Ей снится, что сын лежит в окопе. Вдруг заснеженное поле между нею и сыном загорается. Она идет в огонь, и пламя гаснет. Земля красная, скользкая, и Клера падает, падает, пока не просыпается.
Извещение о гибели сына пришло перед самой зимой.
Работая на чужом поле, Клера часто вглядывается в даль, а когда кто-нибудь заговаривает с нею, глаза ее становятся почти совсем прозрачными, веки вздрагивают. В поле ничто не застит дали. Все видно до самого горизонта, где заходит солнце. Или где оно восходит в утренних сумерках.
Березы покрываются листвой, пышной и влажно-блестящей. Зелень шелковиста, а береста ослепительна бела.
В последние дни войны муж тщетно пытается заставить Клеру снять вывешенную из окна белую простыню, даже хватается за палку — тогда-то и рвется между ними последняя ниточка.
Они еще года два прожили вместе в ремтростовском доме. Дочь, муж у которой в плену, спит в комнате Клеры.
Придя с шахты, муж орет, требует еды. По дому разносится сивушный дух. На третий год после войны муж умер от воспаления легких.
К этому времени уголь в этих местах стал кончаться. Теперь по утрам автобусы увозили людей на дальнюю шахту. У подножия последнего терриконика уже поднялся березняк. Клера работала с дочерью на своем наделе. Земельная реформа добавила к их прежнему участку несколько соток. Поначалу дочь не хотела брать чужую землю, но Клера сказала: «Ничего. Это справедливо. Пускай первый камень бросит тот, на чьей земле раньше были одни каменья».
Клера работает в поле до одури. Выбирает из борозды каждый камушек.
В плуг или телегу приходится запрягать дойных коров. Вечером Клера увозит камни домой, чтобы обкладывать грядки. Дочь купила табачной рассады. Растеньица пускают листья, цветут. Дочь обрывает листья, сушит их. Табак крошится. Она раскладывает листья между газетами в бельевом шкафу.
Две женщины проезжают зеленеющий терриконик. Одежда у них темная, лица постаревшие. Трудно представить, что когда-то обе были молодыми. Слова им не нужны. Одна идет впереди и ведет за собою на веревке корову, другая шагает рядом с телегой и, если надо, притормаживает ее.
Однажды дочь останавливает телегу без всякой надобности. Весна в самом разгаре. С придорожных березок капает сок. Клера поднимает глаза.
— Он возвращается, — говорит дочь. — Я чувствую это. Пойдем сегодня с поля пораньше. Надо бы подогнать какое-нибудь платье.
Клера щурится.
— Ладно. Хороша погода, в самый раз, чтоб домой возвращаться.
Вечером она подкалывает на дочери платье.
— Ну и отощала же ты, — говорит она.
Дочь проводит ладонями по животу и бедрам.
«Боже мой, должен же кто-нибудь вернуться, хоть один». Вслух Клера говорит другое:
— Вечно мы, как та селедка, что вешали на лампу.
Ветер доносит до ремтростовского дома березовый и земляной дух, который смешивается с особым духом от ящиков, где прорастает семенная картошка.
Дочерин муж вернулся, когда на березах распустилась вся листва. А поздней зимой, в самые холода, родилась внучка Энна, о которой все говорят, что она вылитая бабка.
Бабка Клера нянчит внучку. Учит ее ходить. Гуляет с ней по березовым холмам. Иногда рассказывает Энне о прежних временах, когда она пасла коров за холмами — последний терриконик был совсем еще голым и только набирал высоту.
Каждую осень солнечно-желтая березовая листва опадает, и тогда на недолгое время делаются солнечно-желтыми сами холмы, а листья тихонько шуршат под ногами даже после того, как их прикрывает порошей.
Как и в первый год замужества Клеры, в ремтростовском доме устраивают на рождество целый пир. На столе много мучного (чтобы дом был полной чашей), чечевица, причем отборная (не то жизнь будет плохой), разные колбасы, кислая капуста, картофельные клецки, селедка, сливки, чернослив и, конечно же, куличи.
Главное, не покрошить куличи — это плохая примета, к беде, а то и к смерти. Энна не решается даже подойти к корзинке с куличами, тем более отковырнуть изюминку.
Двенадцать ночей после сочельника следит Клера за своими снами: они вещие и сулят то небольшие огорчения, то радости. Об одном сне она никому не рассказала. Из дома выносят темный гроб мореного дерева. Под ногами людей шуршат листья. Клера видит дочку, зятя и заплаканную Энну.
Однажды утром, когда ветер гоняет по грядкам желтые березовые листья, Клера садится передохнуть на скамейку, сколоченную зятем из березовых чурбачков и жердочек.
Здесь ее и находят дочь с зятем, вернувшись в полдень с поля пообедать.
Энна возвращается в этот день гораздо позже обычного. Родители замечают ее издалека. Идя по дороге, она то и дело останавливается.
Она наломала желтых березовых веток, и на миг ей показалось, будто ветер хочет вырвать их из ее рук.
Энна бросает ветки и бежит. Потом останавливается, прислушивается, всматривается в терриконик. Что-то там изменилось, только не понятно, что именно.
Может, это просто осень. А осенью березовые стволы всегда темнеют.
Перевод Б. Хлебникова.
КАШТАНЫ, ЕЩЕ ЗЕЛЕНЫЕ
Девушка — как ведьмочка. Еще с колючками. Зеленый, колючий шар каштана. Подержишь его в руках, потом бросишь на землю и снова поднимешь. Гладишь — каштан приоткрылся, будто специально для тебя.
Рольф кончал учебу, когда ему повезло с его Каштаном.
Она была новенькой, совсем еще зеленой, а группе Рольфа как раз поручили взять шефство над новичками. Удивительно, как много девушек поступило в тот год в сельскохозяйственный техникум.
Он заинтересовался ею не сразу. Сначала ему даже казалось, что лицо у нее не очень-то и подходит к ее длинным и мягким каштановым волосам. Пожалуй, оно было слишком строгим, замкнутым. Только в танце она делалась раскованной, нежной и никакой дисгармонии в ней не чувствовалось.
Рольф начал бросать своих приятелей, с которыми обычно целыми вечерами пил пиво и спорил. Отодвигал стакан, правда, уже неуверенным движением, вставал из-за стола и приглашал потанцевать эту девушку с каштановыми волосами.
В ее голосе ему слышатся по-матерински заботливые нотки, которые его трогают, и ему хочется, чтобы она действительно заботилась о нем, поехала бы с ним в деревню и была бы с ним всегда — например, прямо завтра утром, когда он проснется.
Рольф старается почаще встречаться с Хайке. Регулярно ходит на лекции только для того, чтобы увидеть ее на переменках.
О чем она только не мечтает… Ее серо-голубые глаза становятся при этом еще больше и светлее. Она не из тех городских девиц, которые хотят в деревню лишь потому, что когда-то погостили на каникулах у бабушки с дедушкой и выдумали себе сельскую идиллию.
Между прочим, уже после первого семестра ей дали повышенную стипендию.
— Дурочка, — говорит он ей. — Неужели ты веришь всему, что здесь плетут про современное животноводство? Главное, чтобы с распределением повезло. А то сунут в отстающее хозяйство, и намучаешься там с двумя десятками маленьких коровников. И никакой тебе техники. Скажи еще спасибо, если доилок хватит.
А все же ему нравится ее мечтательность.
Хайке не любит, когда Рольф так говорит. Ей чудится, будто она слышит свою мать. Поначалу она спорит с ним, как спорила с матерью. Но однажды, провожая ее в интернат, Рольф вдруг рассказал ей, что в четырнадцать лет он истратил все накопленные деньги, восемьдесят четыре марки, на четырех пятнистых саламандр.
— Мне всегда хотелось иметь что-нибудь такое, что ужасно не нравилось бы родителям. А ведь дома у меня все было в порядке. Мать даже говорила, мол, слишком уж тебе хорошо живется. — Он помолчал. — Пожалуй, это правда…
В тот вечер Хайке пустила его к себе.
Они выезжают за город, к озеру на равнине; Хайке закрывает Рольфу лицо ладонями.
— Отличный тут был бы выпас, — говорит он. — Трава мягче перины.
Она закрывает его руками, будто защищает, и ей кажется, что она действительно сумела бы его защитить, даже если он сам этого не захочет.
Весною каштаны удивительно красиво цветут. Они стоят белые или розовые. Белые, как подвенечное платье.
Есть такая примета — если каштаны пышно цветут и обильно плодоносят, то зима будет суровой.
Но сначала наступает июнь, такой солнечный, что глазам больно, и Хайке с удовольствием бродит по лесам вокруг деревни, в которой у него есть жилье и скоро будет работа.
Три года назад Рольфа послали на учебу именно отсюда.
— Нам нужен специалист по животноводству. Ты же молодой и энергичный, у тебя есть все данные, чтобы стать хорошим руководителем.
Сам Рольф был не очень уверен в себе, и понадобилось довольно много времени, прежде чем он решился запросить из профучилища приемные документы для заполнения.
Учиться? Родители сомневались в его способностях. Они считали его фантазером.
А как еще относиться к парню, который купил саламандр, чтобы мать боялась убирать его комнату? Свою пропахшую силосом куртку он нарочно вывешивал в прихожей, когда дома бывали гости. Словом, родители даже обрадовались, когда после учебы Рольфу дали комнату в общежитии сельхозкооператива.
Теперь Рольфу предстояло вернуться в этот сельхозкооператив, и ему было не по себе от мысли, что он станет начальником над своими бывшими приятелями.
Хорошо еще, что есть Хайке. По крайней мере в выходные дни они будут вместе.
Ему хочется поделиться с ней своими сомнениями. Вероятно, она догадывается о них. Она часто спрашивает, не лучше ли ей сразу переехать к нему.
Леса наполнены летним теплом, и Хайке нравится здесь, хотя прежде она мечтала о совсем иных краях. Ей хотелось побольше простора. Хорошо бы, например, жить у озера. Она мечтала об огромных фермах на две, три тысячи коров. Если же речь о большой ферме заходит здесь, то имеют в виду либо будущий комбинат, либо теперешний коровник на восемьдесят голов. Хайке утешает себя тем, что, когда она кончит учебу, комбинат уже построят. А можно работать и в другом месте. Два года пролетят быстро. Она ждет ребенка и рада ему. Правда, пока она будет учиться, малыша придется отдать родителям, но со временем все как-нибудь устроится.