувствовал бы, что между нами явно что-то есть. Как будто нас соединяет провод под напряжением.
Но это всего лишь сексуальная энергия, искрящая между двумя людьми, которых влечет друг к другу. А меня неимоверно влечет к Скарлетт, нет смысла отрицать. В ней нет не единой черты, которая не сводила бы меня с ума, начиная с ее покрытых веснушками щек и ярких голубых глаз и заканчивая ее круглой упругой задницей и мускулистыми бедрами.
И в иных обстоятельствах я, возможно, поддался бы этому влечению. Возможно, я уже узнал бы, каково чувствовать ее под собой и исчезает ли ее суровость, когда я буду в ней по самые яйца и она кончит на моем члене.
Но так нельзя. Секс ведет к чувствам, а чувства ведут к проблемам. Сейчас я должен думать о Купере. Даже если он убежден, что мне нужна женщина, я не могу так рисковать.
Из задумчивости меня выводит хлопок входной двери. Мои вцепившиеся в столешницу ладони вспотели, и я опускаю их по швам.
– Пап? – настороженно, почти робко спрашивает Купер.
– Ты прав, ребенок. Мне надо чаще выбираться из дома, – признаю я. Тут не поспоришь.
– Мне нравится, что ты все время рядом. Я не имел в виду, что не нравится.
Вздохнув, я глажу его по спине:
– Я знаю. Без своего старика ты не знал бы, что делать.
– Поверить не могу, что мы были в магазине и забыли чесночный хлеб. Это самая важная часть хорошего ужина, – кричит Бет с порога.
Шаги босых ног по полу становятся все громче, и наконец она входит в кухню.
Я быстро ставлю запеканку в духовку и завожу таймер. Повернувшись к кухонному островку, я смотрю, как Бет ставит на столешницу пакет и бутылку белого вина.
– Ты взяла целый или нарезку? – спрашивает Купер, заглядывая в пакет. Торжествующе поднимает кулак в воздух и достает толстый батон. – Да!
– Ты за кого меня принимаешь? За новичка? – подбоченивается Бет.
Купер широко улыбается и идет к духовке, достает из нижнего ящика противень и кладет на него хлеб.
Бет поворачивается ко мне и показывает на вино: