«Я не перееду туда, вниз, к тебе, — сказала я, — и от тебя не требую, чтобы ты переехал ко мне, все равно ведь ничего не получится, подождем, пока будет собственная квартира». Его хватило ненадолго, знаешь, он все больше раскисал, мне это никогда не нравилось. Однажды мы пошли на танцы и я предложила ему: «Пошли ко мне, переночуешь у нас, и, вообще, странно, почему нужно вечно напоминать и об этом». Но он не пошел со мной, все торчал внизу у своей матери. И тут она, видно, задала ему жару, знаешь, на следующий вечер, где-то в половине восьмого, он сваливается как снег на голову, я говорю: «Раздевайся». А он останавливается в прихожей перед зеркалом, расчесывает волосы и говорит: «Не знаю, как тебе сказать». И тут я вижу, что у него на руке нет кольца. Я говорю: «Да что там говорить?» «Ну да, — отвечает он, — я все обдумал, это не имеет больше никакого смысла. Или, — говорит он, — мы поженимся на твое восемнадцатилетие, и ты переедешь ко мне!» «Нет, — сказала я, — при таких обстоятельствах я не позволю себя шантажировать». Потом он еще сказал: «Я приду завтра утром за подарками, которые нам на помолвку подарили». От его родителей мы получили чашу для пунша, а дедушка его подарил мне шкатулку для рукоделия. Так дедушка на следующий день сказал мне: «Что ему нужно? Он, видно, спятил! Шкатулку, Кристль, оставь себе!» Он принял все очень близко к сердцу, его дедушка. Знаешь, сколько я всего передумала за это время. Манфред же никогда ни о чем не заботился, ему все казалось само собой разумеющимся. Кристль, она ведь справится. А мне тогда пришлось учебу прервать из-за ребенка, ты представляешь, папа тогда учился на курсах, денег зарабатывал мало, мама лежала в больнице с раком, получала только пенсию. Ой мамочки, был действительно ужасный год. И от Манфреда ни гроша, он служил в армии.
Значит, так! Я должна где-то достать денег. Они в конце концов тоже поняли, ну, совет округа, что я бросаю учебу и мне нужна работа. Какое-то время я работала на одном текстильном предприятии, мы делали такие игрушечные наборы для вышивки. Там я пробыла, пока не родилась Катрин. Потом перешла на электрозавод, где работала мать Манфреда. Господи, она меня там так ославила! Но ее коллеги по работе уже знали, какая она змея. А мне она все плакалась: «Как же ты могла отвергнуть моего Манфреда!»
У моих родителей был девиз: лучше один в колыбели, чем на совести. В чем могли, всегда мне помогали. Я опять стала ходить на танцы, друзья у меня были, то один, то другой. С подругой одной мы крутили парнями как хотели, для разнообразия порой менялись, представляешь? В Л., где жила Хильдегард, есть большой парк, а в парке пруд с гондолами, на нем остров, а на острове каждую среду были танцы, с первой среды в мае до последней среды в сентябре. И так романтично! Знаешь, туда приходили и венгры, и я как-то говорю своей подружке: «Слышь, Хильдегард, вон тот сзади, который так классно выглядит, — это наверняка венгр». «Ерунда, — говорит Хильдегард, — он живет в Л., это я знаю точно». Я была прямо как на иголках. Потом начался танец, и он вдруг встал и кивнул мне. Хильдегард потом накинулась на меня: «Ну, ты даешь! Тебе все по плечу!» «Что ты, — говорю я, — я же ничего не делала, он ведь сам подошел». Ох и посмеялась я тогда! Раньше Дитер, как и я, был обручен.
Договорились встретиться с ним в субботу в половине третьего, я еще хотела прошвырнуться с Хильдегард по знакомым деревням, пока туда зашли, пока сюда, и я, конечно же, опаздываю! Дитера и след простыл. Мы носились с приятелем по всей округе, я везде заглядывала и вдруг кричу: «Остановись, остановись, вон он!» А он со своим другом катит детскую коляску. Ага, вот это здорово, подумала я, наверняка он любит детей. Ох и ругался он, поливал меня последними словами. А потом мы пошли в кино. В понедельник рано утром, прежде чем ехать домой, я отправляюсь в центральный универмаг. Покупаю как раз платьице для Катрин, тут появляется он. «Иди, плати, — говорю я Хильдегард и толкаю ее в бок, — твое же платье, ты что?» Выходим на улицу, идем, значит, вдруг Дитер говорит: «Послушай, у тебя наверняка есть ребенок». «Да, — говорю, — есть». Господи, как он тут обрадовался! «Я всегда хотел женщину с ребенком, — говорит он, — тогда я сразу куплю медвежонка».
К обеду я должна была быть дома. «Я попробую получить отпуск, — сказал Дитер, — и приехать». Три дня спустя мы встречали его на вокзале. Папа, знаешь, он всегда все для меня делал, он только любил, чтобы его немножко поупрашивали. А как он волновался, скажу тебе, курил одну сигарету за другой, ой мамочки! На вокзале было два выхода. «Значит, так, — говорит папа, — ты поднимайся справа по лестнице, а я слева, увидишь его — кивни мне». А Катрин дома не могла уснуть. «Слушай, — сказала я ей, — у тебя наверняка будет папа».
Летом я поехала в Л. к его родителям. Нет, они неплохие, просто они уже настроились на другую, а она, знаешь, из тех, которые втираются в доверие к свекрови, я этого терпеть не могу. Свекор все еще водит «скорую помощь», он сам раз сорок принимал роды, веселый такой. Я никогда не хотела быть домашней хозяйкой, прежде всего из финансовых соображений, да и вообще меня это никак не устраивает. Мне предлагали работать в коммунальных услугах, продавщицей, а в это время пустили как раз коксовальный завод, как молодежный объект. Я подумала, если они отовсюду привлекают народ, значит, они должны обеспечивать всех жильем, а как же? Надо ведь с чего-то начинать. Дитер чуть со стула не упал, когда я ему про коксовальный завод рассказала, три смены, скользящий график. «И у меня есть идея, — сказала я, — ты начнешь вместе со мной». «Ну да, — говорит он, — это неплохо, вместе будем на работу ездить, вместе возвращаться домой». Понимаешь, если человек, не зная обстановки, видит вокруг только грязь, это на него действует. Я хочу сказать, даже когда там делаешь чистую работу, все равно так или иначе пачкаешься. Видела бы ты, на кого я была похожа. Но мы только смеялись, нас этой грязью не удивишь.
Ох, а потом у Дитера началось желудочное кровотечение, слушай, я уж думала, никогда не подниму его на ноги. «Лучите всего, — сказал он, — если мы свалим отсюда и начнем жить самостоятельно». Он ведь дома так дипломатично высказывал свое мнение, всегда, когда меня не было, чтобы я не слышала скандалов, ты представляешь? Сначала, значит, мы подали заявление на временную квартиру. А порядок был такой: рабочим, которые приезжали издалека, вначале предоставляли общие квартиры: каждой супружеской паре по комнате, а кухня и ванная общие. «Да, можете получить, — отвечают нам, — но только через две недели, когда будет сдан многоэтажный дом». Я прихожу в ночную смену, и тут мне одна говорит: «Кристль, что ж ты молчишь, у меня ведь есть квартира». Я спрашиваю: «А что у тебя?» «Новая квартира, можешь в нее временно вселиться». Она жила с ребенком у своего друга и надеялась на что-то другое. Я, значит, сразу туда. Большая комната, маленькая, кухня, ванная, ой мамочки! Я в восторге, теперь только не упустить момент, чтобы она не передумала! После смены завалилась в постель, лопала пряники и составляла план.
Из большой комнаты мы устроили спальню для нас троих, а в детской поставили диван, три кресла, стол, полочку повесили, на первых порах нам хватало. А я между тем опять беременная, ты представляешь? Забрала Катрин, родителям было тяжело расставаться с ней, и работала в основном с бумагами, диспетчером. Нас работало там три женщины, слушай, так здорово было! Мужчины поначалу думали, что они на нас узду набросят. Один как-то проговорился: «Когда одна из вас здесь, еще можно выдержать, но всех троих…» Они никогда не знали, чего от нас ожидать, слушай! А мы никогда не теряли спокойствия. Только смеялись.
Андре я сразу отдала в ясли. Не могу сказать, что ему это повредило. А Свен оказался сюрпризом. Я думала, что простудила низ живота. Пошла к врачу с одной коллегой, той все делали уколы, а я выхожу и хохочу. А дома говорю: «Дитчи, у меня будет ребенок» — и опять расхохоталась. Тут Дитчи подумал, что я его разыгрываю. Со Свеном просто драма была, никак не хотел на свет появляться. Господи, я жду, жду, и ничего… Смотрю как-то из окна на улицу, а напротив соседка выглядывает. «Все еще ничего?» «Нет», — говорю. А она: «А знаете, у нас была одна, тоже никак не начиналось, тогда ей дали касторку». Ой мамочки, вот это идея! В понедельник иду в универмаг, а там как раз дегустация заграничных шнапсов, ну, я опрокидываю рюмочку и касторкой запиваю. А потом мы играли в карты. В семь у меня началось…
Потом нагрузка стала слишком большой для меня, считая время на дорогу, каждый день одиннадцать часов вне дома. С комбината уйти, знаешь, не просто. Но я все-таки пошла на место продавщицы. Специальность мне понравилась, только рабочий день показался слишком длинным, всегда до шести-семи вечера. Вдруг меня вызывают в отдел кадров. Господи, думаю, что же я натворила? «Нам нужен контролер, — говорят мне, — но прямо с завтрашнего дня». Знаешь, в магазинах проводят инвентаризации, приемку товаров, при этом нужно вести учет, чего недостает. Интересно. Постоянно среди людей, в каждом магазине все по-другому. Нас теперь восемь коллег на выездной службе, когда с одним работаешь, когда с другим, мне нравится, слышишь? Поначалу было нелегко, шеф немножко ворчал. Он вообще всем только палки в колеса вставлял. Но мы друг за друга горой стояли, к нам было не подступиться. Вечно он приставал к нам с уборкой туалетов. Знаешь, такой зануда и придира и вечно не в духе. Мы его потихоньку раскрутили по-человечески. Мать его жила на Западе, у него никогда никаких забот не было. Ему стоило только письмо написать, и вещь уже тут как тут. Что покупатели хотят — его никогда не волновало. И вот как-то выдался случай. Шефа как раз не было, когда пришел представитель фирмы механических игрушек. Товары он нам предложил просто загляденье, то, чего мы раньше никогда на прилавках не видели. Вагоны с пивными бочонками, маленькие комбайны, знаешь, я выбрала всего понемногу, там ведь было так много разных предметов. Ну, товар поступил, значит, а шеф только и сказал: «Побойтесь бога». «Вы только не волнуйтесь, — говорю я, — распакуйте сначала». За два дня все эти штуковины были распроданы, ты представляешь? На прошлой неделе к нам заходил один из торгового объединения. «Коллега М. так изменился, — сказал он, — видно, сам поверил в то, что сейчас рождество».