Иногда Хайке кричит по ночам. Она сама слышит собственный крик и чувствует сладковатый запах газа.
Она хочет проснуться — и не может. Из щелей выходят мыши, взбираются на стол. Они серые, с черными полосками на спине, с круглыми черными ушами. Мыши рвут простыни, рубашку, кожу. И нет сил проснуться. А воздуху все меньше и меньше…
Днем, когда Хайке видит, насколько дочери похожи на Рольфа, ей хочется побить их безо всякой причины. Тогда она идет к крану и долго держит руки под холодной водой.
Перевод Б. Хлебникова.
КОГДА ПОСПЕЕТ БУЗИНА
Что-то в жизни оборвалось.
Тяжелые гроздья бузины чернеют на кустах у сараев и амбаров. На ужин теперь будет горячий бузинный суп, на обед — холодный. Положив на колени синий рабочий халат, уже изрядно застиранный, Бригитта насыпала на него кучку гроздьев и выщипывает из них ягоды. От бузины на пальцах появляются черные трещинки, ломаются ногти, сок оставляет темные пятна.
— Не для тебя это занятие, — говорит мать. — Дай-ка я сама. На мои руки давно никто не смотрит, а ты своих долго не отмоешь. Сок-то въедается. Отдыхай лучше, ведь у тебя отпуск. Погодка хороша! Еще бабье лето не наступило, а солнце вон какое — жарче, чем в августе.
Бригитта проводит свой отпуск дома.
Ко всему, что здесь происходит, она уже давно непричастна. Она уехала отсюда несколько лет назад. Жизнь тут подчиняется временам года. Так было всегда. Недавно родители вступили в сельхозкооператив, но мать работает в столовой только полдня.
У них есть сад и огород, пара свиней, овцы и куры. Словом, работы хватает.
— На будущий год, когда получу пенсию, буду сидеть дома. А иногда и помогу в столовой, если позовут. Собираемся купить собаку, длинношерстную таксу. Или персидскую кошку. За ними уход нужен, как за малым дитем. Отцу больше хочется таксу. Может, завести обеих? Кошка с таксой наверняка привыкнут друг к дружке, если их маленькими взять. Пусть дома будут маленькие, когда я на пенсию-то выйду.
Мать подсела к дочке, они смотрят на сад.
Подсолнечники вымахали на целый метр над забором. Это новый сорт. На каждом стебле по доброй дюжине рыжеватых, коричневатых и ярко-желтых кругов. Они красиво смотрятся в вазах. Эти подсолнечники — декоративные, без семечек, а рядом растут обычные, чтобы кормить зимой домашнюю птицу. На клумбах — георгины и перистые астры. Слева и справа от дорожек — розовые кусты. Тут не очень-то и заметно, что утром Бригитта нарезала целые охапки цветов. Нарезала так много, что не хватило ваз и один букет пришлось поставить у двери в старый подойник.
«В ведре они быстрей завянут, — подумала мать. — Не знает дочка, чем себя занять. На три недели она никогда еще тут не оставалась».
Цветы. Иногда нужна уйма времени, чтобы распределить их по всему залу. Бригитта прикидывает: по одному георгину можно ставить в рюмку на стол или по одной астре в бокал.
Часто она приходит в гостиницу задолго до начала смены. Тщательно отбирает скатерти, еще раз аккуратно выравнивает стулья. Под конец, когда все уже накрыто, а накрывают всегда в банкетном зале (по крайней мере заранее расставляют напитки, фужеры и бокалы), она поправляет цветы. Изо всех помещений гостиницы она больше всего любит именно этот зал с его коричневато-золотыми обоями и золотисто-коричневыми бархатными гардинами. Его называют «Золотым салоном».
Раньше официантки здесь все время менялись. Большинство предпочитало работать в ресторане, из-за чаевых.
Три года назад Бригитта взялась обслуживать «Золотой салон». Ответственные за то или иное мероприятие, которое проводится в салоне, обговаривают с ней свои пожелания — как расставить столы и украсить зал, что подавать. Сервировкой столов и уборкой посуды командует Бригитта, впрочем, она помогает и разносить.
Те, кто снимает «Золотой салон», делают это довольно регулярно, чтобы устроить прием, провести конференцию или отпраздновать юбилей. Такие мероприятия приходятся в основном на рабочие дни. По субботам сюда приходят семьями отмечать дни рождения, свадьбу, совершеннолетие или поступление в школу. Это нравится Бригитте меньше. Из них она никого не знает. Люди хотят побыть среди своих.
Бригитта работает тихо, ее не слышно даже во время докладов или торжественных речей.
Кое-кто знает ее по имени, многие здороваются с ней, если встречают в городе.
Когда мероприятие заканчивается, она просматривает с ответственным представителем счета, и тот подписывает их.
Так она познакомилась и с Менгерсом, председателем месткома. Однажды вечером, пока Бригитта составляла счет на закуски и напитки, он собрал все цветы, стоявшие на столах и на кафедре для ораторов, и вручил их ей.
«Решительный мужчина», — подумала она, когда он ее поцеловал. Это было ей не совсем уж в новинку. Такое случалось и раньше. Случалось и проходило. Внове были только цветы.
Тогда она знала больше, чем теперь.
Началось все, пожалуй, с его выступления. Она задерживалась в зале, даже если ей там было уже нечего делать, до перерыва, чтобы послушать, как он выступает.
Потом подошло время нести холодные закуски, а она все стояла и слушала доклад Менгерса о проблемах выполнения запланированных на год социальных мероприятий для женщин и одиноких матерей на его предприятии, где и работали преимущественно женщины.
В эту пору такие доклады делались часто, выступали обычно мужчины. Бригитта была не замужем. Тема интересовала ее не особенно. Но голос у Менгерса оказался низким и сочным, каждое «р» — раскатистым. Так тут еще никто не говорил.
Она почувствовала, будто замкнулся какой-то круг, который не выпускает ее. Круг Менгерса.
А может, она осталась только на поверхности этого круга. Вроде малой песчинки, которую легко сдуть и которая почти невидима. На ее долю приходились считанные часы после заседаний. Изредка выходные, которые считались командировками. В ее распоряжении были только часы, не занятые программой конференций, работой, женой и детьми.
После той истории с цветами она думала, что все скоро пройдет. И вдруг эта покорность. Бесконечное ожидание, не выберет ли он для нее время. Иногда она брала в свою мансарду кого-нибудь другого. Потом озноб, распахнутая дверь — и никаких объяснений.
Ожидание, не решится ли он подвести черту под своей семейной жизнью. Может, лучше подвести черту самой? После десяти часов работы, сервировки и уборки посуды, мысль эта как-то исчезала.
Бригитта берет гроздь, запускает в нее пальцы, наподобие гребешка, и осыпает ягоды в плошку.
В середине дня раздается звонок.
Мать открывает калитку.
— Да, Бригитта здесь.
Бригитта стискивает гроздь, давит ягоды, и темный сок течет на синий халат, капает на колени.
Менгерс, неестественно прямой, идет крупным шагом по вымощенному булыжником двору. Поздоровавшись, он берет ее за руку у запястья и говорит, чересчур громко, пожалуй:
— Вот заглянул по пути. Хотел посмотреть, как ты проводишь отпуск.
Он долго смотрит на ее запачканные пальцы.
Мать забирает у Бригитты халат и бузину.
— Я сама все доделаю.
Она поворачивается к Менгерсу:
— Оставайтесь. Отведайте бузинного супа. В городе такого не едят. Вы ведь городской?
— Я… с удовольствием.
Менгерс не особенно любит супы, ни горячие, ни холодные. Дома по субботам и воскресеньям их всегда готовит жена. Считает, что детям это полезно.
В комнате Менгерс целует Бригитту, а она настороженно смотрит на него, и он наконец замечает ее взгляд.
Менгерс закуривает сигарету, а она подвигает ему вместо пепельницы треснутое блюдце.
— На вокзале ты вела себя как-то странно. И этот внезапный отпуск? Ничего не понимаю. А потом, когда ты уехала… тебя все нет и нет… Я догадался, что ты ждешь ребенка… и это не отпуск, скорее бегство.
Бригитта тоже закуривает, хотя он не любит этого.
— Я была беременна. Но теперь такие вещи делаются быстро. Ты ведь не хочешь ребенка.
Он покачал головой.
— Но ты должна была хотя бы сказать. Знаешь, у меня скоро будет внук. Я не могу переменить свою жизнь. Когда ты вернешься, мы все обсудим. На следующей неделе я приду к вам с одной делегацией. Может, потом… У меня скоро будет внук.
Он погладил ее руку.
«Сколько цветов, — думает он. — Не комната, а целая оранжерея». Бригитта приносит суп, свежую колбасу домашней выделки, кровяную и ливерную. Потом подает вареную картошку и хлеб.
Когда начинали копать картошку, родители всегда резали свинью, чтобы угостить поденщиков, копавших картошку. Потом зимой забивали еще одну. Теперь поздней осенью, пока овец не переводят в хлев, режут прошлогоднего барана. В эту осень они отдали на бойню старую овцематку. Весною она тяжело ягнилась. Сказывался возраст. Ветеринар целую неделю делал ей уколы, целую неделю. Ягнята родились мертвыми. Молока у нее не стало. Старая была.
Менгерс мажет ливером хлеб.
— Нравится? Привезу тебе на следующей неделе с собой. — Бригитта улыбается. — У нас все будет хорошо.
Через неделю она снова начнет расставлять по столам астры в «Золотом салоне», в городе, где хотела бы жить со своим мужем и детьми…
Когда бузина поспевает снова, Бригитта переезжает из города назад в деревню. Она устраивается в столовую, где раньше работала мать, а иногда подрабатывает официанткой в деревенском ресторанчике. Здесь еще сохранился круглый стол для завсегдатаев с колокольчиком посередине. Если кто звонит в колокольчик, значит, он всех угощает. Мать сидит теперь дома и нянчит внука. А Бригитта ходит между столами с подносом, подавая кофе, пиво или водку.
Бузина между тем переспела и сама осыпается с гроздьев.
Перевод Б. Хлебникова.
ГАНС-СЧАСТЛИВЧИК
Порою забывает человек родные места. Будто их и нету вовсе. Ему невыносима мысль, что его судьба по наследству чем-то уже предопределена, тем более чем-то нереальным, неосязаемым.