Шум приближающихся мотоциклов.
И ведь я много раз объяснял ей, что я отнюдь не герой.
Мы шли по пустынной улице. Они появились на своих мотоциклах и окружили нас, стали нам что-то кричать, но мы еще некоторое время шли, стараясь не обращать на них внимания. Но Сабина, эта альтруистка, совершенно далекая от реальной жизни, вдруг решила, что они привязались к нам из-за меня — из-за моих волос и прочего. Это все ерунда, я таких типов знаю, у них у самих гривы до плеч, их интересовала только женщина. Не думаю, чтобы они замышляли что-нибудь серьезное. Отпускали дурацкие шуточки, не более того. Но Сабина почему-то решила, что должна меня защитить, и стала их ругать.
Они наверняка не поняли, что она им кричала, даже я не понял, хотя шел рядом, но их разозлил уже сам факт. Они слезли со своих мотоциклов и схватили ее.
Шум мотоциклов смолкает.
Они хотели ее только немного попугать, но она зачем-то принялась кричать и отбиваться. Они были настроены вполне благодушно, иначе дело не обошлось бы синяками. Когда они наконец убрались, я вернулся и нашел ее на скамейке в парке. Она не смотрела на меня, да и мне тоже не хотелось смотреть на нее. Все же домой мы вернулись вместе.
Я ведь и прежде говорил ей, что труслив. В опасной ситуации на меня нечего рассчитывать, я отойду в сторонку. Повторяю еще раз: я не герой. Конечно, если дать себя избить вместо женщины, то такой поступок, несомненно, даст определенный моральный эффект. Не знаю только, почему я должен стремиться к такому эффекту, тем более что в этом случае мужчине придется намного хуже женщины.
Да, скверная история, дорогая Ада. Она выставляет меня в очень плохом свете; неудивительно, что Сабина об этом никому не рассказывает. В конечном итоге это ведь и против нее говорит, если открытый ею поэтический талант оказывается подлецом и трусом…
Что это вы так притихли, Ада? Адочка!
А д а. Да, вы подлец. Жалкий трус и подлец! (Дает ему пощечину.)
Й о н а с (смеется). Бросьте эти штуки, Ада! Я ведь все про себя знаю. Мне не больно, а к стыду я нечувствителен, по крайней мере перед вами мне не стыдно. Прекратите. Дерущиеся женщины мне не симпатичны. Я могу в ответ и ударить. Приятно ведь оказаться сильнее кого-то. Вот так! Теперь вы на себе ощутили мою жестокость. (Ада всхлипывает.) Это даже забавно. Вы ведете себя точно так, как этого ожидаешь. Уверен, что, если я сейчас вас поцелую, вы не станете сопротивляться. Нет, нет, молчите. Вы гораздо милее, когда плачете.
С а б и н а. Не могу сказать, что меня очень сильно задело, что Йонас стал спать с Адой. Раздражала только Ада, которая без конца изливала мне душу, жаловалась, как все это ужасно и как ей стыдно, но не делала ни малейших попыток изменить ситуацию. Она не говорила Йонасу, что я живу у нее, и при этом считала, что имеет право каждый день рыдать у меня на груди и ждать, что я стану утешать ее и говорить, что тут ничего не попишешь, такова жизнь. В последнем я отнюдь не была уверена.
Йонас сделался совершенно невыносим. Я боялась приходить в свою собственную квартиру. Он содрал с окон занавески, разорвал в клочья картины, висевшие на стенах. Однажды, когда я пришла, он весьма хладнокровно заявил мне, что не может выносить мое «поле», которое ощущает, даже когда меня нет в квартире. Ему надоела постоянная опека. «Моя задача — снова стать самим собой, — говорил он с иронией в голосе, — а это значит — вернуться обратно, в свой свинарник». Писать Йонас совершенно перестал. За все это время я не увидела у него ни одной новой строки.
Й о н а с (подчеркнуто весело). Летом на лодке по каким-нибудь озерам, зимой работа от случая к случаю — вот что мне надо. Работа всегда найдется, найдется и кто-нибудь, кто приютит. А что касается стихов, я понял одно: здесь у вас они не пишутся.
С а б и н а. Срок, на который ему выдали стипендию, истек, Йонас перестал получать деньги. Никаких новых стихов предъявить он не мог, продлить стипендию не удалось. Иногда мне казалось, что из моей груди просто вынули сердце. Виделись мы очень редко, потому что разговаривать с ним стало совершенно невозможно.
Й о н а с. Вы что, не понимаете, когда я рядом с вами, у меня возникает такое чувство, будто я нахожусь в тюрьме? Как я могу писать, если постоянно думаю о том, что должен это делать? Ведь до сих пор я писал всему наперекор. Я просто видеть вас не могу, не могу видеть эти глаза — как у коровы, которую ведут на бойню. Неужели вас нельзя так сильно обидеть, чтобы вы перестали сюда приходить?
С а б и н а. В один прекрасный день Ада примчалась в редакцию в совершенно растрепанных чувствах. Когда она сообщила мне, что Йонас укладывает свои пожитки, у нее, бедняжки, слезы градом катились из глаз. «Он собирается уходить, понимаешь, уходить», — рыдала она, а стоило мне сказать, что это решило бы все проблемы, у нее началась настоящая истерика. Видно, она здорово к нему привязалась, впрочем, у нее хватило такта не броситься к нему снова. Возможно также, что он ей это запретил.
Когда я вечером вышла из редакции, он поджидал меня на улице.
Й о н а с. Вот ваши ключи.
С а б и н а. Спасибо.
Й о н а с. Может, присядем ненадолго на скамейку? Необязательно ведь расставаться врагами.
С а б и н а. Необязательно.
Й о н а с. Вы, должно быть, рады, что я ухожу?
С а б и н а. Очень рада.
В з в о л н о в а н н ы й ж е н с к и й г о л о с. Вот так отправлялся странствовать и Кристиан Гюнтер…
С к е п т и ч е с к и й м у ж с к о й г о л о с. Перестаньте же наконец, коллега, притягивать за уши сравнения. Это становится просто невыносимо. Во-первых, мы не сойдемся с вами в оценке действующих лиц, а во-вторых, может, вы все-таки признаете, что ни Вийон, ни Кристиан Гюнтер не получали от государства стипендии…
С п о к о й н ы й м у ж с к о й г о л о с. Но были меценаты.
С к е п т и ч е с к и й м у ж с к о й г о л о с. …и господину Дорту не грозит опасность погибнуть от голода где-нибудь на проселочной дороге…
С п о к о й н ы й м у ж с к о й г о л о с. Но ведь и Гюнтер мог наниматься на хутора к крестьянам?
С к е п т и ч е с к и й м у ж с к о й г о л о с. …и нож в него, как в Кристофера Марло, никто не всадит. Из-за чего тогда весь сыр-бор?
Щебет птиц в парке.
Й о н а с. Почему вы оказались такой слабой? Почему у вас не хватило сил выставить меня за дверь? Ведь я выгнал вас из вашей же квартиры, спал на вашей постели с вашей подругой, и даже того единственного оправдания: он пишет стихи — у вас не было. Только не надо о чувствах. Вы прекрасно можете ими владеть. В отличие от Адочки, которая толком не знает, что такое чувства, и владеть ими, к сожалению, тоже не может. Но вы? Нет, я вас просто не понимаю. Знаете, почему я решил уйти? Потому что понял, что начинаю вас презирать.
С а б и н а. Куда вы теперь?
Й о н а с. Там будет видно.
С а б и н а. Знаете, я хотела посмотреть, что из этой нашей истории выйдет. А может, сыграла роль вера в то, что добрые дела вознаграждаются на небесах и, если приютишь бедняка, получишь местечко в раю…
Й о н а с. Я не бедняк. Я богаче многих. Тот, кто думает, что я нуждаюсь в подаянии, ошибается. Настанет день, когда я все верну сторицей.
С а б и н а. Если вы в этом еще уверены, значит, все хорошо.
Й о н а с. Только не лгите и не говорите, что с самого начала этого хотели.
С а б и н а. Я не лгу. Я считала, что, если вы поживете у меня, вам будет хорошо, а может быть, и мне.
Й о н а с. Бедная Сабина. Чего же вы хотели? Помочь поэту или сделать из него Петрушку, чтобы он развлекал вас одну?
С а б и н а. Я хотела помочь поэту. Ведь мое главное счастье в жизни — помогать таким, как ты.
Й о н а с. Что ж, я не из тех, кто ест себя поедом. Поэтому я принимаю ваше объяснение. Должен ли я благодарить вас за долготерпение?
С а б и н а. Нет.
Й о н а с. И все же. От такой, как Ада, отделаться легко. С Сабиной Линн дело обстоит гораздо сложнее.
С а б и н а. Спасибо.
Й о н а с. Я не собирался говорить вам ничего приятного.
С а б и н а (смеется). Еще бы! Ты ведь тогда можешь уронить свое достоинство.
Й о н а с (тоже смеется). Думаю все-таки, что мы были довольно-таки близки.
С а б и н а. Да, мы были довольно-таки близки.
Й о н а с. У таких людей, как я…
С а б и н а. …это обычно выражается в тех колкостях, которые говорят друг другу.
Оба смеются.
Й о н а с. Итак, чтобы не рассусоливать: к рождеству появлюсь здесь — зимой меня всегда тянет в этот город. Так что закупай апельсины.
Перевод И. Щербаковой.
ХЕЛЬГА КЁНИГСДОРФ
НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ
Вечер, пятница, и вдруг появляется Бритт. Без звонка. Как снег на голову. Некстати. «Надеюсь, не помешала?» — спрашивает она.
Я не из тех, к кому можно прийти без звонка. Во всяком случае, никто, кроме Бритт, этого себе не позволяет. Даже Густав. А пятница — его день.
Бритт скидывает туфли в прихожей, проходит в комнату, усаживается, перекинув ноги через подлокотник, в мое крутящееся кресло и начинает в нем вертеться.
Чтобы ни о чем не спрашивать — сколько раз я начинала с расспросов и этим все портила, — занимаюсь всякой ерундой: зажигаю свечи, поправляю подушки, задергиваю занавески, наливаю в рюмки вишневый ликер. Бутерброды пока не делаю, жду, когда она сама скажет: «Я голодна как волк».
Бритт тянется к полке, где лежат сигареты Густава, и закуривает. По всему видно, что сегодня она настроена миролюбиво. Последнее время Бритт стала относиться ко мне даже с некоторым сочувствием — ведь я вынуждена жить в мире взрослых. Она уже понимает, сама с этим столкнувшись, что в этом мире все границы сужаются. В общем, сегодня Бритт мирится с моими недостатками. Снисходительно, чуть насмешливо она смотрит, как я снимаю трубку, набираю номер и говорю: «Биргитт Элен у меня. Не беспокойтесь». Я намеренно называю ее полным именем, мой тон абсолютно официальный, не