– А ты любишь заставать людей врасплох, – через силу смеюсь я.
Что я должна ответить?
– Я хочу, чтобы тебе нравился мой папа, потому что ты ему нравишься.
Мои щеки горят. Я смотрю куда угодно, только не на мальчика, наблюдающего за мной.
– Может, я ему и нравлюсь, но ты меня даже не знаешь. Почему ты так хочешь, чтобы мне нравился твой папа?
Купер поднимает руку к подбородку и, поразмышляв несколько секунд, гордо улыбается:
– У папы не было девушки с тех пор, как я родился, и я думаю, что это сделает его счастливым. А еще ты крутая. Папа показывал мне некоторые твои матчи на «Ютубе», и ты неплохо играла. Правда, что ты завоевала золотую медаль на Олимпиаде, или он соврал, чтобы ты выглядела круче?
Так, с этого места поподробнее.
– Во-первых, у него никогда не было девушки? Как такое возможно? И да, завоевала.
Глаза Купера победно сверкают, и я мысленно ругаю себя за то, что раскрыла карты.
– Он говорит, что был слишком занят, но я думаю, что он просто не нашел ту, которая ему бы достаточно нравилась. Поэтому я считаю, что тебе надо с ним встречаться.
– И что ты знаешь о свиданиях?
Он кривится:
– Гадость. Поцелуи и держание за ручку.
Я не могу сдержать улыбку при виде того, как он морщит нос от отвращения.
– И все?
– Мне всего двенадцать, Суровая Специя.
– Так, пора прекращать с этим прозвищем, – пыхчу я.
– Слишком поздно, – широко улыбается он. – Нам нравится.
– Вам, может, и нравится, а мне нет.
– Может, со временем ты полюбишь это прозвище, как и моего папу.
У меня сбивается дыхание, и ответ получается дрожащим:
– Может быть.
– «Может быть» почти всегда означает «да», – заявляет Купер, победно вскидывая кулак.
Неожиданно мою кожу знакомо покалывает. Мощное присутствие Адама захватывает внимание так же эффективно, как если бы он назвал мое имя. Я поворачиваюсь к коридору и ахаю.
– «Может быть» значит «может быть», Куп, – хрипит Адам.
Он прислонился к стене, руки висят по бокам. Я с трудом сглатываю, и мои глаза невольно путешествуют по его телу. Его торс обнажен, выставляя на обозрение все мокрые от пота крепкие мускулы. Взгляд натыкается на дорожку темных волос, берущую начало между двумя верхними мышцами пресса и спускающуюся вниз к эластичному поясу трусов и узких пижамных штанов, облегающих его таз и бедра.
Во рту пересыхает, когда я опускаю глаза ниже, на впечатляющую выпуклость между его ног. И я уверена, чем дольше я смотрю, тем больше она становится…
– Скарлетт.
Я закашливаюсь и поднимаю взгляд, встречаясь с горящими темно-карими глазами. Его нос и щеки покраснели.
– Ты должен лежать в кровати, – бормочу я.
– Тогда уложи меня.
Он произносит это как вызов. Будто думает, что я не смогу.
Он явно понятия не имеет, как сильно мне хочется сделать именно это.
– Пожалуйста, помоги ему, – просит Купер, касаясь моей руки. – Я должен идти в школу, пока не пропустил слишком много.
Я бережно кладу свою ладонь поверх его и говорю:
– Конечно, я помогу.
От его улыбки в груди становится тепло.
– Спасибо. – Повернувшись к отцу, он корчит рожицу. – Оставайся в комнате. Я загляну к тебе после школы.
– Есть, доктор, – сипит Адам.
Купер направляется к одной из дверей и исчезает за ней. Секундой позже хлопает еще одна дверь.
– Я не знал, что он попросит тебя приехать, – говорит Адам, когда дом окутывает тишина, и прислоняется головой к стене. Его глаза закрываются.
Я быстро подхожу, испугавшись, что он потеряет сознание и мне придется тащить его до кровати.
– Я поняла. Идем, тебе нельзя вставать.
Когда я беру его за предплечье, он открывает один глаз и смотрит на меня. Несмотря на болезнь и пот, от него приятно пахнет, отчего мои мысли принимают совсем неподходящее направление.
Я закидываю его руку себе на правое плечо и принимаю часть его веса.
– Тебе придется показывать дорогу.
– Прямо по коридору, последняя дверь слева, – шепчет он.
Кивнув, я иду медленными шагами, чтобы не слишком трясти Адама, не зная в каком состоянии его желудок.
На стенах много наград и рамок с фотографиями. По большей части это школьные фото Купера, но есть парочка снимков со знакомыми лицами. Мы проходим мимо изображения Купера с Адамом, которое сделано много лет назад. Маленький Купер сидит на плечах у отца, и оба широко улыбаются. Купер держится маленькими ручками за волосы Адама, натягивая их, словно поводья.
Мое сердце переполняют эмоции.
– Ты хороший отец, – говорю я.
Адам пристально смотрит на меня сбоку.
– Ты так думаешь?
Отважившись повернуться к нему, я ахаю. Наши лица ближе, чем я ожидала. Его дыхание щекочет мой нос. Воспоминание о нашем поцелуе заставляет меня посмотреть на его губы.
– Да, Адам. Ты замечательный. – Не знаю, говорю я про его отцовство или что-то другое.
Его пальцы гладят мое плечо, вызывая дрожь.
– Ты очень красивая. Не хочу прекращать смотреть на тебя, – шепчет он.
Его слова что-то творят со мной. Они задевают ту часть меня, которая до Адама была скрыта, сколько я себя помню. То самое место, которого он почти коснулся вчера, когда поцеловал меня в туалете. Боже, все изменилось на той чертовой яхте.
– Тогда не прекращай смотреть на меня.
Его губы дергаются.
– Хорошо. Не буду.
– Идем. Надо уложить тебя в кровать, болячка.
Словно вспомнив, что болен, он кивает, слегка покачиваясь.
В комнате я шарю по стене в поисках выключателя, а когда нахожу, меня останавливает Адам:
– Не включай свет. У меня голова раскалывается.
– Ладно.
Я позволяю ему вести нас по темной комнате, а сама осматриваюсь, стараясь разглядеть как можно больше.
Напротив двери расположено большое окно, а под ним стоит большой комод. В глубине комнаты находится двуспальная кровать Адама с тумбочками по бокам. Когда мы останавливаемся, мои ступни тонут в шикарном ковре перед кроватью.
Я с любопытством рассматриваю лицо Адама в темноте. Свет, пробивающийся из-под штор, подчеркивает его челюсть и покрывающую ее щетину. Пальцы зудят от желания проверить, как она будет ощущаться под моей ладонью.
– В кровать, – приказываю я, слегка подталкивая его.
Он не отпускает мой взгляд, отчего внутренности превращаются в кашу.
– Составишь мне компанию?
Я втягиваю воздух.
– В твоей кровати?
Он кивает.
– Я не смогу спать, зная, что ты в моем доме и не рядом. Побудь со мной. Пожалуйста.
Он отпускает мои плечи и берет меня за руку. Наши пальцы переплетаются, и я проигрываю битву, которую, я знаю, невозможно было выиграть.
– Хорошо. Давай ляжем в кровать.
Глава 21. Адам
Я ложусь и натягиваю до пояса одеяло, которое отбросил чуть ранее. В углу комнаты слишком темно, чтобы различить выражение лица Скарлетт, но по отсутствию движения легко понять, что она нервничает.
– Хочешь стену из подушки? – предлагаю я, хлопая по пустому месту рядом с собой.
– Мне не нужна стена из подушки, – защищается она.
– Тогда иди сюда. Я хочу чувствовать тебя рядом. – Горло так дико болит, что беречь его уже бессмысленно. Особенно когда я вот-вот заполучу Скарлетт в свою постель. – Я не имею в виду ничего плохого, клянусь.
Попросить ее присоединиться ко мне в моем личном пространстве – чего я не делал больше десяти лет – импульсивное решение, но я не смог удержаться. Купер, конечно, перехитрил меня, пригласив ее сюда в надежде запереть нас в ловушке, но это, наверное, единственный раз, когда я признателен ему за хитрость. Он подарил мне возможность провести время со Скарлетт.
Наедине.
И я ни за что ее не упущу. Одно ее присутствие в моем доме, беседа с моим сыном, как будто она знает его намного дольше нескольких недель, заставили сердце колотиться так, словно оно пыталось вырваться ей навстречу.
– Хватит болтать, – ворчит Скарлетт.
Рядом шуршит белье, потом матрас прогибается, и она ложится рядом. Я чувствую аромат парфюма, который помогает справиться с этой дурацкой простудой лучше, чем любое лекарство.
Я поворачиваюсь на бок и кладу подушку под щеку. Глаза закрываются, я слышу дыхание Скарлетт и с неожиданной для себя смелостью касаюсь ее руки. Веду вдоль предплечья и накрываю ладонь своей.
Ее пальцы гладкие и тонкие и ложатся между моими так, будто созданы для этого. Я подношу наши руки к губам и целую костяшки ее пальцев.
– Спасибо, что пришла, – тихо говорю я.
Скарлетт поворачивает голову ко мне. Ее дыхание ласкает мое лицо.
– Я собиралась заехать после работы, попросив твой адрес у Бри. Ты не пришел утром, и я… – Она замолкает.
– Волновалась?
Она громко сглатывает.
– Да. Волновалась. Ты никогда раньше не пропускал ни одного дня и не похож на человека, который не предупредил бы заранее о запланированных делах.
– Да, я не такой, – соглашаюсь я и, видя, как ее расстраивает собственное беспокойство за меня, спрашиваю: – Тебя тревожит, что ты беспокоилась обо мне?
– Мне не следует беспокоиться о тебе.
– Мне тоже не следует беспокоиться о тебе. Но я волнуюсь и не хочу прекращать.
Скарлетт ничего не отвечает, просто придвигается ближе и сжимает мою ладонь. Дополнительный контакт творит чудеса, отвлекая от пульсации между бровей и давления в носу, но его по-прежнему недостаточно.
Я откатываюсь на спину и, отпустив ее ладонь, кладу руку на подушку поверх ее головы.
– Иди сюда. – Это одновременно просьба и требование.
Мое сердце взлетает в космос, когда она двигается ближе и устраивается у меня под боком. Ее щека прижимается к моей груди, а рука медленно, осторожно ложится поперек живота.
– Расскажи что-нибудь, Скарлетт. Что-нибудь, чего я не знаю о тебе, – бормочу я.
Ее слова – последнее, что я слышу, прежде чем меня поглощает темнота.
– Я не думала, что когда-нибудь смогу заменить то, что потеряла, но, кажется, благодаря тебе у меня это получилось.