И в этом отношении моя уверенность целиком себя оправдала. Меня и впрямь приютили. Правда, в двухкомнатной квартире. На дверной табличке было написано «Мёбиус» — девичья фамилия Ирене. Короче говоря: две разведенные женщины и двое детей в двухкомнатной квартире. Насчет числа детей надо бы уточнить: одному дитяти стукнуло семнадцать, так что вернее было бы сказать — три женщины и мальчик. Мальчику было двенадцать, и звали его Томас.
В первый год нашего совместного существования я работала на электроламповом заводе. В три смены. Нам с Ирене приходилось так устраиваться, чтобы наши смены не совпадали и днем кто-то из нас мог побыть с Томасом. Мальчишке угрожало остаться на второй год. С Ирене мы почти не виделись. И мне это не нравилось.
Кроме того, здоровье мое начало пошаливать — я так и не научилась засыпать в любое время дня и ночи. У многих моих товарок по работе дела обстояли не лучше. И, стоя перед зеркалом, мы частенько жаловались друг другу, что раньше времени старимся от постоянной усталости, и обменивались советами. Как-то раз, во время коллективной поездки за город, женщины из моей бригады посоветовали мне дать брачное объявление в газету. Я нашла этот совет дурацким. Но товарки заявили, что мне слабо́, и предложили пари на шесть бутылок светлого вина, которое пришлось нам всем по вкусу…
Поскольку браком я была сыта по горло, бояться мне было нечего, и я согласилась на пари. Но Ирене не получала газет, в которых печатаются брачные объявления, а у меня не было охоты тратить деньги и силы на составление текста. Поэтому я воспользовалась тем, который одна из моих гамбургских приятельниц когда-то опубликовала в газете и который я запомнила только потому, что никто на него не откликнулся. Я поместила в газете «Вохенпост» следующий текст:
«Миниат. женщ. (35 — 1, 55), приятн. внешн., предан., скром., жаждет обож. и обслуж. энергич. мужч. в кач. заботл. трудолюб, хозяйки, нежн. любовн. и всепрощ. матери. Серьезн. предл. пр. напр. по адресу «Берлинер цайтунг 679839».
Я получила 119 писем, которые рассортировала по числу строк. Самые длинные я сочла наиболее перспективными. Я ответила на них и назначила 21 свидание.
Уже во время девятого я поняла, что нечаянно угодила в самый дефицит. Начала в шутку, а вышло всерьез.
Поэтому я уволилась с электролампового и сменила профессию. Девятый претендент и стал моим первым клиентом. Он был разведенец, как и предыдущие восемь. Но он был первым, сбежавшим от жены. От остальных жены сбежали сами. У всех девяти нервы были расшатаны до предела. Одного слова «эмансипация» было достаточно, чтобы привести их в бешенство. Все это меня крайне удивило, и я решила остановить свой выбор на девятом — как говорится, лиха беда начало, и, значит, начинать надо с того, что полегче.
У женщин тогда не было еще никакого опыта в брачных аферах. Я была в этой области, так сказать, первопроходцем.
Инстинкт подсказал мне, что человек, способный отомстить обидчице, подав на развод, обладает более спокойным характером, чем тот, кто кипит жаждой отомстить. От трудных клиентов я на первых порах отказывалась, так как моя нервная система тоже была подорвана четырнадцатью годами супружеской жизни и увенчавшими их судебными процессами. Помимо всего прочего, общественных нагрузок у девятого было больше, чем у других.
Новая работа украсила не только мою жизнь. Утром я делала для своего клиента все, что нужно по хозяйству. Днем немного трудилась в квартире Ирене. Вторую половину дня проводила с Томасом и его сестрой Розой, а вечера с Ирене, если она работала в утреннюю или дневную смену. У клиента — его звали Альфред — почти все вечера были заняты собраниями и заседаниями, так что меня он видел лишь ночью. Да и то большей частью спящей. Альфред был мне только благодарен, ибо я ничего от него не требовала. Он наслаждался возможностью быть скучным. По утрам, поднятый с постели и обласканный комплиментами его трудовой дисциплине, вытертый махровым полотенцем после душа, облаченный в свежее белье и накормленный вкусным завтраком, он иногда завершал традиционный прощальный поцелуй фразой: «Ты делаешь меня счастливым». Эта фраза была мне знакома: я слышала ее еще из уст моего бывшего супруга. Мне не пришлось перестраиваться. Я четырнадцать лет проработала в этой отрасли. Приспосабливание стало моей узкой специальностью, которой я владела с младых ногтей. Зачем же мне, специалисту высокого класса, стоять у конвейера, как какой-нибудь ученице?
После того как я в течение трех месяцев бесплатно обслуживала Альфреда, он захотел путем женитьбы придать этому непривычному состоянию привычную форму. Я согласилась и исчезла, захватив его сбережения (2376 марок), затем изменила прическу и цвет волос и посадила сама себя под домашний арест в квартире Ирене.
Через два месяца, убедившись, что полиция и не думает меня разыскивать, я дала в газету еще одно брачное объявление в том же стиле. Оно имело еще более широкий резонанс. На этот раз я выбрала клиента, занимавшего руководящую должность; ему наверняка приходилось постоянно испытывать большое давление. А поскольку давление, исходящее сверху, он не рисковал ни вернуть наверх, ни передать вниз, на своих рабочих, то ему, чтобы спустить пар, был нужен выпускной вентиль, то есть жена. Его бывшая супруга не сумела по достоинству оценить важность своей роли в деле восстановления работоспособности мужа и подала на развод. Я же тотчас осознала, в чем состоит моя функция, и взялась по мере сил ее выполнять. Когда взрывы бешенства нового клиента выходили за пределы моей выдержки, я перенацеливала его энергию на кухню, где всегда наготове стояли стулья, предназначенные на слом. Проработав в таком качестве шестьдесят семь дней кряду, я скрылась с глаз новоиспеченного супруга с шестью тысячами марок в кармане. На первый взгляд эта сумма может показаться неоправданно высокой, однако все на свете относительно, и ее размер предстает в существенно ином свете, если сопоставить его с количеством синяков, равно как и других столь же почетных отметин, оставленных клиентом на моем теле. Я опять изменила цвет волос и прическу, но без домашнего ареста решила обойтись.
Вскоре я начала обходиться и без возни с прическами. И перерывы в работе определялись уже только моей потребностью в отдыхе.
Таковая потребность была намного больше после клиента с вентилем, чем после последующих, поскольку брачной аферистке для успешной работы необходим знак качества. То есть она должна пребывать в безупречном физическом состоянии. Синяки, царапины, следы укусов и тому подобное, помимо всего прочего, еще и наводят на мысль, что у женщины было прошлое. А право на прошлое моя клиентура признавала только за друзьями и любовницами. От идеальной супруги, каковую я должна была изображать, ожидалось как бы полное его отсутствие. Лучше всего у меня получалась версия невинного существа, которому после смерти рано покинувшей нас матери пришлось вести хозяйство отца: отец держал дочь в ежовых рукавицах и не пускал ее даже на танцы, не говоря уже о других развлечениях. Чем деспотичнее получался у меня образ отца, тем больше симпатии вызывали мы оба.
За три года я заработала на брачных аферах сорок тысяч марок, включая надбавки за вредность и производственные травмы. С половины этой суммы я уплатила налоги, представив ее как жалованье экономки. Дело в том, что Ирене Мёбиус вскоре догадалась о роде моих занятий и выразила готовность их покрывать. Ради чего и оформила меня своей экономкой. Сама Ирене по-прежнему работала электротехником.
Постепенно я научилась заманивать людей и держать их в плену за невидимым забором. Как только я в совершенстве овладела материалом, я купила полуразвалившуюся дачу с огромным заброшенным участком и одним махом замела все следы своей предыдущей деятельности. Попросту говоря, я выманила клиентов на дачу и заставила их вкалывать.
Заборы не только сами были невидимы, но и делали невидимыми всех, кто за ними. Мое поместье к северо-востоку от Прицвалька оказалось как бы накрытым шапкой-невидимкой.
Сначала мужчины занялись приведением в порядок постройки, чтобы было где жить. Затем принялись за участок. Когда он стал напоминать ухоженный сад, там работало двенадцать человек, а когда уже скорее на садоводство — девятнадцать.
Так что я удалилась не одна, а со свитой. Но и сама незримо сопровождала свою свиту, и даже на Прицвалькских угодьях никогда не снимала свою персональную шапку-невидимку.
И с изумлением констатировала, что никто из новоприбывших никогда не говорил, что его обманули или обобрали. Да и старожилы, осевшие здесь за истекшее время, ни на что не жаловались. Все рассказывали только об успехах — кто сухо и деловито, кто с налетом хвастовства.
Я обнаружила, что известная психологическая стабильность, которой я добивалась на своем новом поприще, имитируя восхищение, покорность, нежную заботливость, самоотверженность и прочие ностальгические женские добродетели, к моей великой радости, в общем и целом сохранилась. До удаления от дел мои клиенты официально именовали эти добродетели не «ностальгическими», а «пережиточными» или даже «реакционными». Я создала для них неофициальный заповедник, где они могли отдохнуть от своих идеологических и моральных перегрузок. Многие из этих мужчин приобретали здоровый вид, как только избавлялись от постоянных укоров совести. Их муки были мне знакомы еще по отцу. Он не мог наслаждаться и, следовательно, по-настоящему пользоваться теми удобствами, которыми старалась украсить его жизнь мать, потому что совесть его была нечиста. Психотерапевтический эффект моей тактики заключался в нешаблонном подходе к проблемам совести моих клиентов.
Впрочем, некоторое однообразие терапии после удаления от дел удивительно удачно сочеталось с однообразием предыдущего опыта моих подопечных.
К примеру, как только второй заманенный мною клиент составил компанию первому, старожил тут же сообщил новоселу, что он получил право жить как Робинзон нового типа в знак признания его выдающихся заслуг перед обществом. Новенький тут же заверил его, что и он отмечен точно такой же наградой.