Они повезли бабушку на прогулку в парк. В прудах плавали пестрые утки, над утками возвышались мосты. Катались дети. В огромной белой раковине играла музыка.
Кандида танцевала перед раковиной, плевала с мостов в воду, подзывала уток, а потом уснула на коленях у бабушки, которой было так хорошо сидеть на легком блестящем стуле на колесах.
— Какая ты большая, — ласково заметила бабушка, и Кандида сползла с ее колен, чтобы погнаться за мотыльком. Потом они добрались до более спокойных мест. Рядом с тропинкой пролег совершенно прямой канал, в котором медленно текла черная вода с грязной пеной. Деревья здесь были посажены чаще. Жара спала, запахло диким луком.
— Понюхай, мне никогда не нравился этот запах, — сказала бабушка.
Кандида выдохнула носом воздух.
— Нет! Наоборот. — И бабушка показала, как надо вдохнуть. — Резкий запах, правда?
— Вкусно! — отозвалась Кандида, обняв бабушку за шею.
Девочка посмотрела на мать, которая везла коляску, и заметила в ее глазах слезы.
Бабушка улыбнулась Кандиде.
— Замечательно вот так ехать, верно?
— Когда ты снова поправишься, Кандида приедет к тебе. Ты была права.
— Я была уверена, — сказала Кандиде бабушка, — твоя мама умница.
Через два месяца гроб, обитый бархатом и украшенный цветами, пронесли сквозь шорох листвы и опустили в могилу. Кандиде было забавно смотреть, как ловко орудовали мужчины в высоких блестящих шляпах. Вместе с матерью она храбро ступила на доску у края могилы и бросила вниз цветы. Девочка удивленно услышала, как комья земли застучали по гробу, и стала нетерпеливо дергать мать, которой все без конца пожимали руку. Она тащила мать в тот зал, где за стеклом спала бабушка, удивительно молодая и красивая, окруженная свежей зеленью. Надо бы разбудить ее и увести домой.
Кандида кричала и плакала, когда Мария властно взяла ее за руку и увела прочь.
Кандида покидала Дом ребенка.
Мария принесла дочери новые туфли, рукавички, шарф и шапку, ярко-красную спортивную куртку с капюшоном и косматые шерстяные гамаши. Разодетая во все новенькое, невероятно гордая Кандида бегала по дому и не давала никому из детей дотронуться до себя, а потом залилась слезами и прибежала к матери. Мария засмеялась, и они ушли.
Кандиде исполнилось три года.
День рождения отпраздновали в молочном баре. Ели пирожные и слушали музыку из автомата. Этот автомат очень заинтересовал Кандиду. Они покинули бар только тогда, когда истратили на музыку всю мелочь. В воздухе пахло снегом.
— Понюхай!
Кандида нюхала и смеялась. Ее щеки раскраснелись на морозе, глаза блестели от удовольствия. Из-под капюшона выбивались светлые пряди волос. Мария не могла наглядеться на дочь. Они немного пробежались, потом попрыгали. На одной ноге, на двух.
Кандида знала дорогу домой и тянула мать к остановке. Но Мария повела ее к другой. Ни о чем не подозревая, девочка устремилась в большой теплый автобус, отыскала место получше: у окна, высоко над задним колесом. Мать о чем-то долго расспрашивала водителя, и Кандида ерзала от нетерпения. Наконец они поехали. Ехали долго. Через весь город, через речку и лес, вдоль озера, снова через лес, по деревне, потом стояли на переезде, пока мимо пропыхтел локомотив, затем проехали зеленые озими и, наконец, вышли.
Их подхватил порыв ветра, чуть не опрокинувший Кандиду. Мария подхватила дочь, боясь, что ветер сдует ее с откоса вниз на автостраду.
Ветер Кандиду удивлял. Она ничего не могла с ним поделать, не могла продвинуться ни на шаг вперед. Хотелось идти вперед, а приходилось пятиться назад.
Небо потемнело от снеговых туч. Мария взяла дочь на руки и понесла, повернув спиной к ветру. Девочка обняла мать за шею и положила голову ей на плечо.
Так они и шли вдоль автострады. Марии приходилось изо всех сил бороться с ветром. Автомобили ехали им навстречу с зажженными фарами. Снег хлестал по лицу, таял и стекал по шее. Руки совершенно окоченели. Мария боялась, что дочь начнет плакать. Но Кандида принялась петь, тихо и умиротворенно. Она чувствовала себя в безопасности, а потому и не спрашивала, зачем они здесь, на автостраде, в метель, окруженные с обеих сторон темным лесом. Мать несла ее.
Наконец Мария увидела автодорожный мост.
Потом показалась труба, из которой шел дым, затем сверкнул свет, и наконец появился дом, светлый и приветливый, а за ним мокрые блестящие сосны. Мать с дочерью укрылись под навесом. Буря гнала снег вслед за ними. Обе промокли и окоченели до мозга костей.
Кандида выжидательно посмотрела на дверь, в которую позвонила мать. Вышла женщина в туго накрахмаленном фартуке. Фрау Визе и Кандида взглянули друг на друга, и что-то возникло между ними. Кандида подбежала к женщине, уткнулась лицом в свежий фартук, сразу промокший в нескольких местах, и засмеялась.
Ее окружило тепло и детские голоса. Кандида видела, что мать снимает пальто и берет вешалку, которую подала фрау Визе. Тогда она тоже разделась. В приемной была большая стеклянная дверь. Пока женщины шутили с Кандидой, надевая на нее домашние тапочки и сухие чулки, гардина с другой стороны отдернулась, и к стеклу прижались сплющенные носики.
Кандида была словно наэлектризована и с любопытством ждала появления каждого нового лица за стеклянной дверью. Взгляды были приветливые и заинтересованные.
Марии разрешили вместе с дочерью зайти в комнату для игр. Кандида вступала во владение раем.
И он ее принял.
Кандида рассталась с матерью.
Мария ушла, не попрощавшись.
Дом был большой. В нем жили тридцать детей, и Кандида оказалась здесь самой младшей. Ей выдали точно такие же платьица и фартучки, как у других девочек. В швейной мастерской одежду подогнали по росту и на всех вещах вышили ее имя. А ей хотелось носить такие же брюки, как у мальчиков.
Кандида усвоила, что на террасе была комната младшей группы. Там мастерили разные поделки, рисовали, устраивали выставки, рассказывали истории и читали вслух. Здесь же у каждого была своя полочка, вешалка для фартука, место за столом.
Кандида стояла у большой стеклянной двери, ведущей на террасу, и глядела, как снежинки покрывают сад и лес, как синицы раскачиваются в кормушках. Утром на снегу виднелись заячьи и птичьи следы. Окно со стороны фасада светло мерцало, на матовом стекле были выгравированы Белоснежка и гномы. Освещенное вечерним солнцем, оно сияло и искрилось.
Замечательно было в комнате у старших детей, где жили птицы. Старшие ребята следили за тем, чтобы малыши не шалили. Там была длинная веранда с двумя аквариумами. Замерев от восхищения, Кандида любовалась красными, зелеными, бархатисто-черными рыбками. Она разговаривала с ними, прижимаясь носом и ртом к стеклу. Так же зачарованно Кандида стояла и перед вольерой, в которой раздавался щебет и чириканье и где можно было, просунув палец в проволочную ячейку, получить щипок красным или желтым клювом. Вскоре девочка уже знала всех птиц по именам.
Зима была долгой и холодной.
Женщина, привозившая из деревни по утрам молоко, застряла с санями в свежем снегу и теперь сидела на кухне с раскрасневшимися от мороза щеками, ожидая, пока истопник наденет шубу и привезет санки. Женщина смотрела на детей, которые приходили на кухню, принося корзинки с грязной посудой. Потом сказала:
— Ради вас я все готова сделать.
По дороге молоко в бидонах замерзло. Кандида с любопытством провела пальцем по молочным кристаллам:
— Снег?
— Нет, — засмеялась повариха. — Молоко! Осторожно!
Отбив ножом кусочки, бросила их в кастрюлю и поставила на плиту. Кандида наблюдала, как кусочки таяли и превращались в молоко.
— А ты худенькая, будто воробышек, — заметила молочница. — Наверное, ешь плохо?
Кандида не слушала, она смотрела, как таяло молоко.
Повариха вздохнула.
Кандида ела вяло и невыносимо медленно, всегда задерживаясь за столом дольше всех. Дети сердились, потому что из-за нее нельзя было закончить уборку. Так случилось несколько раз, а потом повариха взяла девочку к себе на кухню, но и там Кандида ела все так же медленно.
Повариха, как почти все взрослые в детском доме, была из деревни. Простая женщина, научившаяся готовить дома у матери да в годы замужества. Все дети ее любили. Им разрешалось помогать ей. Повариха говорила:
— Как же вы живете? Ведь вам надо знать и о том, что делается на кухне, и о том, что от сырого лука бывают слезы на глазах, и про то, как пахнут пирог и жаркое, и сколько надо поработать, пока сварится еда. Дома это каждому ребенку известно.
Здесь жили и такие дети, у которых никакого другого дома не было.
Мать присылала каждую неделю цветные открытки, всякий раз обещая приехать весной. Кандида собирала открытки и ревниво охраняла. Она внимательно следила за тем, чтобы их никто не трогал.
Талый снег сделал лес непроходимым, и дети целый день не бывали на свежем воздухе. Парикмахер с трудом добрался до Черной горки, чтобы состричь «зимнюю шерсть».
Дети встретили его шумным ликованием. Он знал множество забавных историй. Когда парикмахер щелкал ножницами, состригая отросшие вихры, возле него собирался благоговейно слушающий кружок, знавший все шутки-прибаутки и строго следивший за тем, чтобы истории, о которых просили дети, рассказывались точь-в-точь как в прежний раз.
На веранде «птичьей комнаты», поставив на стол стульчик, дети соорудили «парикмахерское кресло» и друг за дружкой послушно давали надеть на себя льняную накидку. После стрижки все украдкой смотрелись в зеркало.
Репертуар забавных рассказов у парикмахера был велик, но фасонов стрижки он знал всего лишь два: покороче для мальчиков и чуть длиннее для девочек. Иногда фрау Визе просила пощадить какой-нибудь локон или завиток, и только благодаря этому дети не становились все на одно лицо. Кандида сидела на стуле и с интересом слушала. Ее мягкие волосы с легким потрескиванием поднимались под расческой. Она вздрогнула, почувствовав холодок ножниц на затылке, возле уха. Волосы прядями падали на льняную накидку, девочка дотрагивалась до них, ощущая их шелковистость и глядя, как они светятся на солнце.