Раскаленная автострада сверкала от жары. Мария пробиралась по лесу. Ноги утопали в песке, и ей пришлось снять туфли.
Мария почему-то надеялась, что, как уже не раз бывало, неожиданно услышит голоса, из-за кустов выпорхнет стайка детей, которые, узнав ее, начнут кричать одно лишь имя — Кандида. Из пестрой стайки светлым пятнышком выплывет родное лицо и устремится к ней. Но дети не показывались. Ни за трансформаторной будкой, ни за кустами ежевики, ни в низине, окруженной с двух сторон холмами, поросшими строевым лесом. И даже на безлесной поляне, где стояла детдомовская малолитражка, их не было.
На лужайке у дома крутилась дождевальная установка.
Кандида бегала наперегонки с брызгами, обгоняла, ждала, пока они ее догонят, бросалась им навстречу, бежала прочь. Она смеялась, застигнутая струей воды, смеялась, когда в азарте игры столкнулась с другими детьми и все вместе покатились в мокрую траву. Никем не замеченная, Мария наблюдала за игрой до тех пор, пока могла выдержать.
Потом вышла на лужайку и поймала мокрый голый клубок, кинувшийся навстречу.
Игра на лужайке внезапно прекратилась. Дети подошли поближе, внимательно глядя на Кандиду и ее мать.
Мария обняла дочь и увидела глаза других детей — нежные, изголодавшиеся, истосковавшиеся.
Под этими взглядами Марии стало не по себе. Она живо представила, как в те дни, когда другие матери брали на руки своих детей, Кандида стояла среди остальных и у нее были такие же глаза, такая же робко-просительная улыбка. Ей тоже хотелось приблизиться к чужой руке, поднятой, чтобы пригладить вихры тем, кто находился рядом.
— А моя мама тоже приедет, — сказала одна из девочек. У нее были ясные глаза. Она верила. Но ее мать не придет. Грудным младенцем девочку оставили в квартире родители, перешедшие через границу.
Марии были известны истории большинства детей. Бывая здесь, она проводила дни не только с Кандидой. Мария играла со всеми детьми, и дочь терпела это.
Кандида что-то оживленно рассказывала, говорила, но Мария не понимала ни слова. «Ты лопочешь так невнятно, — подумала Мария, — когда же ты заговоришь так, как положено ребенку трех с половиной лет?»
Кандида проглатывала половину слогов. И не она одна. Лишь немногие дети говорили нормально.
Мария заткнула уши. Кандида засмеялась и умолкла.
— Медленней! — сказала мать, и Кандида стала делать паузы. Мария повторяла четко те же самые слова и просила дочь повторить, чтобы убедиться, правильно ли все понято. Кандида долго не выдерживала. Она-то прекрасно себя понимала.
Еще до обеда они ушли из дома. Мария заказала такси, которое ждало их на стоянке у моста. Этот день был настоящим праздником.
Твердя имя отца, Кандида вопросительно смотрела на мать. Марию смутило то, что дочь еще помнила его. Клаус и автомобиль были связаны воедино. Теперь Кандиде предстоит усвоить, что здесь вовсе нет обязательной взаимосвязи.
В жизни Кандиды это была самая длинная поездка по железной дороге. Солнце уже почти село, когда они приехали. Но девочка не капризничала все время пути от вокзала к палаточному городку. Мария с трудом тащила вещи. Она несла на спине в одной связке палатку и спальные мешки. Одна рука была занята сумкой с едой, за другую ухватилась Кандида. Преодолев последнюю дюну, обе одновременно остановились.
Впереди расстилалось море.
Дни были словно раковины на берегу, Кандида не уставала от них и не могла сосчитать.
Девочка просыпалась рядом с матерью, объятая ее теплом. Казалось, будто шум волн, который они слышали, когда выбегали на пляж, знаком ей целую вечность. Кандида вылезала из палатки, голая и коричневая от загара.
На парусине лежала роса. Палаточный городок спал.
Девочка проснулась первой.
Море было таким же безбрежным, как всегда. Там, где оно кончалось, на небе светились розовые полосы.
И вдруг на горизонте вспыхнула искра. Кандида видела, как искра выросла в шар, выходящий из воды. От берега к нему вела мерцающая красная дорога.
Кандида пристально смотрела туда, где всходило солнце, чистое и ясное.
Солнце!
«О» превратилось в фанфару.
Сооооолнце!
В последний раз переночевали в общежитии. Большинство вещей было уже упаковано и сложено. Учеба окончилась, Марии надо было уезжать.
Кандиду беспокоило, почему нет книг и картин, и она спросила об этом. Мать не сумела растолковать, что здесь они больше жить не будут.
Мария накрыла завтрак на балконе. Все было как всегда, и Кандида успокоилась.
Обе с удовольствием смотрели друг на друга.
Никогда еще Кандида не выглядела такой здоровой. Девочка сильно загорела, волосы стали еще светлее, щеки и подбородок мягко округлились, все тело дышало бодростью и уверенностью.
Мать с дочерью разговаривали. Марии не нужно было больше затыкать уши и переспрашивать. Кандиде еще недоставало слов, иногда она неправильно строила предложения, но слова звучали четко, смысл их был ясен.
Мария не сказала дочери, куда они поедут. Кандида отрицательно покачала головой, когда мать спросила, хочется ли ей к своим ребятам.
Когда они отправились в путь, Мария прикрывалась корзиной для покупок.
Кандида ни о чем не подозревала. Девочка доверчиво вошла в автобус и с надеждой начала очередное летнее путешествие.
Мария чувствовала себя скверно. Она надеялась, что Кандида отнесется ко всему как раньше. Однако видела теперь, что прошлому пришел конец.
В жестах и взглядах дочери мать прочла просьбу: возьми меня к себе. Ведь обе нашли друг друга и теперь должны жить вместе.
Кандида тотчас узнала окрестности.
Мария видела, как съежилось маленькое тельце. Плечи поникли, голова опустилась, слезы выступили на глазах. Мария схватила дочь за руку. Рука вяло повисла. Не противясь, ребенок шел рядом. Плач, полный глубокого отчаяния, без силы, без сопротивления.
Раньше, когда они возвращались, Кандида могла заблудиться, не находила дом, пыталась выбраться из леса. Мария подыгрывала дочери, пока девочка не уставала и не прекращала игру сама. Но Кандида помнила, что дом всегда отыскивали, а потом мать, только что бывшая рядом, исчезала.
Внезапно Мария почувствовала, как в душе поднимается отчаянная злая ярость.
— Замолчи! — прикрикнула она на дочь.
Кандида ничего не слышала. Слезы лились из глаз, нос и лицо распухли, зрачки расширились и смотрели в пустоту.
«Если бы я могла хоть что-то изменить, — думала Мария. — Ведь у тебя нет никого, кроме меня. А у меня есть и другие дела!»
— Прекрати! — закричала она, схватила Кандиду за плечи, встряхнула. Ничего не помогало.
— Перестань! — И она ударила дочь по лицу.
Мария лежала на земле, усеянной сухими сосновыми иглами. Рядом спала Кандида. Надо разбудить ее — уже вечер.
Ветер шевелил кроны сосен. Прислонившись к стволам деревьев, девочка почувствовала бы в себе это движение. Еще этим летом нужно будет непременно показать его Кандиде.
Мария пощекотала дочь за ухом.
Кандида открыла глаза, но тут же вновь закрыла их. Она продолжала спать и не хотела просыпаться. Девочка лежала на боку, притянув ноги к животу и засунув в рот большой палец правой руки. Указательный палец левой руки прижимался под платьем к пупку. Большой палец, который она сосала во сне, распух и изменился до неузнаваемости, кожа на пупке загрубела и покраснела. Кандида ушла в себя, соединив конечности с нутром.
Мария взяла руки дочери и долго держала в своих руках, пока девочка окончательно не проснулась. Вытерев дочери лицо, мать положила ее к себе на колени. Кандида была спокойна.
— Послушай, — сказала Мария. — Мы не можем пойти домой. Мне надо работать. Завтра я уезжаю, а до этого должна еще выехать из общежития. У нас с тобой нет квартиры. Есть, правда, бабушкина квартира в Лейпциге, но ее еще необходимо обменять.
Кандида ничего не понимала.
— Я должна работать! Я снова приеду к тебе!
Кандида кивнула.
Они поднялись.
Кандида, словно мать сказала все наоборот, двинулась в обратный путь. Мария молча подняла ее и понесла на руках, как полгода назад.
Было тепло и сухо. Кандида молчала, и Мария чувствовала, как ноша становится все тяжелее. Руки девочки болтались у Марии на плечах, голова висела, наклонясь вперед, взгляд широко открытых глаз был пуст.
В полночь стало известно, что съемки фильма не состоятся. Мария вышла из импровизированного бюро съемочной группы. Покидая гостиницу, она заметила свет в одной из машин на стоянке и спросила, не подвезут ли ее.
— Возьмите одеяло, — посоветовал мужчина, сидевший рядом с водителем. Из города выехали на семерке. Мужчина на переднем сиденье брился. Мария прислушивалась к разговору. Речь шла о какой-то выставке.
Чья-то рука трясла спящую Марию за плечо: пора выходить. Мужчина посмотрел на попутчицу с нескрываемым любопытством.
Марии пришлось сделать пять пересадок. Последнюю часть пути она ехала на тракторе. Тракторист знал, где находится детский дом, и предложил подвезти, услышав, что женщина едет на попутках от самого Веймара.
Кандида ни на мгновенье не покидала мать, наступала на ноги детям, которые приближались к Марии, и не хотела спать после обеда.
Был теплый сентябрьский день. Фрау Визе дала им одеяло, и Мария с Кандидой прилегли за домом. Утомленная Мария заснула, а Кандида охраняла ее покой. Вставая украдкой с одеяла, чтобы поднять яблоко, она все время оставалась неподалеку, не выпуская мать из виду. Когда Мария проснулась, Кандиде не терпелось уйти. Мария поняла это скорее по мимике, чем по словам. Девочка по-прежнему говорила, проглатывая слоги.
Они пошли к озеру, покачались в лодке, стоявшей на приколе. Обе старались друг для друга изо всех сил. Кандида добивалась расположения матери и делала все, чтобы понравиться, чтобы мать взяла ее с собой. Мария же прилагала все усилия, стремясь скрыть от девочки горькую истину о том, что снова уедет одна. И видела: ей не удалось этого добиться.