Мария требовала, чтобы дочь убирала за собой. С обеих сторон это было состязание в непреклонном упорстве. Мария проявляла последовательность в своих требованиях, а Кандида — в сопротивлении.
Обе почти до боли любили друг друга, но не находили взаимопонимания.
Кандида хитростью хотела добиться проявлений нежности. Девочке нравилось, когда ее мыли и одевали. Мария же воспитывала самостоятельность, требуя, чтобы дочь делала все сама. Иногда это приводило к срывам, которых Мария боялась. Несмотря на все страхи и опасения, она все-таки думала: если уступлю сейчас, Кандида поймет, что истерикой добилась своего. И тогда она станет просто невыносимой.
Кандида выполняла желания матери, но от Марии не укрылось: девочка просто выражала покорность, утратив нечто очень важное. И это беспокоило мать. Иногда хотелось скорее наткнуться на упрямство, чем видеть безрадостное послушание.
Бывало и так, что дочь неожиданно горячо обнимала ее, и тогда Мария, ошеломленная таким проявлением чувств, не знала, как поступить.
Наступило еще одно счастливое лето.
Их палатка опять стояла у моря.
— Нам надо остаться здесь навсегда, — сказала Кандида.
У южной оконечности озера собирались бесчисленные лысухи, все сплошь черные, только с белым овалом на лбу.
Лишь по расходящимся кругам, остававшимся на воде под пасмурным осенним небом, Кандида замечала, что здесь нырнула птица. Затаив дыхание, она ждала, когда лысуха вынырнет. Но в толчее птиц это удавалось заметить только изредка. Птичьи подводные пути оставались невидимыми.
Вблизи берега копошились кряквы, не задававшие загадок: вид у птиц был точь-в-точь как на картинке. Кандида едва обращала на них внимание.
И вдруг воздух наполнился трубными звуками. Лебеди! Кандида глядела на их вытянутые шеи, на мощные тела и равномерный взмах крыльев, слышала лебединый клич.
Она видела, как птицы, приближаясь к воде, протягивали вперед лапы, тормозили, оставляя борозды, а потом садились на воду. Шеи лебедей выгибались плавной дугой, и Кандиде очень хотелось их погладить. Лебеди складывали крылья и спокойно проплывали через скопище лысух, которые поспешно освобождали путь. Кандида насчитала шестерых. У троих еще виднелись коричневые перья, то были молодые птицы. Девочка скормила лебедям хлеб от своего завтрака.
В ветвях деревьев над водой висел кусок лески с поплавком и крючком. Кандида положила школьный ранец под наклонившееся над озером кривое дерево и забралась наверх. Леска висела далеко. Балансируя, девочка шла по одному из толстых сучьев, который немного нагнулся к воде. Кандида стала на цыпочки, ухватила леску, осторожно подтянула к себе и свернула кольцами. Потом тем же манером вернулась назад, взяла свернутую леску в зубы и скатилась по стволу дерева вниз. В сырой земле под опавшей листвой она накопала червей и ловко насадила одного на крючок, а других сунула в карман брюк. Затем снова забралась на дерево.
По кривому стволу Кандида проползла на животе вперед настолько, чтобы забросить крючок подальше от берега, там, где было уже глубоко. Дна не было видно, в воде отражалось дерево и она сама. Когда Кандида двигалась, листья падали и опускались вниз, ложась на воду. Поплавок едва виднелся, иногда качаясь на ряби, оставленной гребком утки.
Рыбы начали есть червяка. Кандида поняла это по тому, как двигался поплавок, и ждала вся в напряжении. Одна из рыб наверняка попадется на крючок. Когда поплавок погрузился, Кандида рванула леску. Над водой трепыхалась маленькая плотвичка. Кандида подтащила ее наверх, уверенно схватила за гладкое тело, вынула крючок изо рта и сбросила рыбу в опавшую листву, которая зашуршала, когда рыба забилась в ней. Девочка больше не думала о том, что рыбы кричат.
Она насадила нового червя на крючок.
Поймав третью рыбку, Кандида сползла вниз, собрала свою добычу в кулек от завтрака и убежала.
Глаза у нее заблестели от удовольствия.
В школе Кандида поманила кошку дворника: кис-кис-кис… и призывно помахала блестящим кульком. Кошка выскочила из подвала, милостиво согласившись отведать рыбки. Прозвенел звонок, и через несколько мгновений отовсюду высыпали дети. Кошка исчезла, схватив рыбу, а Кандида вместе с другими детьми бегала по двору.
— Где ты была?
— Ну, рыбу ловила.
— Ты же опоздала.
Кандида счастливо смеялась:
— Зато три рыбины поймала!
А после переменки вместе со всеми пошла в класс.
Фрау Петерс строго посмотрела на нее:
— Почему ты появилась только сейчас?
Кандида не знала, что ответить.
— Где ты была?
— На озере.
Она заметила, что фрау Петерс испугалась.
— Я только рыбу удила с дерева, три штуки поймала.
— Девочка! — сказала учительница. — Что ты наделала? Где твой портфель?
Кандида вздрогнула. Портфель остался под деревом. Ничего не объяснив, она опрометью выбежала из класса.
Теперь каждый вечер темнело раньше, и, когда Мария возвращалась с работы, Кандиде уже следовало быть дома.
Узнав, что Кандида опаздывает на уроки, Мария стала делать крюк по дороге на работу и отводить ее в школу, но после обеда редко удавалось забрать дочь из группы продленного дня. И тогда она искала девочку, проделывая тот путь, каким должна была идти Кандида. Кандида радовалась, когда мать ее находила, и с охотой шла домой.
В тетрадях Кандиды Мария видела, что учительница не справляется с ребенком: мало букв, множество каракулей, а внизу красными чернилами требование быть внимательнее, писать аккуратнее, следить за собой.
Воспитательница группы продленного дня регулярно снабжала домашние задания замечаниями о том, что Кандида не хочет их выполнять.
Мария испробовала кнут и пряник, пытаясь повторить с дочерью плохо выполненные домашние задания. Выпятив нижнюю губу, Кандида мрачно сидела над тетрадкой, пока слезы не начинали капать из глаз и не превращали домашнее задание в нечто совершенно негодное.
Кандиду удивляла резкость, с какой взрослые спорили. Речь шла о ней. Уже не первый день. Она не могла понять, что происходило. Кандиде казалось, что она ничего плохого не сделала, ведь ее никто не ругал. Взрослые только жаловались друг другу.
Доктор велел объяснить, что нарисовано на картинке. А там дети катались на карусели. Замечательно! И Кандида увлеклась картинкой.
— Послушайте, — сказала фрау Петерс, — я ведь не могу давать ей частные уроки, девочка должна привыкать к классным занятиям. У меня тридцать пять учеников.
— А если один из них оказывается трудным, то сразу капитулируете? — Мария рассердилась.
— Кандида пока не созрела для школы, — спокойно сказала фрау Петерс.
— Это вы определили мою дочь в школу, — упрекала Мария доктора.
— Ничего страшного, — оборонялся он. — Физически девочка вполне развита для школы.
— Что же мне теперь делать? — Голос Марии зазвенел, будто стекло от удара.
— Возьмите ее оттуда, — посоветовал доктор. — На следующий год ей будет легче.
— А куда теперь?
— Лучше всего, если вы сами позаботитесь о дочери.
Мария зло рассмеялась. А потом закричала:
— И еще считают, что у нас все в порядке с воспитанием! — Она взяла Кандиду за руку и ушла из комнаты, сильно хлопнув дверью.
По улице Мария шла молча и очень быстро. Кандида едва поспевала за ней и взяла мать за рукав. Мария взглянула на дочь так, что девочка испугалась, съежилась, будто от холода. Тогда взгляд матери немного смягчился.
— Ты ни в чем не виновата, — сказала она.
Мария объясняла дочери:
— Здесь я работаю. Это студия. Видишь, вон там кинокамера, ею снимают те самые картинки, из которых потом делают фильм.
С темной высоты вниз свисали куски черного бархата. Сверкая, в помещении неподвижно парил спутник.
— Пеликан, я тебя ищу, — позвала мать мужчину, который лежал на спине и смотрел в кинокамеру.
Он выбрался из-под камеры.
— Ну вот, — сказала Мария, — дела хуже некуда. — Погладив Кандиду по голове, тихонько подтолкнула вперед. — Поздоровайся!
Они с любопытством посмотрели друг на друга.
— Велели забрать ее из школы. Места в детсаду у меня нет, да я и не смогу его получить, а в детдом Кандиду больше не отдам.
— Свет готов! — крикнул кто-то.
Пеликан снова улегся под камерой. Что-то жужжало, мерцала красная лампа, а мать рукой прикрывала Кандиде рот. Под спутником теперь стоял человек с указкой и о чем-то рассказывал. Потом свет погас. То же самое потом повторили еще три раза, Кандиде надоело, и она нетерпеливо дергала мать за рукав.
Снова подошел Пеликан, все трое направились к двери, и он предложил матери сигарету. Кандида наблюдала, как оба курили.
— Не вешай нос, Кандида, — ободрил Пеликан. — Что-нибудь придумаем.
Он мягко и певуче произносил ее имя.
— Ты славная маленькая девочка, Кандида. Жаль, что мир еще не таков, каким должен быть для тебя.
— Я должна жить с дочерью. Должна. Она имеет на это право, — твердила Мария. — Уж я как-нибудь перебьюсь год, дай мне отпуск.
— Свободы у тебя через год нисколько не прибавится, — возразил Пеликан. — Не думай, что станет легче.
— Спасибо, Пеликан, я подумаю, время ведь есть.
Ночью Кандида оставалась одна в доме таможенника. Вечером мать укладывала ее в постель и шла через дорогу на ночное дежурство в детский дом. Сначала Кандида просилась ночевать к матери, но Мария показала дочери ее бывшую постель, занятую теперь другим ребенком, а свободных кроватей больше не было.
Кандида знала, в чем заключалась работа матери. Ночью двери спален были открыты, и, если кто-нибудь из детей кричал или плакал, дежурная подходила с карманным фонариком и спрашивала, что случилось. Ночью мать чистила детям туфли и пришивала оторванные пуговицы. В ее комнате тихо играло радио, мягкий свет красиво падал на красную кушетку, где лежал клетчатый плед, в который она куталась, если к утру становилось прохладно.
Со своей постели Кандида могла видеть свет в комнате дежурной. Он горел всю ночь.