Я выдыхаю, скольжу ладонями под ее футболку и обхватываю обнаженную талию.
– Не здесь, не на виду.
Внезапно на ее лице мелькает нервозность. Она молчит.
– Что не так? – спрашиваю я.
– Мы можем выйти?
Заволновавшись, я быстро киваю и веду ее сквозь толпу к выходу. Оказавшись на свежем летнем воздухе, она немного расслабляется.
Я отвожу нас в сторону от клуба, к торцу соседнего здания. Мы все еще достаточно близко, чтобы слышать приглушенную музыку, но достаточно далеко, чтобы вокруг никого не было.
Скарлетт останавливается передо мной, и я зарываюсь пальцами в ее волосы и обхватываю затылок, заставляя посмотреть мне в глаза.
– Что не так?
Ее щеки порозовели, и я не знаю, от жары в клубе или чего-то другого.
– Это так глупо.
– Ничего из того, что тебя расстраивает, для меня не глупо.
– Просто я… давно не была ни с кем близка. Не хочу сделать что-нибудь неправильно, – робко признается она.
Я моргаю.
– Ты девственница? Потому что я не стал бы осуждать…
– Нет! – вырывается у нее. – Не то чтобы в этом было что-то плохое. Просто…
Должно быть, выгляжу я таким же сбитым с толку, каким себя чувствую, потому что Скарлетт резко выдыхает и закрывает глаза.
– Это не то, что стоит обсуждать на тротуаре посреди ночи.
– Хорошо, тогда поедем ко мне. Можем поговорить там.
Она открывает глаза:
– Ты уверен?
Я провожу большим пальцем по ее скуле и киваю:
– Конечно. Пока будем искать мою машину, напиши Лео, что я тебя забираю, чтобы он не волновался.
– Хорошо, – соглашается она.
Я опускаю руки и засовываю их в карманы.
Пока она пишет Лео, я отхожу в сторону и приказываю телу успокоиться, пока моя эрекция не порвала джинсы.
Я включаю свет в прихожей и снимаю ботинки, глядя, как Скарлетт делает то же самое. В воздухе между нами висит напряжение, и, хотя она уже бывала у меня дома, этот раз сильно отличается.
Нам навстречу неуклюже несется Истон, его уши болтаются при каждом шаге. Скарлетт садится на корточки и чешет ему подбородок.
– Он в тебя влюбится, – дразню я.
Она смотрит на меня снизу вверх, улыбаясь:
– Он милый.
– Купер его дрессировал. И очень хорошо.
– Ты слышал? – спрашивает Скарлетт у большой, часто дышащей кучи меха. – Твой папа говорит, что ты хороший мальчик.
– Иногда, – поправляю я и, обогнув их, прохожу дальше в дом.
Завернув на кухню, я беру нам по бутылке воды и откручиваю крышки. Часы над духовкой показывают почти полночь.
Скарлетт заходит на кухню через несколько секунд после меня.
– Ты сегодня не пил.
Я пожимаю плечами:
– Ты действуешь на меня почище любого алкоголя.
– Когда ты так говоришь, мне хочется стать другим человеком. Кем-то, кто умеет говорить такое же в ответ.
Ее признание удивляет меня. Я подхожу и протягиваю ей одну из бутылок. Скарлетт охотно берет бутылку, подносит к губам и сходу выпивает половину.
– Я не всегда был таким, Суровая Специя. И мне не надо, чтобы ты была кем-то другим. Я говорю все это именно потому, что ты такая, какая есть.
– Если ты не всегда был таким, то каким ты был? Каков молодой Адам по сравнению с тобой?
Она разворачивается и становится спиной к столешнице. Пальцы крепко сжимают бутылку с водой. Я встаю рядом, повторяя ее позу.
– Я был человеком, который не утруждался узнать имя женщины, прежде чем уложить ее в постель, и опустошал бутылки с дорогим отцовским вином, просто чтобы разозлить родителей. Я был влюблен в свою лучшую подругу и из-за этого чуть полностью не разрушил отношения с ней. Я был совсем не таким, как сегодня.
Она делает глубокий вдох.
– Даже не знаю, с чего начать. В смысле, ты был влюблен в Аву? Жену Оукли?
Я смеюсь, глядя на свои носки.
– Ты быстро догадалась. Но да, она мне нравилась. Сейчас я понимаю, что это было совсем не то, что я думал. Она была – и всегда будет – моей лучшей подругой. Я был просто озлобленным подростком, цепляющимся за человека, который делал меня счастливым, а еще неправильно понимал все сигналы.
Она понимающе хмыкает.
– Почему ты злился? Полагаю, это как-то связано с тем, из-за чего ты пил отцовский алкоголь?
– Мои родители редко бывали дома. Я бунтовал, чтобы привлечь внимание, но даже это не срабатывало.
– Мне жаль, – говорит она.
– Не стоит. У меня было тридцать два года, чтобы свыкнуться с этим. – Я делаю глоток из бутылки, торопясь смягчить пересохшее горло. Разговоры о родителях не становятся легче. Свыкнуться с предательством гораздо труднее, если это твоя семья. – А ты бунтовала, когда росла?
– Как же, – фыркает она, скрестив руки на груди. – Я даже на свидания не ходила. Хоккей, хоккей и еще раз хоккей. Никогда не было времени на мальчиков или вечеринки.
– Ну, ты не так уж много потеряла. Мальчики не знают, как обращаться с женщиной. Это мужская работа, – играю бровями я.
– Что ж, полагаю, мне следует найти мужчину.
Я втягиваю воздух сквозь зубы.
– Это было жестко, Скар. Настоящий лед.
– Лед – моя специальность. Не зря в «Калгари» меня называли Ледышкой.
– В «Калгари» плодят уродов, как будто боятся, что они закончатся. Надеюсь, ты не воспринимала это всерьез.
После того короткого собеседования с одной из бывших сокомандниц Скарлетт, Лилианой, и став свидетелем того, как она свысока разговаривала с моей женщиной, легко представить обстановку, царившую в том коллективе. Мысль о том, что со Скарлетт каждый день разговаривали подобным образом, глубоко расстраивает меня.
– На самом деле мне было все равно. Я не за друзьями туда пришла.
Я хмурюсь:
– Однако им следовало быть твоими друзьями. Команда должна быть как одна семья.
– Я такая, какая есть, и не всем это нравится. Если бы я хотела быть такой же солнечной, как ты, я бы это сделала.
Я разворачиваюсь к ней и беру ее лицо в ладони. Она на секунду перестает дышать, после чего медленно вдыхает и с любопытством смотрит на меня.
– Ты не кажешься холодной, Скарлетт. Если я солнце, то ты мое тепло.
Глава 25. Скарлетт
Слова Адама уничтожают остатки моего самоконтроля.
Сердце колотится где-то в горле, я подаюсь вперед и прижимаюсь к его губам.
Это не нежный поцелуй, он жадный. Это всплеск скопившегося неудовлетворения и самое глубокое единение, которое я когда-либо испытывала. Я вдыхаю его стон и дарю свой.
Его ладони скользят по кудряшкам у меня на затылке и наклоняют мою голову, чтобы углубить поцелуй. По всему телу зарождается трепет. Под кожей, в животе, между ног.
Когда его язык раздвигает мои губы и пробирается внутрь, я прижимаю ладони к его груди и комкаю в пальцах футболку, отчаянно ища опору, поскольку земля под ногами качается от страсти и желания.
Быть ближе уже невозможно, но мне хочется именно этого. Неожиданно я опускаю ладони к краю его футболки и скольжу под нее. Задыхаюсь, нащупав твердую и горячую кожу его живота. Меня одолевает любопытство, и я начинаю исследовать тело Адама. Жесткие волоски щекочут ладони, когда я провожу по рельефному прессу.
Я легонько царапаю линию между его кубиками, и Адам отрывается от моих губ. Его карие глаза потемнели от желания.
– Ты меня убиваешь, Скар, – хрипит он.
Я машинально киваю, но не могу перестать трогать его. Наоборот, веду ладонями выше по его телу, задевая твердые соски на грудных мышцах, и возвращаюсь вниз.
Его руки оставляют мои волосы и скользят под футболку, двигаясь все выше и выше и вырывая у меня вздох. Сердце резко ускоряется, когда его большие пальцы проводят по нижней кромке моего лифчика, но не забираются под него.
– Ты собиралась мне кое-что рассказать. Поэтому мы здесь, – бормочет Адам мне в губы.
Я качаю головой:
– Это больше неважно.
«Особенно когда ты так прикасаешься ко мне».
Тогда он прерывает поцелуй, слегка отстраняясь.
– Важно. Я не воспользуюсь тобой.
– Не воспользуешься. Просто мне уже все равно. Я хочу, чтобы ты продолжал трогать меня.
На его лице отражается страдание.
– Буду. Я буду трогать тебя всю чертову ночь, как только ты расскажешь мне.
– Я не просто испытываю оргазм, – раздраженно выдаю я. – Ясно? Когда я кончаю… становится мокро. Боже, это стыдно.
Взгляд Адама становится заинтригованным.
– Как часто это случается? Каждый раз?
– Чаще всего, когда я очень возбуждена, – смущенно отвечаю я. Моя кожа горит. – Это невозможно предсказать, пока не случится.
– Это самое сексуальное, что мне когда-либо говорили, Скарлетт. Тебе не надо этого стыдиться.
Одним быстрым движением он опускает мой лифчик вниз, оголяя грудь. Зажимает соски пальцами и нежно тянет.
Я выгибаю спину, сильнее выпячивая грудь навстречу его рукам.
– Я могу попробовать сдержаться. Не всем такое нравится, – задыхаясь, говорю я.
Он издает низкий гортанный звук и, опустив голову, мурлычет мне на ухо:
– Не смей сдерживаться со мной. Я хочу получить все, что ты мне дашь.
Кровь густеет от вожделения, заглушая навязчивую нервозность, которую я ощущала в клубе, и я легко отвечаю:
– Хорошо. Не буду.
В следующую секунду Адам набрасывается на меня. Его губы смыкаются на пульсирующей на шее жилке, и мы одновременно поворачиваемся. Я врезаюсь спиной в холодильник с такой силой, что его содержимое дребезжит.
Моя футболка задрана выше груди и отброшена в сторону, лифчик расстегнут и брошен на пол. Я настолько возбуждена, что мышцы ослабли, а голова поворачивается в сторону, когда губы Адама двигаются вниз по моей шее, а язык скользит по коже, пробуя на вкус.
– Если я засуну пальцы в эти узкие кожаные штаны, то смогу обнаружить, что действую на тебя так же, как ты на меня? – хрипло спрашивает он.
На меня обрушивается новая волна возбуждения. Пальцы сводит, и я киваю.
– Да.
– Я уже несколько недель хочу тебя попробовать, – продолжает он.